Генуэзские колонии в северном причерноморье. Генуэзские колонии на северном кавказе

Венецианцы и генуэзцы в Причерноморье и на Кавказе

В XI-XII вв. в Италии происходил подъем ремесла и торговли. К концу XII в. в большинстве городов появились производственные цехи. Бурное экономическое оживление привело к торговой активности, особенно в бассейне Средиземного моря. Торговля итальянских городов с Востоком приносила баснословные прибыли. В то же время развернулась конкурентная борьба за восточные рынки.

Наиболее упорная борьба сложилась между городами-республиками Венецией и Генуей. Сначала успех сопутствовал Венеции, потеснившей Геную на Эгейском море, но ненадолго. В 1261 г. по так называемому Нимфейскому трактату Генуя получила за свою помощь Византии опорные пункты на Босфоре, в Малой Азии и Крыму и вытеснила венецианцев почти на столетие. В 1380 г. венецианцы разбили генуэзский флот при Кьодже и вновь установили свою гегемонию в Восточном Средиземноморье и на Понте. Мы не входим в перипетии соперничества Венеции и Генуи на Черном море, но отметим, что рядом с основными действующими лицами этого исторического действа - воинами и купцами - всегда шли представители католической церкви, успехи меча подкреплявшие крестом и проповедью.

В Причерноморье и на Кавказе с самого начала доминировали генуэзцы. Уже в 1169 г. был заключен договор между генуэзцами и Византией, где один из параграфов гласит: «Корабли генуэзских купцов имеют право проходить во все земли, кроме России и Матреги, если только его (императора. - В. К.) властью не будет туда разрешение» (Россия здесь - побережье Азовского моря, Матрега - Тмутаракань). Это начало проникновения итальянцев. Вскоре после 1204 г. в черноморских портах появляются венецианцы, итальянская торговля на Понте растет. В 1234 г. в устье Кубани высадился доминиканский монах Рикардо, по поручению папы Григория IX совершивший путешествие в Волжскую Болгарию. Любопытны его наблюдения о Сихии, т.е. Зихии и городе Матрика, «где князь и народ являются христианами и имеют греческие книги и из них священные». Нет сомнений, что речь здесь идет о православных христианах. В 1238 г. Генуя и Венеция заключают перемирие и приступают к настоящей торговой экспансии в Крыму, а после Нимфейского договора, предоставившего большие льготы генуэзцам, последние приступают к освоению территории: приобретают квартал в Каффе. В 1268 г. папа Климент IV назначил в Каффу первого епископа. В 90-е годы итальянцы уже имели прочные позиции в Копарио (Копе на нижней Кубани), Матреге (Тамань), Севастополисе (Сухум). По сведениям Н. Мурзакевича, ссылавшегося на генуэзского автора Джироламо Серра, генуэзские купцы из Киффы в 1266 г. достигли Дагестана и начали торговлю с народами, живущими вокруг Каспия, а также посещали Тифлис.

По тем же данным, Каффа «заведовала» Крымом, Таманью, Копой, Кутаиси, Севастополисом и Таной. Другой автор XIX в. Де ла Примоде писал, что народы кубани и Кавказа ездили к генуэзцам на Тамань для торговли, а главной статьей торговли был воск, на который был огромный спрос от церквей и монастырей. Неизвестно, на основании каких данных автор утверждал, что генуэзцы в Кавказских горах разрабатывали серебряные рудники и следы их работ видны и поныне. По Кубани генуэзцы от устья реки поднялись вверх по течению на 280 миль и среди «богатой и плодородной страны» основали колонию, которой в 1427 г. управлял консул. По М. Н. Каменеву, еще в 60-х годах XIX в. были видны следы якобы генуэзской дороги, начинавшейся от Анапы и шедшей через ст. Царскую на Кяфар, Большой Зеленчук, Маруху, Теберду и оттуда через перевал в Цебельду и на Терек.

В какой-то степени эти сведения о продвижении генуэзцев из Крыма и Копы в глубь Северного Кавказа подтверждаются косвенными данными легендарно-фольклорного характера и даже археологией. Так, французский консул в Крыму Ксаверио Главани в 1724 г. в Черкесии видел кресты на могилах с латинскими надписями, а в Карачае в начале XIX в. было кладбище Гетмишбаш, где сохранялось много могил и надгробных камней, рассматриваемых карачаевцами как католические или «франкские». Ф. Дюбуа де Монпере сообщает легенду, записанную от генерала Энгельгардта - франки или генуэзцы обитали по всем долинам Северного Кавказа, «жилища франков заполняли главным образом долину Кисловодска, распространялись даже за рекой Кубанью». Со ссылкой на П. С. Палласа , Дюбуа де Монпере указывает, что Рим-гора близ Кисловодска служила убежищем для франков. Последнее вполне возможно. Обратим также внимание на то, что популярное на Кавказе наименование итальянцев как «франки» происходит от византийского названия французских наемников. Следовательно, обозначавший европейцев термин «франки» был кавказцами заимствован от греков-византийцев.

Археологические следы пребывания генуэзцев на Северном Кавказе до XV в. разнообразны, но не одинаково достоверны. К числу последних мы относим латинскую надпись на склепе с конической пирамидальной кровлей, входом и окном в верховьях речки Маджры, впадающей в Кубань. Надпись гласила: «Fausta Fortuna» («Фауста фортуна») и «I... CANTI» (имя? - В. К.). Но реальность этой надписи позже никем не подтверждена. Другой, также непроверенный, но реально существовавший памятник -каменное изваяние католического монаха в характерном длинном одеянии и бритой головой с тонзурой. Правая рука благословляет. Памятник зафиксирован в двух километрах от станицы Преградной в восточном Закубанье вполне в соответствии с той генуэзской дорогой, о которой писал М. Н. Каменев. Возможно, к функционированию упомянутой дороги и движению по ней товаров имеют самое прямое отношение некоторые импортные предметы из Белореченских курганов XIV-XV вв.: серебряное позолоченное блюдо венецианской работы, посуда венецианского стекла, женский халат из итальянского аксамитного бархата лилового цвета и т. д. Речь идет об уже упоминавшемся в первой главе адыгском владении Кремух на р. Белой, возглавляемом правителем Биберди. Не вызывает сомнений торговый обмен адыгского Кремуха с итальянскими колониями Причерноморья. К той же группе археологических реалий XIV в. западноевропейского - католического круга можно отнести бронзовые кресты-тельники с изображением Распятия из находок М. Н. Ложкина на Ильичевском городище в верховьях р. Уруп и Хумара на Кубани. Венецианское стекло, ценившееся очень высоко на международном рынке, оседало в могильниках XIV-XV вв. Западной Осетии - Дигории (например, в Махческе), и это говорит о проникновении итальянских товаров до Северной Осетии.

