Пейзаж в «Записках охотника» и причины его создания. Литературный журнал Список использованной литературы

Ещё о “Записках охотника” И.С. Тургенева

Весну 1846 года молодой Иван Тургенев провёл в орловском имении Спасское-Лутовиново и посетил как-то своих соседок, сестёр Александру и Наталью Беер. Девушки запомнили его восторженное отношение к “громадному таланту” поэта Н.А. Некрасова: “Когда он читал стихотворение Некрасова “Родина”, от которого душа рвётся и болит, дух замирает - и у него только голос прерывался”.

М олодой помещик с детства знал все жестокие капризы, самодурство и простодушное тиранство “барства дикого” (Пушкин), видел, как его властная и своевольная мать угнетает и унижает крепостных крестьян, дворовых и собственных детей. Чувства и мысли гневного некрасовского стихотворения Тургеневу были понятны и потому так волновали его. Но богатый дворянин, учившийся в Петербургском и Берлинском университетах, долго живший в Италии и путешествовавший по Западной Европе, обладал мягкой, лирической, несколько флегматичной натурой, чуждался туманящих разум ненависти, злобы и мести, обличений общественных пороков и разрыва со своей средой и её высокой культурой.

Он заговорил о барстве, угнетении и унижении, крепостном праве, роковом расколе русского общества на господ и рабов совсем другим языком. Не озлобленный мститель и обиженный ненавистник своего класса и дворянских гнезд, а впечатлительный поэт природы и народной жизни, неравнодушный знаток и заступник угнетённого и униженного человека (причём это касалось не только крепостных, но и разночинцев и дворян), деревенский житель с детских лет, увлечённый охотник и путешественник по родной земле, хранитель семейных преданий и народных легенд и поверий, российский просвещённый дворянин и заботливый помещик - таков автор книги совершенно оригинальной и для русской литературы той поры неожиданной именно по причине своего мягкого, меланхоличного гуманизма и тончайшей поэтичности - “Записок охотника”.

С 1847 года в журнале Некрасова “Современник” начинают появляться тургеневские рассказы, эту книгу составляющие. Сам автор называл её “мои очерки о русском народе, самом странном и самом удивительном народе, какой только есть на свете”. Сказано это любящим, достойным сыном своего народа. Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883) прожил долгую и сложную жизнь в литературе, стал автором знаменитых романов, европейски известным писателем. Но недаром чуткий критик и прозаик Александр Дружинин в 1857 году писал о Тургеневе: “...Наш автор только в “Записках охотника” достигнул высшей степени своего развития и остановился на ней и остаётся на ней долгое уже время”. И появившиеся впоследствии тургеневские социальные романы не смогли заслонить высокую поэзию и щемящую художественную правду “Записок охотника”. У книги была великая, отчётливо видимая автором цель. Она своей цели достигла, перешла в реальную жизнь, стала её частью, стала на эту жизнь влиять, меняя её, меняя нас.

Очевидно огромное социальное, общественное значение “Записок охотника”, важная роль этой правдивой и смелой книги в окончательном разоблачении и ниспровержении крепостного права и освобождении крестьян в самодержавной России. Она всем, и в том числе императору, открыла вдруг глаза на невозможность и безнравственность дальнейшего сохранения крепостнического деспотизма в России. Автор показал, кого и как у нас каждый день угнетают, и все увидели живых, реальных людей, своих братьев в человечестве, возникло, как и в гоголевской “Шинели”, острое, мучительное чувство жалости и вины. Тургенев своим участием в благородном деле освобождения справедливо гордился, навсегда запомнил неожиданную встречу на маленькой железнодорожной станции: “Вдруг подходят ко мне двое молодых людей; по костюму и по манерам вроде мещан ли, мастеровых ли. “Позвольте узнать, - спрашивает один из них, - вы будете Иван Сергеевич Тургенев?” - “Я”. - “Тот самый, что написал “Записки охотника”?” - “Тот самый...” - Они оба сняли шапки и поклонились мне в пояс. “Кланяемся вам... в знак уважения и благодарности от лица русского народа””.

Стоит задуматься, за что же мы вот уже 150 лет благодарим автора “Записок охотника”. Сам автор помнил, что он прежде всего поэт-художник, пусть и с безошибочным социальным чутьем, и говорил: “Правда - воздух, без которого дышать нельзя; но художество - растение, иногда даже довольно причудливое - которое зреет и развивается в этом воздухе”.

Его “художество”, его творчество глубоко правдиво и вместе с тем является подлинной поэзией, живущей по собственным законам и не подчиняющейся требованиям минуты, нуждам той или иной политической партии или класса. Русский читатель понял и с благодарностью принял эту художественную правду, хотя и увидел всю требовательность любви автора к своим героям. Не то было с так называемой “общественностью” (это о ней Тургенев сказал позднее: “Общество наше, лёгкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена”), с русской интеллигенцией, которая усматривала в “Записках охотника” то чисто социальный протест, то чистую поэзию, то славянофильскую проповедь консервативных воззрений.

Всё это можно при желании найти в очерках Тургенева, но книга его - произведение целостное и написана совсем о другом. Сам автор это знал и ответил своим критикам в письме 1857 года к Льву Толстому: “Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не даётся, которые хотят её за хвост поймать; система - точно хвост правды - но правда как ящерица; оставит хвост в руке - а сама убежит: она знает, что у ней в скором времени другой вырастет”. Вся реальная правда “Записок охотника” для многих осталась закрытой и неподъёмной. Между тем поэзия тургеневской лирической прозы не должна заслонять главной темы и художественной глубины этой уникальной книги о народной жизни.

Да, автор “Записок охотника” - поэт в прозе, тонкий мечтательный лирик романтической школы Жуковского, певец русской природы. Но при появлении в журнале “Современник” некоторых его очерков критике и читателям сразу вспомнилось совсем другое имя - Гоголь, автор “Мёртвых душ”, поэмы в прозе. Конечно, это очень разные люди и художники. И всё же... Гоголь ведь тоже был замечательным лириком в своей прозе, и особенно в знаменитых авторских отступлениях “Мёртвых душ”. Тургенев писал свои “охотничьи” очерки о русском народе в основном во Франции, книга Гоголя о путешествии Чичикова по России создана в Италии. Неласковая несчастная родина лучше видится нашим писателям на расстоянии, из “прекрасного далека”...

И композиция обоих произведений одинакова: очерки и типы русских людей скреплены воедино образом путешествующего по родной земле рассказчика, только у Тургенева это не одержимый бесцельной деятельностью пройдоха Чичиков (в этом похожий на гончаровского Штольца из “Обломова”), а орловский помещик на охоте, пространство народного бытия сужено до границ этой чернозёмной губернии и в основном включает знакомые места писателя, а авторское “я” выражено с замечательной лирической смелостью, что и делает тургеневскую прозу столь поэтичной. Но это очевидное сходство говорит и о понятном родстве главной идеи Гоголя и Тургенева, о том, что их цель, “сверхзадача” - дать новый образ России и её народа, расколотого, угнетённого сверху донизу, не поступившись при этом реализмом и художественностью и соединив лирику с острой социальной сатирой.