Весьма вероятно, что не все итальянские импорты XIV-XV вв. из северокавказских археологических материалов мы сейчас можем верно опознать и атрибутировать: для этого необходимо знать исходную материальную культуру, что в наших условиях невозможно. Эта работа остается для будущего, подобно работе над итальянскими письменными источниками, относящимися к Кавказу, в итальянских хранилищах.

Сохраняющей значение работой по интересующей нас проблеме остается довоенная статья Е. С. Зевакина и Н. А. Пенчко «Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII-XIV вв.», хотя по ряду сюжетов она устарела и не отвечает современному состоянию источников. Зевакин и Пенчко приводят некоторые факты, ярко документирующие экспансию Венеции и Генуи на Северном Кавказе. Так, авторы установили, что на территории между Таной (Азов) и Севастополисом (Сухум) существовало 39 итальянских колоний, поселений и стоянок, из которых важнейшими были Тана, Севастополис, Копа и Матрега, через которые в Италию, Турцию вывозились рабы, хлеб, воск и другие товары. Подтверждаются очень интересные сведения Де ла Примоде о том, что генуэзцы ходили вверх по Кубани и добывали серебряную руду в горах Кавказа. Серебросвинцовое месторождение в верховьях Кубани есть, его разработка в Карачае велась до XX в. Поэтому данные о горных выработках генуэзцев в указанном районе звучат достоверно. Я не исключаю, что благодаря присутствию генуэзцев получил свое название Сентинский храм, этимология которого может восходить к латинскому «Санта» - «святое», «святая». Поскольку Сентинский храм посвящен Богоматери и генуэзцы это наверняка знали, в их устах храм и сама вершина с храмом могли получить популярное название «Санта Мария».

В то же время я на предлагаемой версии не настаиваю, ибо существует карачаевская версия этимологии «Сенты». Решающее слово здесь должно принадлежать лингвистам.

Е. С. Зевакин и Н. А. Пенчко свидетельствуют о старинном торговом пути, шедшем по долинам Кубани и Теберды на Клухорский перевал и далее к Севастополису; «здесь же кончалась дорога через Рион в Имеретию и Грузию, которую часто посещали генуэзские купцы». Ясно, что для сношений с севером Кавказа этот путь был важен и не случайно в Севастополисе уже около 1330 г. находился епископ, а с 1354 г. - и генуэзский консул. Что касается Грузии, то ее сближение с католическими государями и церковью Запада началось в связи с борьбой с мусульманством. В XIII-XIV вв. часть грузинского и армянского населения приняла католичество, а папа Григорий IX в январе 1240 г. направил восемь миссионеров с письмом к грузинской царице Русудан и ее сыну Давиду V. Как видим, католическая экспансия велась широким фронтом, охватывая весь Кавказ. На юге Кавказского хребта генуэзцы также организовали горные выработки. Есть сведения о том, что в Абхазии, в ущелье р. Гумиста находилась генуэзская колония, занимавшаяся разработкой свинцово-серебряной руды, а число шахт доходило до 15. Шло не только внедрение торговли в глубь Кавказа, но и освоение природных богатств. Все это означало одновременное расселение итальянцев по Кавказу.

Как далеко зашло продвижение весьма активных и динамичных европейцев на восток Кавказа, засвидетельствовано Фануччи, на коего ссылаются Е. С. Зевакин и Н. А. Пенчко: «По указанию Фануччи генуэзцы выстроили и заселили поселение Кубачи в Дагестане». Согласимся, что подобное может показаться фантазией - итальянское поселение в дебрях Дагестанских гор! Это действительно так хотя бы потому, что Кубачи известны с IX в. арабским летописцам под названием Зирихгеран, т.е. «кольчужники», мастера по металлу, а это задолго до появления итальянцев на Кавказе. Указание Фануччи следует признать преувеличением, генуэзцы не строили Кубачи, но бывать в нем они могли, и не раз - изделия знаменитых кубачинских мастеров по металлу, особенно оружейников, должны были привлечь внимание европейских купцов. Это становится более вероятным на фоне других свидетельств о пребывании итальянцев в Дагестане.

Важно, что факт продвижения генуэзцев, а с ними и католических миссионеров, до Каспийского моря и северного Дагестана (до Дербента) не вызывает сомнений. О состоянии христианской религии в этом регионе Кавказа, в то время носившем название Кайтаки, достоверно повествует Иосафат Барбаро: «туда отправились братья святого Франциска (монахи-францисканцы. - В. К.) и некий наш священник - латинист. Народы, которые живут в этих местах, называются кайтаки, как сказано выше, говорят на языке, не похожем на другие, многие из них являются христианами, из которых часть верует по-гречески, часть по-армянски, а другие по-католически».

Цитированный источник - единственный, свидетельствующий о том, что православие достигло границ Дагестана («часть верует по-гречески»), ибо, как видим, археологических памятников православия здесь пока нет.

Последнее свидетельство о прибытии в Дагестан католического миссионера доминиканца Винченцо относится к 1486 г. После этого христианство в Дагестане быстро сдает свои позиции исламу. Дагестан окончательно становится страной мусульманской.

Исследователи уже пытались найти ответ на эти вопросы. М. К. Старокадомская считала, что дальше Солхата в Крыму итальянцы на восток в поисках товаров (а одним из основных были рабы) не отправлялись. Генуэзцы предпочитали торговать теми товарами, которые доставлялись в Каффу или Солхат купцами других национальностей. Видимо, итальянские купцы лично участвовали в далеких торговых экспедициях в восточные страны. Имело значение то, что в начале XIV в. в Тебризе (Иран) функционировало генуэзское консульство, а в 20-е годы XIV в. уже существовало поселение генуэзцев в Зайтоне. Здесь также следует отметить, что в связях генуэзских городов Крыма со странами Востока «наиболее значительную роль играли кавказские купцы». Следовательно, движение было обоюдным, а генуэзцы постоянно двигались через Предкавказье на восток.