Важно здесь и другое. Вспомнив о вечном путешественнике Гоголе, мы видим, что Тургенев не одинок в своём трезвом и проницательном воззрении на судьбу России и её народа. Самобытная философия русской истории ставит “Записки охотника” рядом с “Обломовым” Гончарова, “Философическими письмами” Чаадаева и “Историей одного города” Салтыкова-Щедрина. Стоит здесь вспомнить “Историю села Горюхина” Пушкина и перепевающую тургеневские идеи поэму Некрасова “Кому на Руси жить хорошо”. Об этом же размышляли Лев Толстой в “Войне и мире” и Достоевский в “Бесах”. Вот какие имена и великие произведения заставляет нас вспомнить скромная, не претендующая на учительство и пророчество книга Тургенева, которую мы давно зачислили в разряд детского чтения.

“З аписки охотника” - это книга о народе, его социологическое описание в характерных типах и жизненных ситуациях. Это портреты, точные фотографически, или “дагерротипно”, как тогда говорили. Но точности этой добивается в прозе великий художник и уходит при этом очень далеко от “физиологических” очерков тогдашней натуральной школы и от сентиментальных деревенских рассказов своей учительницы Жорж Санд. И вся поэзия и музыка тургеневской лирической прозы связана с русским крестьянством, представленным здесь в личностях очень разных, но одинаково самобытных и привлекательных. Каждое лицо здесь появляется продуманно и для читателя становится новым открытием, ведущим его к вполне определённым выводам и обобщениям.

Книгу открывает знаменитый рассказ “Хорь и Калиныч”. Чем же он всех читателей потряс при первом своём появлении в журнале? Это портреты двух друзей: эпически спокойного, уверенного в себе крепкого хозяина и хитрого торговца, главы большой семьи Хоря и весёлого, кроткого мечтателя Калиныча. Это очень разные живые люди, умеющие мыслить и чувствовать. Самая дружба их трогательна, вплоть до букетика цветов, подаренных Калинычем Хорю. Потрясло всех тогда то, что крепостные в изображении Тургенева - такие же люди, как все. Особенно удивило то, что писатель сравнил Хоря с великим эпическим поэтом, основательным мудрецом Гёте, а Калиныча - с другим великим немецким поэтом, но мечтательным порывистым лириком - Шиллером. Поэтом и философом изображён и Божий странник Касьян с Красивой Мечи, знающий народные предания и легенды, вспоминающий о вещей птице Гамаюн (которую, кстати, наши штатные мудрецы почему-то не поместили в “элитную” энциклопедию “Мифы народов мира”), умеющий лечить травами и тонко чувствующий поэзию природы и ценность неповторимой жизни любого живого существа.

Именно жизнь простого крепостного люда проникнута подлинной поэзией, будь то мечтательно-лирическая натура обо всех болеющего душой деревенского чудака (таких людей в народе называли юродивыми) и святого Касьяна с Красивой Мечи или из древнерусского жития вышедшая, олицетворяющая спокойное народное долготерпение, грешная и святая Лукерья из “Живых мощей”. Поэзия есть и в самой смерти человека из народа, умирающего просто и достойно (эту тему продолжил потом Лев Толстой в рассказе “Три смерти”). В “Певцах” проникновенно говорится о Якове Турке и его замечательном даре песнопения: “Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нём и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны”. О дворянах и чиновниках, населяющих “Записки охотника”, этого не скажешь, хотя и не всех их автор обличает и разоблачает, не это ему нужно.

“Бежин луг” - гениальное стихотворение в прозе, воспевшее мечтающих о тайнах жизни крестьянских мальчиков. Крестьяне живут и умирают в единстве с великой прекрасной природой, которая делает русскую песню бескрайней и вольной, как степь и небо.

Однако ещё Пушкин заметил, что русские песни часто полны неизъяснимой грусти, а друг Тургенева Некрасов назвал народное пение стоном. У лирика Гоголя печаль выражена тоже в песне: “Будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетённом народе”. И в “Записках охотника” звучит унылая песня даровитых рабов. Стоящий на коленях народ не может остаться на высоте поэзии и правды, на вершинных нотах и захватывающем восторге своей вольной, красивой песни. “Певцы” завершаются падением, безобразной сценой тяжёлого русского пьянства, где несвободные люди тут же забыли красоту и поэзию, ожившую в выразительном голосе Якова Турка.

Кабак становится русским клубом, местом встречи и душевного отдыха заблудших и изверившихся, “заброшенных людей”, здесь царят тяжёлое недоброжелательство, ложь, зависть, злоба, обман, предательство, драка, воровство. Получается, что прав юродивый Касьян: чувства справедливости в русском человеке нет. Да, могучий одинокий Бирюк переступает через свою озлобленность и вражду со всем миром и людьми и по-христиански отпускает крестьянина, но он прощает вора и пьяницу, не умеющего и не желающего работать. А тот потом “отблагодарит” сурового лесника: либо убьёт его, либо дом подожжёт или собаку отравит. Обыкновенная история…

Д олготерпение народное переходит в пассивность, бездеятельность, чревато страшным повседневным развалом, рукавоспустием. Всей русской “общественности” с её либеральными иллюзиями и дежурными фразами о демократии и правах человека Тургенев ответил в откровенном письме к убежавшему от этого народа в Лондон старому другу Герцену: “Изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе”. Какой уж там “Колокол”… “Народ наш приходится больше жалеть, чем любить. В целом мире на всём пространстве истории трудно указать другой пример, где бы было больше расстояние между простым народом и культурными классами”, - грустно заметил Гончаров. Но объяснение уже есть в художественной мысли тургеневской книги о народе, где до Гончарова показана русская обломовщина во всех классах и сословиях и содержится весомый ответ на будущую статью самоуверенного юноши Добролюбова.

Провидческие мысли “Записок охотника” обобщены потом в трагическом рассказе “Муму”, где бессловесность и покорность могучего, талантливого и симпатичного народа вполне стоят мелочной и простодушной деспотии старой гадкой барыни. Жалко всех: собачку, Герасима, барыню. И сразу вспоминается “Шинель”. Русский литератор и французский граф Е.А. Салиас говорил о прозе Гоголя: “Там есть грязное, но оно плачет”. Пронзительным “гоголевским” чувством жалости к заблудшему, несчастному человеку пронизаны “Записки охотника”.

И не стоит во всем винить крепостное право, царя (кстати, освободителя - на свою же голову) и злых помещиков, русские люди сами виноваты в своём нравственном падении. Они не любят и не хотят работать, вечно ждут подачек, помощи от тех же помещиков, властей, церкви, богатых людей, иностранцев. Поэты природы и охоты оказываются простодушными и хитрыми пьяницами, ворами и профессиональными бездельниками, спокойно сидящими на шее работящих сердобольных русских баб вроде той же мельничихи. Потеряно чувство стыда. Крепостное рабство развратило великий народ, лень, страх и ложь разъели его могучую душу. Его угнетатели выходят из его же среды (см. рассказы “Бурмистр” и “Контора”). Вспоминаются жестокие в своей реальной правде слова другого помещика и писателя Константина Леонтьева из письма В.В. Розанову: “О “пороках русских” напишу я вам в другой раз… Коротко и ясно замечу только, что пороки эти очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. То есть наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить”. Понятно, что такой народ будет восставать против власти, помещиков и церкви.

Все эти расхваленные нанятыми историками народные восстания из школьных учебников - дикие и кровавые вспышки ярости и слепой мести рабов, которым ничего не стоит в пьяном разгуле и злобе утопить в реке персидскую княжну, любимую собаку или старика барина с маленьким внуком, повесить поближе к звёздам учёного астронома или разорвать на части врачей во время холерного бунта. И это песня народной души, но в ней - поднимающийся из её глубин мрак, тяжёлая злоба, кровавая пелена обиды и мести, слепая жажда хоть немного пожить по своей вольной воле. Вспомните одновременно с “Записками охотника” созданных “Колодников” А.К. Толстого, ведь это замечательное стихотворение графа и царедворца давно стало народной песней. Оно составляет многое объясняющую в нашем народе и его тяжёлой, мрачной истории дилогию с тургеневскими “Певцами”:

И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни.

Поют про свободные степи,
Про дикую волю поют,
День меркнет всё боле, - а цепи
Дорогу метут да метут...

О “дикой воле” мечтают и тургеневские певцы, которые тоже в цепях, пусть и незримых. Самое страшное, что беспощадный русский бунт - именно бессмысленный, по точному слову Пушкина, ибо ничего не меняет в народной судьбе: люди, отведя наболевшую душу и пролив реки крови, остаются крепостными рабами в тоталитарном государстве, идут на плаху за “хорошего царя” (а таковых в России никогда не было и не будет) и потому лишь меняют хозяев-угнетателей, служат им за чёрствый кусок хлеба и дырявую крышу над головой, и не помышляя о личной свободе, самоуважении и достойном труде и справедливой плате за этот труд. И обо всём этом с тревогой думал лиричный автор “Записок охотника”.

Рассказ “Стучит!” - это повесть о русском преступлении, на которое так легко шли крестьяне. Здесь уже намечены темы прозы Достоевского и Лескова. А в так и не дописанном рассказе “Землеед” Тургенев повествует и о русском бунте: отчаявшиеся крестьяне убили жестокого помещика, заставив его съесть семь фунтов чёрной земли, которую он у них незаконно отнял. Поэма о народе и русской природе переходит в скорбь и гнев зрячей сатиры, писатель и об этих людях умеет сказать реальную правду. Ведь говорил же он славянофилу Константину Аксакову (сатирически изображённому, кстати, в рассказе “Однодворец Овсянников”) по поводу “Записок охотника”: “Я вижу трагическую судьбу племени, великую общественную драму там, где Вы находите успокоение и прибежище эпоса”.

Столь же страшный развал, упадок, ограниченность, духовное и материальное оскудение видны в изображениях дворян и чиновников. Да, в таких фигурах, каковы помещики Пеночкин, Стегунов и Зверков, крепостники разоблачены, показаны жестокими ничтожествами. Но и другие дворяне не лучше. Их портреты писаны сатирическим пером, и здесь, особенно в незавершённом рассказе “Русский немец и реформатор”, Тургенев продолжает “Мёртвые души” Гоголя и предвосхищает разоблачительную прозу М.Е. Салтыкова-Щедрина, его “Историю одного города”.

Но на этом писатель не останавливается: не случайно органичной частью “Записок охотника” является рассказ “Гамлет Щигровского уезда”, язвительная и правдивая сатира на нарождающуюся русскую интеллигенцию, достойное введение к социальному роману “Рудин”. Рассказ “Конец Чертопханова” написан много позднее, и это уже прозорливое предсказание трагического конца русского дворянства, с прискорбным простодушием и сословной спесью пробавлявшегося балами, красивыми “романами”, псовой охотой, лошадьми да цыганами и в решающий момент истории не сумевшего защитить себя, своих детей и великолепные дворцы и имения, беспомощного царя, богатейшую, могучую империю, великую культуру. И для исторического контраста и сравнения в книге Тургенева повествуется о роскошной жизни старого барства екатерининских времен (“Малиновая вода”), о таких могучих, цельных личностях, как граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский (“Однодворец Овсянников”). Всё ушло, измельчали и обнищали дворяне, само их затянувшееся крепостничество и барское самодурство - недальновидное, мелочное, неумное, угнетающее придирчивой, недалёкой жестокостью, и недаром Хорь и бурмистр смеются над своими разоряющимися помещиками. Вдруг становится ясно, что всё это долго не продлится и очень плохо кончится, и такая пророческая мысль особенно потрясла дворян, прочитавших правдивую книгу об их крепостных рабах.

“Записки охотника” Тургенева - книга непростая, её надобно уметь читать правильно и без купюр, всю насквозь, пользуясь реальным комментарием и безотказным словарем В.Даля. Здесь нет ничего лишнего или неудачного, всё служит авторскому замыслу, главной цели. И нужно знать русскую историю, язык и предания, высокохудожественной страницей которых это многосложное сочинение является.

Но всё сказанное вовсе не отменяет того очевидного обстоятельства, что тургеневская книга полна поэзии и правды русской природы и народной жизни. Всё здесь объёмно, зримо, полно красками, звуками, запахами. Французский писатель Альфонс Доде оценил богатство лирической прозы своего русского друга: “У большинства писателей есть только глаз, и он ограничивается тем, что живописует. Тургенев наделён и обонянием и слухом. Двери между его чувствами открыты. Он воспринимает деревенские запахи, глубину неба, журчание вод и без предвзятости сторонника того или иного литературного направления отдаётся многообразной музыке своих ощущений”.

А втор этой великой книги о русском народе лучше нас понимал её социальный смысл и звучание, её историческое значение: “Бывают эпохи, где литература не может быть только художеством - а есть интересы высшие поэтических интересов”. И всё же его “Записки охотника” и поныне остаются одной из самых светлых, поэтичных, художественных книг русской литературы. И произошло это потому, что героем книги стал не только русский народ, но и русский язык, о котором автор “Записок охотника” сказал пророчески:

“Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! - Не будь тебя - как не впасть в отчаяние, при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!”

Сборник И.. Тургенева «Записки охотника» состоит из двадцати пяти небольших прозаических произведений. По своей форме это очерки, рассказы и новеллы. Очерки («Хорь и Калиныч», «Однодворец Овсяников», «Малиновая вода», «Лебедянь», «Лес и степь»), как правило, не имеют разрабо­танного сюжета, содержат в себе портрет, параллельную ха­рактеристику нескольких героев, картинки быта, пейзаж, за­рисовки русской природы. Рассказы («Мой сосед Радилов», «Контора», «Гамлет Щигровского уезда» и др.) построены на определенном, иногда очень сложном сюжете. Например, в рассказе «Мой сосед Радилов» действие основывается на не­понятной, замаскированной от читателя активности хищницы Ольги, рушащей семью этого «славного» помещика. Наконец, в манере обостренной по действию новеллы выдержаны «Ер- молай и мельничиха», «Бирюк» и особенно «Стучит!». В этих произведениях сюжет основан на острых и неожиданных про­исшествиях. Весь цикл рассказан охотником, который повест­вует о своих наблюдениях, встречах и приключениях. Гуман­ность рассказчика накладывает на повествование «Записок охотника» характерный для этого писателя мягкий оттенок.