Весьма важную информацию по интересующему нас вопросу содержит обращение папы Иоанна XXII к хану Золотой Орды Узбеку в 1330 г. Папа рекомендует хану епископа Семискат-ского Фому Манказола, сделавшего много прозелитов среди алан Кавказа, венгров и малхаитов. Семискату отождествляли с Шемахой, что представляется сомнительным, во всяком случае, недоказанным Еще более сомнительным кажется заключение о том, что загадочная Семиската -это Самарканд. Исходя из данной локализации Семискаты, составлена карта миссионерских акции Фомы Манказола, аланы на ней в зону действий Манказола не попали, хотя они размещены между Нижней Волгой и Доном.

Ставропольский археолог Т. М. Минаева свидетельствовала, что среди развалин города находили нательные металлические кресты, каменные надгробные плиты с изображениями крестов, но они оставались не опубликованными. Поэтому христианские древности XIV-XV вв. из Маджар остаются анонимными, хотя факт присутствия христиан в этом крупном городе сомнений не вызывает.

Вернемся к локализации города или станции Михаха, проходящей в булле Бонифация IX. Выше отмечались варианты местонахождения этого пункта и последний из них - с. Мекеги в Дагестане. Однако есть возможность предложить еще один вариант: Михаха находилась в Прикумье, несколько южнее Маджар. На карте Кавказа Георга Траителя 1774 г. в этом месте помещен «verwustete Stadt Chacha» - разоренный город Хаха, что фонетически и хронологически наиболее соответствует искомому городу Михаха. Археологически этот пункт еще не выявлен и не исследован. Но предлагаемый вариант позволяет связать известную римской курии Михаху с процессом приобщения алан к католическому христианству в XIV в. миссионерами Фомы Манказола. Благодаря этому, вероятно, повторному (после византийско-православного) обращению алан в христианство в 1404 г. архиепископ Султании в Иране доминиканец Иоанн де Галонифонтибус среди христианских народов «Великой Татарии» называет алан и йассов, т.е. асов-осетин.

В нашем распоряжении есть некоторые археологические данные, позволяющие увидеть эту проблему под иным углом зрения и сопрячь нарисованный выше общеисторический фон событий второй половины XIII - начала XV вв. с конкретными реалиями. В том, что будет изложено ниже, не все является бесспорной истиной. Но предлагаемые нами реконструкции и интерпретации представляются вполне допустимыми и заслуживающими внимания, хотя и неоднозначного.

Развалины генуэзского храма в имении графа Шереметьева.1905 г.
Иллюстрация из статьи Заура Маргиева
Абхазия Историко-географический и этнографический очерк .

В хронологии событий мы не имеем указаний на год по-явления генуэзцев (или венецианцев) в Абхазии и на год ос-нования первых колоний. Судя по разным данным, генуэзцы были хорошо знакомы с Абхазией и её портами ещё в XIII веке. Уже на карте Петра Висконти, изданной в начале XIV века, мы находим вполне точные и, видимо, проверенные нaзвания во всей стране.

По всей вероятности Западная Европа, а в частности и генуэзцы, хорошо ознакомились с абхазским побережьем в период возникновения Каффы (современная Феодосия в Крыму), которая была основана во времена Латинской импе-рии (1204-1261). Но возможно, что это произошло и ранее.

Известно, что ещё Византийский император Мануил заключи с Генуей в 1170 году договор, по которому генуэзцам предоставлялось право свободной торговли во всех портах Чёрного моря, за исключением Керчинского и Таман-ского, принадлежавших половцам.

Генуэзские колонии, а вместе с ними и влияние распро-странялось не только на побережье. Крепость Santa Angelo, близ современной нам Сатанча (искаженное Santa Angelo) в Самурзакани, сохранившиеся до сих пор шахты в ущелье реки Гумиста, выратые генуэзцами для разработки свинцово-серебряных руд и т. д., показывают, что они проникали и в глубь страны.

Нахождение генуэзского городища в Карачае убеждает нас в том, что генуэзцы переваливали за Кавказский хре-бет, т. е., возможно, проникали даже в самые глухие уголки Абхазии. Это подтверждают и дошедшие до нашего времени многочисленные итальянские названия местностей, вроде: Аката, Мексигорта, Хацы-Лата, Сатанча, Отара, Калдахвара, Васса, Илори, Акуа, Ола-Гуана и т. д.

О числе их колоний и величине их судить определённо нельзя, пока не исследованы оставшиеся после Генуэзской республики и банка св. Георгия документы со специальной задачей изучения Абхазии. Из имеющихся материалов можно установить существование следующих колоний.

На севере, в районе современных нам местечек Сочи и Хоста, существовала, часто посещаемая генуэзскими куп-цами, колония Коста (Costo) .

В устье современной реки Мзымты лежала колония Абкоциа или Абкоция. Из «Описания Чёрного моря и Татарии», составленной Кафинским префектом Эмиллио Дартели, мы видим, что этот порт охотно посещался купцами из Кон-стантинополя, Татарии и других мест, которые, привозя сюда предметы домашнего обихода, вывозили отсюда рабов, мёд с воском и другие товары, получая до 300 поцентов при-были.

На месте или в районе современных нам Гагр, находилась популярная колония Какари (Сасагу).

Далее Пецонда - современный Пицундский монастырь. Ещё при русском владычестве, до самой турецкой войны, в монастыре находился генуэзский колокол с изображением Богоматери Вероники с убрусом и эпископом в латинской литре и годом MCCCC XXVIIII, т. е. 1429. Вполне возможно, что генуэзские колонисты пользовались для удовлетворения своих религиозных нужд Пицундским храмом.

В районе Гудаут находилась колония Каво-де-букс (Cavo le bux), т. е. Пальмовая гавань.

На месте современного Нового Афона находилась колония Никофия (?) (Nicofia) на реке того же названия (flum de aicofia). От этой колонии хорошо сохранилась большая башня в углу между устьем реки Псырстхи и морем, в кото-рой ныне находятся номера монастырской гостиницы.

Сухум - генуэзский Савастополи - был большой генуэз-ской колонией, в которой позднее находилась резиденция префекторов, управлявшая колониями восточного побережья Чёрного моря. По всей вероятности, Савастополи был первой генуэзской колонией не только на абхазском, но и на всём восточном побережье Чёрного моря.

В ущелье реки Гумма-иста находилась колония, разраба-тывавшая упоминавшиеся нами свинцовые и свинцово-сереб-ряные шахты. Число этих шахт насчитывается до 15-ти.