Страстно любивший природу, Тургенев широко пользовал­ся в «Записках охотника» описаниями природы. Тургенев отно­сился к природе, как к стихийной силе, живущей самостоятель­ной жизнью. Пейзажи Тургенева поразительно конкретны и вместе с тем овеяны переживаниями рассказчика и действую­щих лиц, они динамичны и тесно связаны с действием.

Отличительной особенностью многих рассказов из «Записок охотника» являлась искусно развернутая в них «эзоповская ма­нера» письма, выражавшаяся во всякого рода недомолвках и иносказаниях. Чтобы обмануть подозрительную цензуру, Турге­нев пользовался двусмысленным выражением, тонко употреб­ленным намеком, подчас даже композиционной перестановкой событий. Замечательным образцом такой «обманной» манеры является новелла «Ермолай и мельничиха», в которой история несчастной Арины намеренно «запрятана» в середину, казалось бы, обыкновенного очерка на охотничью тему. «Эзоповская ма­нера» письма помогла «Запискам охотника» пройти сквозь пре­грады цензуры. Тем большим было недовольство правительства после выхода «Записок охотника» в свет. Цензор, пропустивший книгу в печать, был отефанен от должности.

«Записки охотника» возникли в атмосфере обозначивше­гося в ряде европейских литератур широкого движения к на­роду. Принято считать, что тургеневский цикл перекликается с крестьянскими рассказами «Чертова лужа», «Маленькая Фа- детта» Ж. Санд.

И.С. Тургенев в своем цикле рассказов по жанру близок физиологическому очерку. Писатель как бы пишет своих ге­роев с натуры, но в то же время он создает особые типы ха­рактеров, которые в дальнейшем образовали как бы внутрен­ний психологический стержень героев его прославленных идеологических романов. Это типы рационалиста, мыслителя- скептика, близкого к природе. Так, например, в рассказе «Хорь и Капиныч» решались те же задачи, которые ставились авторами «натуральной школы», но решались другими худо­жественными средствами. С первой же страницы читатель во­влекается в, казалось бы, привычное для «физиологического очерка» рассуждение о том, чем отличается мужик Орловской губернии от мужика Калужской губернии. Автор специально сопоставляет два основных психологических типа - и именно это делает сюжетом очерка. Мужики предстают здесь как не­кие объекты изучения, достойные самых скрупулезных, дета­лизированных описаний (внешность, уклад жизни и т. д.).

«На пороге избы встретил меня старик - лысый, низкого роста, плечистый и плотный - сам Хорь... Склад его лица на­поминал Сократа»,- так пишет автор, подчеркнуто возвышая тем самым героя и ставя его в ряд великих характеров, достой­ных памяти целых поколений людей. «Хорь был человек поло­жительный, практический, административная голова, рациона­лист...» - замечает далее Тургенев. Такими же смелыми, неожиданными красками, хотя и с помощью совершенно друго­го сравнения, обрисован Капиныч - человек мечтательный, идеалист, исполненный врожденной любви к прекрасному. Он приходит к своему Другу Хорю с пучком земляники, как «по­сол природы». И хотя герои рассказа - типы противополож­ные, тем не менее «они составляют единство, которому имя - человечество». Впервые в мировой литературе крестьяне вы­ступают как носители лучших черт национального характера.

«Записки охотника» - эта своеобразная «энциклопедия народной жизни». В них была и тема мести угнетателям, на­сколько мог ее коснуться писатель при Николае I, в них был и апофеоз великого жизнелюбия и талантливости русского народа, была в них и правда о недопустимом бедственном положении, с чем нельзя было больше смиряться. Эту-то правду писатель и считал «главным героем» своих «Записок охотника».

Тургенев в своих повестях и рассказах продолжает гого­левские традиции, и в этой области писатель разоблачает кре­постников как сословие духовно бедное, окруженное «мело­чами жизни», запутавшееся во лжи и лицемерии. Изощренным угнетателем крестьян в «Записках охотника» выведен поме­щик Пеночкин. Англоман, он завел у себя заграничные поряд­ки, содержит отличного повара, у него камердинеры ходят в ливреях и в перчатках. Но Пеночкин прикрывается своей показной цивилизованностью: он держит всех крепостных в трепете. В Пеночкине выведен помещик новейшего образца, «западник», копирующий внешние формы европейского ком­форта, склонный иногда на словах полиберальничать и тем более отвратительный в своем цинизме. В духе «физиологии» выведены Тургеневым и другие персонажи помещичьего ми­ра: отставной генерал-майор Вячеслав Илларионович Хвалын- ский и Мардарий Аполлонович Стегунов. У генерал-майора очень пышное, словно что-то обещающее имя, отчество и фа­милия, а на самом деле его жизнь предельно ничтожна: вся она свелась к мундиру, «форме», спеси, распеканию ниже­стоящих, чисто внешнему соблюдению приличий. Сочетание имени, отчества и фамилии - Мардарий Аполлонович Стегу­нов - наводит на мысль, что этот человек - мастер своего «дела». Внешне он вроде бы не походил на Хвалынского, но внутреннее сходство явно: умение наводить порядки: «Чьи это куры? Чьи это куры? Чьи это куры по саду ходят?» И тут же провинившийся наказывается. Высмеяна Тургеневым и лож­ная значительность дворянской провинциальной образованно­сти. Не оправдавший надежд, тупой, карикатурный Андрюша Беловзоров возвращается в имение тетушки, чтобы прожить свой век в безделье («Татьяна Борисовна и ее племянник»).

Истинным артистом выглядит рядом с этим баричем, ху- дожником-неудачником, крепостной Яков Турок. Господская безмятежная жизнь развивала праздность и апатию ума. Таков и меценат Беневоленский: человек «положительный, даже дюжинный... с коротенькими ножками и пухленькими ручка­ми», который приятно улыбался, имел доброе сердце и «пылал бескорыстной страстью к искусству», ничего в нем не смысля. Такова и «старая девица», гостья Татьяны Борисовны, без умолку верещавшая о немецкой философии, о Гете, ничего в этом не понимая. Опошление высоких вкусов и понятий - это тоже своего рода роскошь, которую можно себе позволить в праздности. Тургенев первым заговорил об этой страшной беде, о подделке под духовность, проявившейся в самых но­вомодных формах в массе дворянства.

Но и в дворянской среде рождались и протестующие лич­ности, появлялись натуры цельные и стойкие, остающиеся са­мими собой до конца, несмотря на драматические обстоятель­ства жизни. Дикий Барин из рассказа «Певцы» - загадочная, неясная фигура, но, несомненно, таящая в себе какие-то могу­чие стихийные силы. «В этом человеке было много загадочно­го; казалось, какие-то громадные силы угрюмо покоились в нем, как бы зная, что, раз поднявшись, что сорвавшись раз на волю, они должны разрушить и себя и все, до чего они коснут­ся...». Неслучайно Тургенев именно Дикого Барина делает судьей в состязании певцов. Этот недюжинный человек, «вы­ломившийся» из своей среды, по душе - художник во всех смыслах этого слова. Все у Пантелея Чертопханова - слова и поступки - «дышало сумасбродной отвагой и гордостью не­померной». Чертопханов истинно благороден: он спасает от из­девательств забитого Недопюскина, осаживает Ростислава Штоппеля, вздумавшего шпынять наследника-конкурента. Его безграничная привязанность к донскому коньку, романтично названному Ма-лек-Аделем (по имени благородного героя, храброго воина из романа Софи Коттен), выдает всю меру его одиночества; он напоминает Герасима из «Муму». Чертопханов гибнет, как гибли на Руси многие открытые, честные люди.

Особая тема «Записок охотника» - духовные искания развитой, думающей части дворянского сословия. Эти люди вроде бы и должны были сказать России «всемогущее слово «вперед!». Но в 40-х годах уже появились первые серьезные сомнения в способности русского вольнодумца, философа из дворян, найти правильные пути для практической деятельно­сти. Тургенев внес важный вклад в развенчание претензий русских Гамлетов ответить на вопрос: «Быть или не быть?» Критическому рассмотрению подверглась та популярная сре­ди студенческой молодежи конца 30-х - начала 40-х годов идеалистическая философия, на которую они опирались.

Кажется, здесь все герои порождены самой природой, ее нерушимыми законами, а не порочным обществом. «Записки охотника» начинаются с «физиологической» констатации раз­ницы между типами мужиков соседних уездов, заканчивается же цикл своего рода типами русской природы, гимном во славу ее, символическим рассказом «Лес и степь». Для Тургенева природа - главная стихия, она подчиняет себе человека и формирует его внутренний мир. Русский лес, в котором «лепе­чут статные осины», «могучий дуб стоит, как боец, подле кра­сивой липы», да необозримая степь - это главные стихии, оп­ределяющие в «Записках охотника» национальные черты русского человека. Это совершенно соответствует общей то­нальности цикла. Подлинным спасением для людей оказывает­ся природа. Если в первом очерке-прологе повествователь про­сил обратить внимание на мужиков, то заключительный рассказ является лирическим признанием автора в любви к природе.

Образ рассказчика в «Записках охотника», очень нужный и активный, выступает в нескольких обликах. То как охотник, сталкивающийся с интересными лицами, когда вовсе не важна его принадлежность к привилегированному сословию, - это ва­риант «естественности» встречи и разговора (таковы его отно­шения с Ермолаем). То он случайный зритель или невольный свидетель встречи, разговора («Свидание», «Контора»). То чув­ствуется сословная дистанция: он - барин, встречающийся с господами, вспоминает о прежних встречах с лицами, проли­вающими свет на происходящее («Ермолай и мельничиха»). То рассказчик как бы совершенно растворяется в повествовании («Певцы»). Но он всегда симпатичен, благороден, стоит ближе к крестьянам-праведникам, чем к господам. Он даже берет сторону угнетенных: уговорил Бирюка помиловать крестьянина, брезгли­во относится к Пеночкину и ему подобным. Это, несомненно,- просвещенный «друг человечества» в духе сороковых годов, проповедующий социальное равенство, видящий пороки крепо­стнической системы, угнетающей униженных и оскорбленных.

Вопросы по докладу:

1) Сколько рассказов вошло в цикл И.С. Тургенева «За­писки охотника»?

2) На какие жанры можно условно разделить все произве­дения тургеневского цикла «Записки.охотника»?

3) Почему можно говорить о том, что «Записки охотника» И.С. Тургенева - ««энциклопедия народной жизни»?

4) Как изображены в тургеневском цикле помещики и дворяне?

5) Какие обличья принимает рассказчик в цикле И.С. Тур­генева «Записки охотника»?

«Записки охотника» были событием в литературной жизни начала 50-х годов XIX в. Тургенев показал глубокую содержательность и духовность русского крестьянина, разнообразие характеров, полнее всего проявляющихся на фоне пейзажа.

Природа в «Записках...» выступает в нескольких функциях. Прежде всего Тургенев изображает природу, чтобы показать красоту России, ее величие и таинственность. Писатель создает лирические картины утра, восхода солнца, прекрасного июльского дня. С любовью Тургенев описывает грозу, бескрайние просторы полей, луга и леса близких ему мест. Особенно ярки такие описания в рассказах «Малиновая вода», «Ермолай и Мельничиха». В очерке «Лес и степь» писатель разворачивает широкое полотно пейзажа. Степь дышит привольем, свежестью; весна несет с собой обновление всему, человек чувствует себя бодрее, радостнее. Но и осенью лес лишен мрачности и уныния. Его запах пьянит, заставляет сердце биться чаще. Тургенев раскрывает жизнеутверждающую силу природы, ее бессмертную красоту. Он с любовью пишет о тех, кто живет в согласии с природой, умеет ее чувствовать и понимать. Поэзией овеяны образы Касьяна, умеющего «разговаривать» с птицами, Лукерьи, слышащей, как «крот под землею роется», удивительного Калиныча, наделенного тонким чувством красоты.

Вторая функция природы - психологическая. Описывая поступки, характеры людей, внутреннее состояние человека, Тургенев показывает их отражение в природе. В рассказе «Бирюк» состояние повествователя перед встречей с героем передается через картину предгрозовой природы, которая так же угрюма и мрачна, как едущий в деревню автор. Состояние радости, упоения собственным талантом, творческий взлет героя отражаются в летнем пейзаже в рассказе «Певцы».

Третья функция пейзажа - это подготовка читателя к восприятию событий и героев. Эта функция особенно отчетливо, проявляется в рассказе «Бежин луг». Сидящие у костра мальчишки как бы растворены в природе. Природа для них - и сфера жизни, и что-то таинственное, нетленное, непостижимое. Детский ум еще не в силах объяснить многое в природе, поэтому мальчики придумывают свои объяснения непонятного, сочиняют разные страшные истории, «быличКи» о русалках, домовых, леших.

Те явления природы, которые дети могут объяснить, становятся близкими им, к необъяснимому же они относятся с опаской и суеверием. Неизвестное они осваивают в фантастических формах. Каждому «странному» рассказу мальчиков предшествует изображение чего-то тревожного, неясного, тайного в природе.