Близ Кодорского мыса (Gotto) находилась колония Ci-caba, близ нынешнего селения Тамыш, в болотистой части Кандыхского леса, в местности ныне называемой Ола-гуана - портовый город - крепость Гуенос, на реке Тамуш - Тамаза (Tamasa), около селения Илори - Очемчиры - Коребендия, на реке Ингур (Negapomo) - Caнтa Анжело и Негапомо.

Были ли колонии, помимо перечисленных, или же все существовавшие вошли в этот список, повторяем, судить в данное время нельзя.

Управление генуэзскими колониями на Чёрном море, в том числе и абхазскими, сосредоточивалось у Каффинского префектора, подчинённого Газарии (Officium Gazariae) - коми-тету из 8-ми человек, специально выделяемому для этой цели генуэзским правительством. Но назначением абхазских префектов ведала непосредственно Газария.

Особого расцвета генуэзские колонии достигли в конце XIV и в начале XV веков при падении могущества Визан-тийской империи, почти вся торговля с Востоком, которая сосредоточилась в руках генуэзских купцов. Но уже к сере-дине XV века торговля с Востоком попала под угрозу со стороны турок. В 1453 году перед правительством Генуэз-ской республики ясно обрисовалась полная невозможность использовать свои колонии на Черноморском побережье и управление Газарией вследствие того, что на пути Ге-нуя - Чёрное море, вместо бессильной Византийской империи встала Османская империя.

Вследствие целого ряда политических соображений, в конце 1453 года генуэзское правительство изъяло из ведения Газарии черноморские колонии и передало их банку св. Ге-оргия. В числе переданных колоний были и абхазские.

Уже со следующего года абхазским портам пришлось выдерживать натиски новой «грозы» Востока - турок. Так сек-ретарь каффинского консула генуэзской республики в своём донесении от 7-го сентября 1456 года сообщает, что турец-кий флот в составе 52-х галер, после неудачной бомбардировки Монкастро (современный Аккерман), удалился в колонию Савастополи, а оттуда направился к Каффе.

Торговая и промышленная деятельности колоний замерли, и колонии стали приходить в запустение. Лучшей иллюстра-цией этого являются сохранившиеся документы того вре-мени. Например, когда в 1455-ом году правлением банка св. Георгия консулом (протектором) в Савастстоли был назначен генуэзский патриций Флиппо Клаверенция, то ни Клаверенция, ни другие семь кандидатов не хотели воспользоваться своим назначением и отказались от него.

Назначенный же девятый кандидат - некто Герардо Пинелли, отправился в Савастополи и, несмотря на целый ряд препятствий из-за политического положения на Востоке, су-мел добраться до колонии. Сохранилось интересное его до-несение о положение в Савастополи.

Незадолго до его прибытия в Абхазию, город Савасто-поли был основательно разорён подошедшим к нему сильным турецким флотом из нескольких десятков судов. Разрушение Савастополи, по донесению Герардо Пинелли, докончили уже при нём - 28 июня 1455 года - сами абхазцы, напавшие на город в большом числе.

Своё донесение банку св. Георгия Пинелли заканчивает тем, что он должен обратиться к правительству Генуэзской республики за помощью себе и спасшимся гражданам.

Но, видимо, город не был совсем брошен и, возможно, начал отстраиваться, так как уже в следующем - 1456 году правление банка св. Георгия, избрав на должность протектора в Савастополи Оливьеро Кальви, отправило его туда.

К этому же году имеется запись в греческих хрониках о сильном разорении восточного побережья Чёрного моря османами. Когда турецкий султан Магомет II Фатих двинулся со своей армией на Сербию и Белград, то, по словам хро-ник, он часть своей армии послал в Анатолию (Малую Азию) овладеть Трапезондом и побережьем. На помощь сухопутной армии был двинут флот в большом составе судов под на-чальством Хитира, амасийского паши, который «опустошил Грузию и соседнюю, лежащую у морского берега страну».

В высшей степени интересное сведение имеется от 1459 года. Теснимый Магометом II Фатихом последний трапезондский император Давид (1458-1462) с отчаянием и униже-нием обращался к властителям западноевропейских держав, в том числе к папе Пию II и бургундскому герцогу, с прось-бой о помощи последнему осколку некогда грозной Визан-тии - Трапезундской империи. В числе стран, к которым он обращался за помощью, была и Абхазия. Это видно из его письма от 22 апреля 1459 года к бургундскому герцогу Филиппу Доброму. В своём письме Давид трапезондский пишет, что против османов с ним в союзе обещал выступить и абхазский герцог Ребиа. По словам письма, Ребиа обещал ему поддержку армией в 30 тысяч человек.

Нам незвестно время окончательного разрушения Са-вастополи, изгнания генуэзцев из абхазских колоний и на-чала эпохи турецкого владычества над побережьем Абхазии. Это случилось, во всяком случае, значительно позже добро-вольной сдачи Савастополи Давидом трапезондским со всем своим имуществом и семейством в 1462 году.

Хроники и летописи также не дают нам сведений о раз-мерах и характере разорения страны османами, но о вели-чине его мы можем судить по последствиям. Например, от такого большого, богатого и влиятельного города с двухтысячелетней жизнью, каким являлся Диоскурия-Севастополис, не сохранилось ни одной постройки, и даже само имя его исчезло. И одно время, в прошлом столетии, даже вёлся до-вольно горячий научный спор: Сухум ли назывался Савастополисом? А вопрос о точном его местонахождении от вре-мени до времени поднимается до сих пор и до сих пор, взгляд некоторых, остаётся открытым.

Также, видимо, пострадали и другие города Абхазии. Если мы посмотрим на побережье этого края, то, за исклю-чением двух-трёх церковных построек, которых обычно турки не трогали, от дотурецкого периода почти ничего не сохранилось: одна генуэзская башня в Новом Афоне.

Примечания

За разночтениями названий мы отправляем читателей к специальной таблице в книге «Абхазия по итальянским картам XIV-XYII веков».

Кудрявцев К.Д. Сборник материалов по истории Абхазии. Сухум. 2008.

Генуэзские колонии в Крыму (ХIII-XV вв.)

Появление итальянских купцов в Черном море связывают с началом XIII в. Хозяйственный прогресс средневековой Европы (XI-XIII вв.) и резкое возрастание на этом фоне международной торговли привело к морской колониальной мощи две итальянские республики - Генуи и Венеции. Оказав крестоносцам помощь в высадке их на берега Леванта, обе получили исключительные привилегии для торговли в этом обширном и развитом в коммерческом отношении регионе и разгроме торгового конкурента итальянского купечества - Византии.

Вплоть до середины XIII века основные торговые пути между Востоком и Западом пролегали через портовые города Сирии, Палестины и Египта. Разрушение монголами Багдада, переход к мусульманам Триполи и Акры, папский запрет на торговлю с Египтом привели к утрате этих коммуникаций для Европы и, как следствие, к возвышению роли черноморских портов во всей международной торговле.

К середине XllI в., империя монголов, образовавшаяся в результате завоевательных походов Чингисхана и его потомков, простирались от тихоокеанского побережья до степей Северного Причерноморья. Сложилась ситуация, когда торговые караваны из Китая и Центральной Азии достигали черноморских портов не покидая пределов одного государства. Это привело к оживлению коммерческой деятельности, способствовало появлению новых и возрождению старых караванных маршрутов. Итальянцам выпала заметная роль в организации новой системы торговых связей между Востоком и Западом.

Показательна география генуэзских и венецианских колоний. В XIII-XV вв. на побережье Крыма, Кубани и Абхазии возникло уже 39 одних только генуэзских торговых поселений. В числе северопричерноморских городов Венеция ориентировалась, в основном, на Тану (г. Азов), расположенную в устье Дона. Именно Тана была конечным пунктом знаменитого караванного маршрута: Пекин - Хотан - Кашгар - Бухара - Ургенч - Сарай, получившего название Великого шелкового пути.

Стремление обеих морских республик к установлению торговой монополии в Причерноморье выливается в острую конкурентную борьбу и прямые вооруженные столкновения между ними. К середине XIV века преобладание Генуи становится явным. Колониальная политика Венеции почти целиком определялась государством, а ее торговля в значительной мере строилась на операциях с дорогими восточными товарами, поставки которых находились в полной зависимости от превратностей политической ситуации в регионе, состояния торговых маршрутов на всем их протяжении, включая не только морскую дорогу, но и караванные пути. В противоположность этому, Генуя опиралась в большей степени на деятельность частных лиц, на купеческие компании и объединения.

В то же самое время Генуя располагала в Причерноморье, по крайней мере, полутора десятками разбросанных всюду факторий, через которые проходили не только восточные товары, но и поток предназначенной для региональной торговли местной продукции. По ряду причин каффская колония заняла среди них главенствующее место. При ее создании генуэзские купцы не могли не считаться с опытом соседней Солдайи (г.Судак) - широко известного в Западной Европе, на Руси и в Азии торгового центра. В конце XIII века его новому возвышению способствовало, в частности, то обстоятельство, что он находился значительно ближе, чем Херсон, к Азовскому морю и Керченскому проливу, через которые шли суда, загруженные в Тане.

По некоторым данным, генуэзцы впервые посетили акваторию Феодосийского залива в конце XII века. Тогда здесь уже существовало какое-то поселение, находившееся в руках татар. Выкупив у них землю Каффы, итальянские купцы обязались в обмен на право беспрепятственной торговли выплачивать князю Оран-Тимуру пошлину за ввоз и вывоз товаров: шелк-сырца трех сортов, кожи, меха, пряностей, красителей, золота, дорогих тканей. Эти предметы попадали в Таврику разными путями. Большинство восточных товаров доставлялось из Хорезма. Дорогие меха: белка, горностаи - могли поступать из Руси. Другую часть их, как, например, невыделанные шкуры животных, кожу, конский волос, мед, воск - составляла продукция местного производства. Очевидно, столь же доходными были рыболовный промысел и рыботорговля. Ими славилось Приазовье, откуда, по данным Рубрука, "в беспредельном количестве" вывозили сушеную рыбу константинопольские купцы, высоко ценились икра и рыба осетровых пород. Операции с "дешевыми" товарами нередко оказывались не менее прибыльными, чем торговля дорогостоящей восточной продукцией. В объеме "дешевых" товаров существенное место занимали продукты животноводства. Они шли не только на удовлетворение местных потребностей, но и вывозились в Европу. Особым спросом пользовалась кожа, которая широко применялась в то время для изготовления парусной оснастки и такелажа судов. Кроме того, Кафа поставляла на внешний рынок в небольших, правда, количествах сыр, солонину, топленое сало. Иногда через нее проходили крупные партии зерна.

Перечисленные товары поступали, в основном, в города Южного Причерноморья. Эта тенденция наметилась уже в начальный период генуэзской колонизации. Так, судя по записям нотария Ломберто ди Самбучето, Каффа отправила туда в марте-августе 1290 года на частных генуэзских судах 1095,6 тонны зерна, 3991,2 тонны соли и от 90 до 300 тонн осетров, то есть не менее 5280 тонн продовольственных грузов. В обмен на них в обратном направлении доставлялись холст, ковры, шелковые и шерстяные ткани, вино и фрукты.

Взамен пряностей, драгоценных камней, шелка, коленкора, ситца, бархата, индиго, сандалового дерева, жемчуга, лекарственных товаров из Западной Европы в Каффу поступали железо в брусках, некоторые цветные металлы, а также изделия из меди, полотняные суконные ткани, стекло, краски, мыло и сахар, который считался медикаментом.

По свидетельству В. Рубрука, посетившего Крым в 1253 году, одну из значительных статей этого экспорта составляла соль. Рубрук сообщает, что за нею "ездят со всей Руси" и "морем также приходят за этой солью множество судов, которые все платят пошлину по своему грузу". Генуя установила монополию на ее разработку, контролируя это направление торговли как важнейшее на протяжении всей истории каффской колонии.

Значительную роль в экономике Каффы играла торговля рабами. Каффа оставалась тем рынком, где, по словам Тафура, продавались "рабы мужского и женского пола больше, чем где-нибудь еще в мире". Он, к слову, и сам купил здесь девушку "за меру вина". В Каффе действовала даже специальная Коллегия св. Антония, созданная исключительно для сбора пошлин за торговые операции с живым товаром.

В организации региональной торговли генуэзские коммерсанты руководствовались уже сложившимися в Северном Причерноморье традициями и, прежде всего, опытом греческих купцов. Таврика поддерживала тесные связи с Киевской Русью, Византией и другими странами черноморского бассейна задолго до появления здесь итальянцев.