Тургенев психологически верно показывает, как меняется восприятие природы у детей. То, что ночью было таинственным, таило опасность, вызывало страх, утром кажется живым и веселым. Последовательность описания природы и ее восприятия детьми утром, днем, ночью подготавливает к пониманию ^причин возникновения быличек и поверий. В «Бежином луге» Тургенев показывает, как подчиненный силам природы крестьянский мальчик стремится понять и объяснить все вокруг себя, используя ум и фантазию. То, что близко крестьянским детям, чуж - / до повествователю. Он ощущает свою «неслиянность» с природой, отчужденность от нее и народного мира. Но «сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах - запах русской летней ночи». И Тургенев пишет о жажде соединения с окружающим миром, о любви ко всему живому.

В 1847 г. в «Современнике» вышел очерк «Хорь и Калиныч», легший в основу «Записок». Он имел успех и потому Тург. стал писать подобные очерки, к-рые в 1852 г. вышли отд. книгой. В «Хоре и К.» Тург. выступил как новатор: он изобразил рус.народ как великую силу, страдающую от крепостничества. Николай I был в бешенстве, когда увидел книгу – когда очерки публиковались отдельно, было нормально, но когда автор расположил их в книге в строгом порядке, они приобрели антикрепостнич. хар-р -> композиция «Записок» очень важна, эта книга явл. не сборником, а цельным произвед-ем. Герои Тург. едины с природой, а отд. образы сливаются друг с другом. Антикрепостнич. пафос заключ. в изображ-и сильных народных хар-ров, что говорило о неправомерности крепостничества; к гоголевской галерее мертвых душ автор добавил живые. Хоть крестьяне и рабы, но внутренне они свободны. От «Хоря и К.» в начале до «Леса и степи» в конце нарастает этот мотив. Один образ крестьянина цепляется за др. Этим создается цельная картина жизни народа, беззаконий помещиков. У Тург. есть такой прием: он изображает крестьян, к-рых помещики заставляют заниматься ненужными делами: в очерке «Льгов» изображен некий Кузьма Сучок, к-рого барин 7 лет заставляет ловить рыбу в пруду, где она не водится. Изображаются французы (Лежень в «Однодворце Овсянникове», граф Бланжия в «Льгове»), к-рых рус.правительство делало дворянами, хотя они сплошь были дураками. Др. пример: в «Двух помещиках» рассказывается, как один помещик велел везде сеять мак, т.к. он дороже – это подрыв устоев крест.об-ва. Тург. указывает на то, что дворянские самодурства приводят к тому, что многие крестьяне стали терять свое мнение, полностью подчиняться мнению барина. Важен в книге образ природы. Тург. показал 2 России – «живую» (крестьянскую) и «мертвую» (официальную). Все герои относятся к тому/иному полюсу. Все «крестьянские» образы заданы гл. произвед-ем сборника – «Хорем и К.». Хорь – деловой и практичный, Калиныч – поэтический. Бурмистр Софрон перенимает от Хоря его худшие кач-ва (эгоизм), а однодворец Овсянников - лучшие (практичность, терпимость к разумной новизне). Так показано изменение хар-ра, его развитие в разных людях. Преемники Калиныча – Ермолай (но он ближе к природе, чем Калиныч) и Касьян (в нем «природность» абсолютна). Гл. связующий образ – охотник-рассказчик. Хоть он и дворянин, он в 1ю очередь охотник, что сближает его с народом. Важно, что нек-е «+» дворяне тоже д/автора явл. «силой России». В «Записках охотника» Тургенев выступил против крепостного права и его защитников. Однако значение «Записок охотника», как и значение «Мертвых душ», не только в прямом протесте против крепостного права, но и в общей картине русской жизни, сложившейся в условиях крепостного права. Коренное отличие «Записок охотника» от поэмы Гоголя заключалось в том, что к гоголевской галерее мертвых душ Тургенев прибавил галерею душ живых, взятых прежде всего из крестьянской среды. Те люди, о которых размышлял Гоголь в знаменитом лирическом отступлении, встали во весь рост в «Записках охотника». Рядом со Стегуновыми и Зверковыми появились настоящие люди - Калиныч, Ермолай, Яков Турок, крестьянские дети. Рядом с «государственным человеком» Пеночкиным оказался истинно государственный ум - Хорь. Лживой «гуманности» помещика противопоставлены были суровая гуманность Бирюка и поэтическая гуманность Касьяна. Восторженные любители искусств, помещики-меценаты, эти, по словам Тургенева, «дубины, вымазанные дегтем», обнаруживали истинную свою цену рядом с таким подлинным ценителем искусства, как Дикий Барин, а тупоумный Андрей Беловзоров, племянник Татьяны Борисовны, художник и покоритель сердец, карикатурный сам по себе, становился еще карикатурнее при сопоставлении с великим художником из народа Яковом Турком.

Важно также и то, что многие крестьянские персонажи «Записок охотника» оказывались не только носителями положительных душевных качеств: они изображены как носители лучших черт русского национального характера. В этом прежде всего и заключался протест Тургенева против крепостного права. Тургенева в связи с «Записками охотника» не раз упрекали в идеализации крестьянства и в отступлении от реализма. На самом же деле, показывая высокие душевные качества людей из народа, подчеркивая и заостряя лучшие черты русских крестьян, Тургенев развивал традиции реалистического искусства и создавал типические образы, наполненные большим политическим содержанием; защищая крепостное крестьянство, Тургенев одновременно защищал национальное достоинство русского народа. В «Хоре и Калиныче» воплощено соединение в русском складе души практичности с поэзией; наличие в русском народе таких людей, как Хорь, служит автору доказательством национального характера деятельности Петра I. Народная гуманистическая философия Касьяна внушена ему созерцанием родной земли и родной природы: «Ведь я мало ли куда ходил! И в Ромён ходил, и в Синбирск-славный град, и в самую Москву-золотые маковки; ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей видал, добрых хрестьян, и в городах побывал честных...

И не один я грешный... много других хрестьян в лаптях ходят, по миру бродят, правды ищут... » (I, 116). Русская природа и народная поэзия формируют мировоззрение крестьянских детей; «русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала» в пении Якова Турка, а самый дух и содержание его песни навеяны были опять-таки русской природой: «чем-то родным и необозримо-широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль» (I, 214). Вот почему такое пристальное внимание автора в «Записках охотника» привлекают силы и стихии русской природы.

Природа в «Записках охотника» - не фон, не декоративная картина, не лирический пейзаж, а именно стихийная сила, которую автор изучает детально и необыкновенно пристально. Природа живет своей особой жизнью, которую автор стремится изучить и описать со всей доступной человеческому глазу и слуху полнотой. В «Бежином луге», прежде чем приступить к рассказу о людях, Тургенев рисует жизнь природы в течение одного июльского дня: он показывает ее историю за этот день, рассказывает, какова она ранним утром, в полдень, вечером; какой вид, формы и цвет в разные периоды дня имеют облака, каков цвет небосклона и его вид в течение этого дня, как меняется погода за день и т. д. Тургенев вносит в свои пейзажи точные названия растений и животных. В рассказе «Смерть» на протяжении одного абзаца величиной в полстраницы встречаем перечень птиц: ястреба, кобчики, дятлы, дрозды, иволги, малиновки, чижи, пеночки, зяблики; растений: фиалки, ландыши, земляника, сыроежки, волвянки, грузди, дубовики, мухоморы.