С 1316 года Каффа стала главным оплотом генуэзцев в Причерноморье. Ее чиновничий аппарат возглавлял консул, ежегодно назначавшийся из Генуи сроком на один год, он являлся одновременно высшим лицом всех черноморских владений генуэзцев. При консуле состояли советы провизоров и старейшин, в обязанности которых входило наблюдение за торговлей, строительством и другими важными делами. Далее шли: два управляющих финансами (массарии), штат судей (синдиков), военный начальник города, командир наемного войска, полицмейстер и базарный пристав. Состав и комитетов ведавших различными сферами жизни Каффы формировался путем выборов, причем в каждом из органов городского управления должны были быть в равном количестве представлены генуэзцы (граждане Генуи) и граждане Каффы (негенуэзцы, постоянно проживавшие в городе). Административное устройство Солдайи было несколько проще, но, в основном, походило на каффинское. Некоторые моменты формирования системы управления генуэзскими колониями выглядят как демократические. Но при этом следует иметь ввиду, что в выборах чиновников участвовали почти исключительно сами чиновники.

Генуэзцы никогда не составляли значительной части обитателей крымских колоний. В колониях уживались люди, говорившие на разных языках, придерживавшиеся различных обычаев и традиций, исповедовавшие самые разнообразные религии. Нельзя сказать, что жизнь этнически пестрого населения колонии всегда была бесконфликтной, но примечателен сам факт совместного проживания столь непохожих друг на друга людей на сравнительно небольшой территории. В Чембало и Капитанстве Готия преобладало местное греческое, население. В городах Юго-Восточной Таврики (Кафа, Солдайя) в период генуэзской колонизации помимо греков проживало довольно много армян, встречались и выходцы из различных стран Восточной и Западной Европы, Ближнего и Среднего Востока. Оседали в Каффе татары. В источниках XIV-XV вв. неоднократно упоминаются русские купцы, торговавшие в городах-колониях и генуэзцев.

Стремясь к установлению монополии в черноморской торговле, Каффа строго регулировала правила деятельности собственных предпринимателей в других торговых центрах. Устав Каффы 1316 года не разрешал генуэзцам возить товары в Солдайю и задерживаться в этой фактории более, чем на три дня. Под угрозой большого штрафа им запрещалось приобретать какую-либо недвижимость в Тане и зимовать в ней. Регламентировался порядок проведения торговых сделок даже с Солхатом. Каффские купцы могли покупать товары на его рынке, но ни в коем случае не доставлять их туда. Тем самым Каффа присваивала исключительное "складочное право", которое позволяло ей обогащаться за счет всевозможных пошлин от торгово-посреднических операций и перевалки грузов. Эта целенаправленная и последовательно реализованная политика постепенно сделала Каффу крупнейшим терминалом генуэзцев не только в Крыму, но и на всем Черном море.

Генуэзская колония активно развивалась. Об этом свидетельствуют нотариальные акты, составленные в Каффе в 1289-1290 гг. Однако ее существование было прервано в 1308 г. войсками золотоордынского хана Тохты. Генуэзцы успели бежать морем, но город и пристань были сожжены дотла. Только после того, как в Золотой Орде воцарился новый хан Узбек (1312-1342 гг.), генуэзцы вновь появились на берегах Феодосийского залива. В 1313 г. в Орду было направлено посольство из Генуи, договорившееся с ханом об условиях возвращения генуэзцев на развалины Каффы, а в 1316 г. возрождающийся город получил новый устав.

Генуэзцы прочно завладели Солдайей, довольно крупным населенным пунктом и ее округом, полностью подчинив их население своей власти. Тогда Сугдея (раннесредневековое название Солдайи) входила в состав византийских владений в Таврике. В XI в. город был захвачен кипчаками (половцами), которые владели им до начала XIII в. К этому времени установились прочные торговые связи Сугдеи с Русью и Малой Азией (на Руси город был известен под названием Сурож). К началу XV в. в Таврике складывается новая политическая ситуация. В это время окончательно ослабевает и начинает разваливаться на части Золотая Орда. Генуэзцы перестают считать себя вассалами татар. Но их новыми противниками становятся набирающее силу княжество Феодоро, претендовавшее на прибрежную Готию и Чембало, а также потомок Чингисхана Хаджи-Гирей, стремившийся к созданию в Крыму независимого от Золотой Орды татарского государства.

Генуэзские колонии вынуждены были уплачивать ежегодную дань в 3000 венецианских дукатов Крымскому ханству, которое возглавил Хаджи-Гирей, поклявшийся изгнать генуэзцев из их владений на полуострове. Вскоре у колоний появился еще один смертельный враг В 1453г. турки-османы завладели Константинополем. Византийская империя окончательно перестала существовать, а морской путь, связывающий генуэзские колонии в Черном море с метрополией, был взят турками под контроль. Генуэзская республика оказалась перед лицом реальной угрозы потери всех своих черноморских владений. К тому же она не имела средства для укрепления их обороноспособности. Все это вынудило власти Генуи поторопиться продать колонии Банку св. Георгия. Это могущественное финансовое учреждение к тому времени уже обладало правом чеканки монеты, сбора большинства налогов во владениях Генуи, контролем за генуэзскими таможнями, монополией на эксплуатацию соляных копей. Получив право на управление черноморскими колониями за 5500 ливров (14310 лир), - крайне низкую цену, банк всего лишь завершил этим актом процесс постепенного поглощения данной части генуэзских владений.

Уже на следующий год колонии впервые почувствовали реальность турецкой угрозы. В июне 1454 г. турки ограбили несколько населенных пунктов крымского и кавказского побережья и добились от Каффы обещания выплачивать им ежегодную дань, турецкая эскадра оставила владения генуэзцев в покое. Однако стало ясно, что дни генуэзского владычества на черноморских берегах сочтены. Тем более, что Банк св. Георгия был больше озабочен возмещением суммы, потраченной на покупку колоний, чем пополнением запасов продовольствия и оружия в крепостях.

Генуэзские власти прекрасно понимали, что мир с турками - временный и стремились использовать его для подготовки к неминуемой борьбе с Османской империей. Им удалось установить союзнические отношения со своими соседями - Крымским ханством и княжеством Феодоро. В 1466 г. первый крымский хан Хаджи-Гирей, заклятый враг генуэзцев, умер. После его смерти более двух лет шла борьба за ханский престол, которым, в конце концов, завладел младший сын Хаджи-Гирея - Менгли. Генуэзцы сделали немало для его прихода к власти.