С таким же пристальным вниманием изображаются животные, только их «портреты» даются с большей интимностью, с добродушным приближением их к человеку. «Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два; собака с достоинством на нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая... » («Хорь и Калиныч»; I, 12). В описании индивидуальных свойств собаки Тургенев особенно изобретателен и виртуозен. Достаточно вспомнить собаку Ермолая - Валетку, замечательным свойством которого «было его непостижимое равнодушие ко всему на свете... Если б речь шла не о собаке, я бы употребил слово: разочарованность» (I, 20).

Природа в «Записках охотника» активно воздействует на героев произведения - простых людей и рассказчика-автора. Иногда она принимает таинственный облик, внушающий человеку чувство страха и уныния, но чаще всего в «Записках охотника» природа подчиняет человека не своей загадочностью и враждебностью, не своим равнодушием, но своей могучей жизненной силой. Такова природа в рассказе «Лес и степь», замыкающем цикл. Рассказ о лесе и степи с разнообразными, важными и торжественными событиями в их жизни, со сменой времен года, дня и ночи, зноя и гроз - это в то же время рассказ о человеке, чей духовный мир определяется этой природной жизнью. Природа внушает человеку в этом рассказе то неизъяснимую душевную тишину, то странную тревогу, то стремление вдаль, то, чаще всего, бодрость, силу и радость.

Национально-русскими чертами наделены в «Записках охотника» не только крестьяне; русскими людьми по натуре являются у Тургенева и некоторые помещики, избежавшие растлевающего влияния крепостного права. Петр Петрович Каратаев - не менее русский человек, чем крестьяне; недаром рассказ о нем первоначально назывался «Русак». И он также жертва крепостного права: его сгубила любовь к чужой крепостной девушке, на которой он не может жениться из-за дикого самодурства ее владелицы. Национальные черты характера подчеркнуты и в моральном облике Чертопханова. Он великолепен в своей природной гордости, независимости и инстинктивном чувстве справедливости. Он помещик, но он не крепостник. Такова же Татьяна Борисовна, патриархальная помещица, но в то же время простое существо с прямодушным русским сердцем. Антинационально, по Тургеневу, само крепостное право. Помещики, не являющиеся типичными крепостниками, представляются ему живой силой русского общества. Он направляет свои удары не против дворянства в целом, а только против помещиков-крепостников. В отличие от революционных демократов, Тургенев надеялся на русское дворянство, стремясь обнаружить в нем здоровые элементы.

В «Записках охотника» заметно усилие подняться над физиологической основой до общерусского, общечеловеческого содержания. Сравнения и ассоциации, которыми уснащено повествование, - сравнения со знаменитыми историческими людьми, с известными литературными персонажами, с событиями и явлениями иных времен и иных географических широт - призваны нейтрализовать впечатление локальной ограниченности и замкнутости. Тургенев сравнивает Хоря, этого типичного русского мужика, с Сократом («такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос»); практичность же ума Хоря, его административная хватка напоминают автору не более не менее как венценосного реформатора России: «Из наших разговоров я вынес одно убеждение... что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях». Это уже прямой выход к современным ожесточеннейшим спорам западников и славянофилов, т. е. к уровню социально-политических концепций и обобщений. В тексте же «Современника», где рассказ был впервые опубликован (1847, № 1), содержалось еще сравнение с Гёте и Шиллером («словом, Хорь походил более на Гёте, Калиныч более на Шиллера»), сравнение, которое для своего времени имело повышенную философскую нагрузку, так как оба немецких писателя фигурировали как своеобразные знаки не только различных типов психики, но и противоположных способов художественной мысли и творчества. Словом, впечатление замкнутости и локальной ограниченности Тургенев разрушает в направлении и социально-иерархическом (от Хоря к Петру I), и межнациональном (от Хоря к Сократу; от Хоря и Калиныча - к Гёте и Шиллеру).

В то же время в развертывании действия и расположении частей каждого из рассказов Тургенев многое сохранял от «физиологического очерка». Последний строится свободно, «не стесняясь оградами повести», как говорил Кокорев. Последовательность эпизодов и описаний не регламентирована жесткой новеллистической интригой. Прибытие повествователя в какое-либо место; встреча с каким-либо примечательным лицом; разговор с ним, впечатление от его внешности, различные сведения, которые удалось получить о нем от других; иногда новая встреча с персонажем или с лицами, знавшими его; краткие сведения о его последующей судьбе - такова типичная схема рассказов Тургенева. Внутреннее действие (как во всяком произведении), разумеется, есть; но внешнее - чрезвычайно свободное, неявное, размытое, исчезающее.Для начала рассказа достаточно просто представить героя читателю («Представьте себе, любезные читатели, человека

полного, высокого, лет семидесяти...»); для конца - достаточно просто фигуры умолчания: «Но может быть, читателю уже наскучило сидеть со мною у однодворца Овсяникова, и потому я красноречиво умолкаю» («Однодворец Овсяников»).

При таком построении особая роль выпадает на долю повествователя, иначе говоря - на авторское присутствие. Вопрос этот был важен и для «физиологий», причем важен в принципиальном смысле, выходящем за пределы «физиологизма». Для европейского романа, понимаемого скорее не как жанр, а как особый род литературы, ориентированного на раскрытие «частного человека», «приватной жизни», необходима была мотивировка вхождения в эту жизнь, ее «подслушивания» и «подглядывания». И роман находил подобную мотивировку в выборе особого персонажа, выполнявшего функцию «наблюдателя частной жизни»: плута, авантюриста, проститутки, куртизанки; в выборе особых жанровых разновидностей, особых приемов повествования, облегчающих вхождение в закулисные сферы - плутовского романа, романа писем, уголовного романа и т. д. (М. М. Бахтин). В «физиологии» достаточной мотивировкой раскрытия заповедного служил уже авторский интерес к натуре, установка на неуклонное расширение материала, на выпытывание скрытых тайн. Отсюда распространение в «физиологическом очерке» символики высматривания и выпытывания тайн («Ты должна открывать тайны, подсмотренные в замочную скважину, подмеченные из-за угла, схваченные врасплох...» - писал Некрасов в рецензии на «Физиологию Петербурга»), которая в дальнейшем станет предметом размышлений и полемики в «Бедных людях» Достоевского. Словом, «физиологизм» - это уже мотивировка. «Физиологизм» - нероманный способ усиления романных моментов в новейшей литературе, и в этом заключалось его большое (и еще не выявленное) историко-теоретическое значение.

Возвращаясь же к книге Тургенева, следует отметить в ней особую позицию повествователя. Хотя сам заголовок книги возник не без подсказки случая (журнальную публикацию «Хоря и Калиныча» редактор И. И. Панаев сопроводил словами «Из записок охотника» с целью расположить читателя к снисхождению), но «изюминка» заключена уже в заголовке, т. е. в своеобразии позиции автора как «охотника». Ибо как «охотник» повествователь вступает с крестьянской жизнью в своеобразные отношения, вне непосредственных имущественно-иерархических связей помещика и мужика. Эти отношения более свободные, естественные: отсутствие обычной зависимости мужика от барина, а подчас даже возникновение общих устремлений и общего дела (охота!) способствуют тому, что мир народной жизни (в том числе и со своей социальной стороны, т. е. со стороны крепостной зависимости) приоткрывает перед автором свои покровы. Но приоткрывает не полностью, лишь до определенной степени, потому что как охотник (другая сторона его позиции!) автор все же остается для крестьянской жизни человеком сторонним, свидетелем и многое в ней словно бежит от его взора. Эта скрытность особенно наглядна, пожалуй, в «Бежине луге», где по отношению к персонажам - группе крестьянских ребятишек - автор выступает вдвойне отчужденно: как «барин» (хотя и не помещик, а человек праздный, охотник) и как взрослый (наблюдение Л. М. Лотман).

Отсюда следует, что тайна и недосказанность - важнейший поэтический момент «Записок охотника». Показано много, но за этим многим угадывается большее. В духовной жизни народа нащупаны и предуказаны (но до конца не описаны, не освещены) огромные потенции, которым предстоит развернуться в будущем. Как и каким образом - книга не говорит, но сама открытость перспективы оказалась чрезвычайно созвучной общественному настроению 40-50-х годов и способствовала огромному успеху книги.

И успеху не только в России. Из произведений натуральной школы, да и всей предшествующей русской литературы, «Записки охотка» завоевали на Западе самый ранний и прочный успех. Откровение силы исторически молодого народа, жанровая оригинальность (ибо новеллистическую и романную обработку народной жизни западная литература хорошо знала, но произведение, в котором рельефные народные типы, широта обобщения вырастали из непритязательности «физиологизма», было внове) - все это вызвало бесчисленное количество восторженных отзывов, принадлежавших виднейшим писателям и критикам: Т. Шторму и Ф. Боденштедту, Ламартину и Жорж Санд, Доде и Флоберу, А. Франсу и Мопассану, Роллану и Голсуорси... Процитируем лишь слова Проспера Мериме, относящиеся к 1868 г.: «... произведение «Записки охотника» ... было для нас как бы откровением русских нравов и сразу дало нам почувствовать силу таланта автора... Автор не столь пламенно защищает крестьян, как это делала госпожа Бичер-Стоу в отношении негров, но и русский крестьянин г. Тургенева - не выдуманная фигура вроде дяди Тома. Автор не польстил мужику и показал его со всеми его дурными инстинктами и большими достоинствами». Сопоставление

с книгой Бичер-Стоу подсказывалось не только хронологией («Хижина дяди Тома» вышла в том же году, что и первое отдельное издание «Записок охотника», - в 1852 г.), но и сходством темы, при ее - как почувствовал французский писатель - неодинаковом решении. Угнетенный народ - американские негры, русские крепостные крестьяне - взывал к состраданию и сочувствию; между тем если один писатель отдавал дань сентиментальности, то другой сохранял суровый, объективный колорит. Была ли тургеневская манера обработки народной темы единственной в натуральной школе? Отнюдь нет. Отмеченная выше поляризация изобразительных моментов проявлялась и здесь, если вспомнить манеру повестей Григоровича (прежде всего характер обрисовки центрального персонажа). Мы знаем, что в «сентиментальности» Тургенев видел общий момент двух писателей - Григоровича и Ауэрбаха. Но, вероятно, перед нами типологически более широкое явление, поскольку сентиментальные и утопические моменты вообще, как правило, сопутствовали обработке народной темы в европейском реализме 40-50-х годов XIX в.

«Записки охотника» были событием в литературной жизни начала 50-х годов XIX в. Тургенев показал глубокую содержа-тельность и духовность русского крестьянина, разнообразие ха-рактеров, полнее всего проявляющихся на фоне пейзажа.

Природа в «Записках…» выступает в нескольких функциях. Прежде всего Тургенев изображает природу, чтобы показать красоту России, ее величие и таинственность. Писатель создает лирические картины утра, восхода солнца, прекрасного июль-ского дня. С любовью Тургенев описывает грозу, бескрайние просторы полей, луга и леса близких ему мест. Особенно ярки такие описания в рассказах «Малиновая вода», «Ермолай и Мель-ничиха». В очерке «Лес и степь» писатель разворачивает широкое полотно пейзажа. Степь дышит привольем, свежестью; весна несет с собой обновление всему, человек чувствует себя бодрее, радо-стнее. Но и осенью лес лишен мрачности и уныния. Его запах пьянит, заставляет сердце биться чаще. Тургенев раскрывает жизнеутверждающую силу природы, ее бессмертную красоту. Он с любовью пишет о тех, кто живет в согласии с природой, уме-ет ее чувствовать и понимать. Поэзией овеяны образы Касьяна, умеющего «разговаривать» с птицами, Лукерьи, слышащей, как «крот под землею роется», удивительного Калиныча, наделен-ного тонким чувством красоты.

Вторая функция природы — психологическая. Описывая по-ступки, характеры людей, внутреннее состояние человека, Тур-генев показывает их отражение в природе. В рассказе «Бирюк» состояние повествователя перед встречей с героем передается через картину предгрозовой природы, которая так же угрюма и мрачна, как едущий в деревню автор. Состояние радости, упое-ния собственным талантом, творческий взлет героя отражаются в летнем пейзаже в рассказе «Певцы».

Третья функция пейзажа — это подготовка читателя к вос-приятию событий и героев. Эта функция особенно отчетливо проявляется в рассказе «Бежин луг». Сидящие у костра маль-чишки как бы растворены в природе. Природа для них — и сфера жизни, и что-то таинственное, нетленное, непостижимое. Дет-ский ум еще не в силах объяснить многое в природе, поэтому мальчики придумывают свои объяснения непонятного, сочиня-ют разные страшные истории, «былички» о русалках, домовых, леших.

Те явления природы, которые дети могут объяснить, стано-вятся близкими им, к необъяснимому же они относятся с опа-ской и суеверием. Неизвестное они осваивают в фантастических формах. Каждому «странному» рассказу мальчиков предшеству-ет изображение чего-то тревожного, неясного, тайного в при-роде. Материал с сайта

Тургенев психологически верно показывает, как меняется восприятие природы у детей. То, что ночью было таинствен-ным, таило опасность, вызывало страх, утром кажется живым и веселым. Последовательность описания природы и ее воспри-ятия детьми утром, днем, ночью подготавливает к пониманию причин возникновения быличек и поверий. В «Бежином луге» Тургенев показывает, как подчиненный силам природы кресть-янский мальчик стремится понять и объяснить все вокруг себя, используя ум и фантазию. То, что близко крестьянским детям, чуж-до повествователю. Он ощущает свою «неслиянность» с природой, отчужденность от нее и народного мира. Но «сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах — запах рус-ской летней ночи». И Тургенев пишет о жажде соединения с окружающим миром, о любви ко всему живому.