В 1471 г. генуэзцы заключили союз с владетелем Феодоро. Но никакие дипломатические победы не могли спасти колонии от гибели.

В 1471 г. побережье Крыма подверглось очередному турецкому набегу. Но смертельный удар по колониям был нанесен лишь после того, как турки заключили перемирие с Венецией в1474 г.

После разгрома Каффы, Солдайи, крупнейших генуэзских колоний туркам-османам территория, которую занимали генуэзские колонии в Крыму стала управляться непосредственно чиновниками Османской империи, как и владения княжества Феодоро, разгромленного турецкими войсками в том же 1475 г. Крымское ханство сохранило самостоятельность, хотя и вынуждено было признать вассальную зависимость от Турции. Одно за другим, пали и остальные укрепления генуэзцев в Крыму.

Открыть в полном размере

В Причерноморье и на с самого начала доминировали генуэзцы. Уже в 1169 г. был заключен договор между генуэзцами и Византией, где один из параграфов гласит: «Корабли генуэзских купцов имеют право проходить во все земли, кроме России и Матреги, если только его (императора. - В. К.) властью не будет туда разрешение» (Россия здесь - побережье Азовского моря, Матрега - ). Это начало проникновения итальянцев. Вскоре после 1204 г. в черноморских портах появляются венецианцы, итальянская торговля на Понте растет. В 1234 г. в устье Кубани высадился доминиканский монах Рикардо, по поручению папы Григория IX совершивший путешествие в Волжскую Болгарию. Любопытны его наблюдения о Сихии, т.е. Зихии и городе Матрика, «где князь и народ являются христианами и имеют греческие книги и из них священные». Нет сомнений, что речь здесь идет о православных христианах. В 1238 г. Генуя и Венеция заключают перемирие и приступают к настоящей торговой экспансии в Крыму, а после Нимфейского договора, предоставившего большие льготы генуэзцам, последние приступают к освоению территории: приобретают квартал в Каффе. В 1268 г. папа Климент IV назначил в Каффу первого епископа. В 90-е годы итальянцы уже имели прочные позиции в Копарио (Копе на нижней Кубани), Матреге (Тамань), Севастополисе (Сухум). По сведениям Н. Мурзакевича, ссылавшегося на генуэзского автора Джироламо Серра, генуэзские купцы из Киффы в 1266 г. достигли Дагестана и начали торговлю с народами, живущими вокруг Каспия, а также посещали Тифлис.

На землях наиболее крупными генуэзскими колониями были Матрега и Копа (ло-Копа, Копарио) и третьей – Мапа. Матрега находилась на месте древнерусской (нынешняя станица Тамань). Как и прежде, это был крупный порт, через который шли товары в Турцию, Западную Европу, а также на Северный Кавказ к адыгским племенам. Матрега была хорошо укреплена. Население состояло в основном из адыгов, земли которых прилегали к Матреге, итальянцев и греков. Генуэзцы поднялись на своих судах вверх по реке Кубани и в 280 итальянских милях от ее устья, в начале XIV в., на землях адыгов, в районе нынешнего города Славянска-на-Кубани, основали колонию ло-Копу. Согласно уставу колонии генуэзцы платили адыгским князьям дань в виде “подарков владетельным особам” бокасином (ткань из тонкого льна), определенные куски которого заменяли деньги. В Копе жили адыги, итальянцы, греки, армяне. Население занималось главным образом рыболовством, пластованием (солением) рыбы и приготовлением икры, что составляло основную статью экспорта. Икра вывозилась бочками, весом в пять кантаров (61,5 кг). Наравне с рыбой и икрой, важной статьей экспорта были невольники (рабы). Это были по преимуществу черкесы (адыги), татары и русские. Наиболее дорого ценились черкесы и черкешенки. Кроме того, вывозился хлеб, бараньи шкуры, меха, воск, мед, фрукты.

Согласно уставу генуэзских колоний консул в ло-Копа взимал пошлину с каждого корабля за груз и за стоянку на якоре. Лица, занимающиеся пластованием рыбы и приготовлением икры, обязаны были платить в доход консулу по 10 аспров (серебряная монета), а с каждого вывозимого невольника взимались пошлины в 6 аспров. Обогащению генуэзцев способствовала и меновая торговля с адыгами, при которой генуэзцы скупали по низким ценам кожевенное и другое сырье, что давало неслыханную прибыль. Торговля рабами приносила особенно большие доходы. К адыгам через Копу импортировались в основном следующие товары: соль, Мыло, ткани (итальянские сукна, тонкая льняная ткань – бокасин, букаран), ковры, клинки для сабель с гербами, рисунками и надписями. Они особо ценились у адыгской знати. Огромные средства наживались генуэзскими купцами, беспощадно эксплуатирующими местное адыгское население.

Положение генуэзцев в Матреге было непрочным – они были окружены адыгскими племенами, рядовое население которых, как правило, было настроено к ним враждебно, в самой колонии происходили политические неурядицы на почве вмешательства живших в ней генуэзцев во внутренние дела других народов и, наконец, восстания местных жителей против господства генуэзцев. В Матреге генуэзцы обосновались в начале XIV в., создав здесь свою колонию. В 1419 г. Матрега досталась представителю известной генуэзской фамилии Симону де Гизольфи, благодаря браку его сына Винченцо с дочерью и наследницей адыгского князя Берозоха. Таким образом, Гизольфи находились в двойной зависимости: с одной стороны, и главным образом, от кафского правительства, а с другой стороны от адыгских князей.

После Симона Гизольфи в Матреге правил Заккария Гизольфи, по-видимому, сын адыгской княжны, на которой женился Винченцо Гизольфи. Заккария, как он сам считал, был данником и вассалом тогдашнего соседнего адыгского князя Кадибельди. В 1457 г. последний, являясь сюзереном по отношению к Заккарию Гизольфи, восстал против него и захватил замок. Постройка крепости (замка) в Матреге была осуществлена незадолго перед этим при финансовой помощи Кафы. В документе говорится, что “воспользовавшись этим (захватом Кадибельди замка) народ той местности восстал против Кафы и овладел означенным замком вместе с князьями Зихии”. Таким образом, документ этот свидетельствует о восстании адыгского народа против генуэзцев и своих князей. Восстание было подавлено солдатами, присланными из Кафы, которая обязывала Заккария Гизольфи содержать в крепости наемных солдат из гарнизона Кафы. В Матрегу было отправлено оружие. Кафа в это время стояла во главе всех генуэзских колоний на Северо-Западном Кавказе.

На Черноморском побережье генуэзскими колониями была Мала, на месте нынешней Анапы, Калослимен (Бактиар) в Цемесской бухте (Новороссийск). Здесь генуэзцам удалось установить выгодный обмен с местными племенами (черноморскими адыгами). Другие генуэзские колонии представляли собой небольшие торговые фактории и стоянки судов для каботажного плавания.

Генуэзские колонии просуществовали на Северо-Западном Кавказе до конца XV века. После захвата турками Константинополя (1453 г.) начинается турецкое военное проникновение на Кавказ. Генуэзские колонии, с которыми адыгские племена поддерживали довольно тесные торговые отношения, были разорены, на их месте возникли турецкие крепости.

В какой-то степени эти сведения о продвижении генуэзцев из Крыма и Копы в глубь подтверждаются косвенными данными легендарно-фольклорного характера и даже археологией. Так, французский консул в Крыму Ксаверио Главани в 1724 г. в Черкесии видел кресты на могилах с латинскими надписями, а в Карачае в начале XIX в. было кладбище Гетмишбаш, где сохранялось много могил и надгробных камней, рассматриваемых карачаевцами как католические или «франкские». Ф. Дюбуа де Монпере сообщает легенду, записанную от генерала Энгельгардта - франки или генуэзцы обитали по всем долинам Северного Кавказа, «жилища франков заполняли главным образом долину Кисловодска, распространялись даже за рекой Кубанью». Со ссылкой на П. С. Палласа, Дюбуа де Монпере указывает, что Рим-гора близ Кисловодска служила убежищем для франков. Последнее вполне возможно. Обратим также внимание на то, что популярное на Кавказе наименование итальянцев как «франки» происходит от византийского названия французских наемников. Следовательно, обозначавший европейцев термин «франки» был кавказцами заимствован от греков-византийцев.

Археологические следы пребывания генуэзцев на Северном Кавказе до XV в. разнообразны, но не одинаково достоверны. К числу последних мы относим латинскую надпись на склепе с конической пирамидальной кровлей, входом и окном в верховьях речки Маджры, впадающей в Кубань. Надпись гласила: «Fausta Fortuna» («Фауста фортуна») и «I… CANTI» (имя? – В. К.). Но реальность этой надписи позже никем не подтверждена. Другой, также непроверенный, но реально существовавший памятник -каменное изваяние католического монаха в характерном длинном одеянии и бритой головой с тонзурой. Правая рука благословляет. Памятник зафиксирован в двух километрах от станицы Преградной в восточном Закубанье вполне в соответствии с той генуэзской дорогой, о которой писал М. Н. Каменев. Возможно, к функционированию упомянутой дороги и движению по ней товаров имеют самое прямое отношение некоторые импортные предметы из Белореченских курганов XIV-XV вв.: серебряное позолоченное блюдо венецианской работы, посуда венецианского стекла, женский халат из итальянского аксамитного бархата лилового цвета и т. д. Речь идет об уже упоминавшемся в первой главе владении Кремух на р. Белой, возглавляемом правителем Биберди. Не вызывает сомнений торговый обмен адыгского Кремуха с итальянскими колониями Причерноморья. К той же группе археологических реалий XIV в. западноевропейского - католического круга можно отнести бронзовые кресты-тельники с изображением Распятия из находок М. Н. Ложкина на Ильичевском городище в верховьях р. Уруп и Хумара на Кубани. Венецианское стекло, ценившееся очень высоко на международном рынке, оседало в могильниках XIV-XV вв. Западной Осетии - Дигории (например, в Махческе), и это говорит о проникновении итальянских товаров до Северной Осетии.

Сохраняющей значение работой по интересующей нас проблеме остается довоенная статья Е. С. Зевакина и Н. А. Пенчко «Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII-XIV вв.», хотя по ряду сюжетов она устарела и не отвечает современному состоянию источников. Зевакин и Пенчко приводят некоторые факты, ярко документирующие экспансию Венеции и Генуи на Северном Кавказе. Так, авторы установили, что на территории между Таной (Азов) и Севастополисом (Сухум) существовало 39 итальянских колоний, поселений и стоянок, из которых важнейшими были Тана, Севастополис, Копа и Матрега, через которые в Италию, Турцию вывозились рабы, хлеб, воск и другие товары. Подтверждаются очень интересные сведения Де ла Примоде о том, что генуэзцы ходили вверх по Кубани и добывали серебряную руду в горах Кавказа. Серебросвинцовое месторождение в верховьях Кубани есть, его разработка в Карачае велась до XX в. Поэтому данные о горных выработках генуэзцев в указанном районе звучат достоверно. Я не исключаю, чтоблагодаря присутствию генуэзцев получил свое название Сентинский храм, этимология которого может восходить к латинскому «Санта» - «святое», «святая». Поскольку Сентинский храм посвящен Богоматери и генуэзцы это наверняка знали, в их устах храм и сама вершина с храмом могли получить популярное название «Санта Мария».

Е. С. Зевакин и Н. А. Пенчко свидетельствуют о старинном торговом пути, шедшем по долинам Кубани и Теберды на Клухорский перевал и далее к Севастополису; «здесь же кончалась дорога через Рион в Имеретию и Грузию, которую часто посещали генуэзские купцы». Ясно, что для сношений с севером Кавказа этот путь был важен и не случайно в Севастополисе уже около 1330 г. находился епископ, а с 1354 г. – и генуэзский консул. Что касается Грузии, то ее сближение с католическими государями и церковью Запада началось в связи с борьбой с . В XIII-XIV вв. часть грузинского и армянского населения приняла католичество, а папа Григорий IX в январе 1240 г. направил восемь миссионеров с письмом к грузинской царице Русудан и ее сыну Давиду V. Как видим, католическая экспансия велась широким фронтом, охватывая весь Кавказ. На юге Кавказского хребта генуэзцы также организовали горные выработки. Есть сведения о том, что в Абхазии, в ущелье р. Гумиста находилась генуэзская колония, занимавшаяся разработкой свинцово-серебряной руды, а число шахт доходило до 15. Шло не только внедрение торговли в глубь Кавказа, но и освоение природных богатств. Все это означало одновременное расселение итальянцев по Кавказу.

Цитированный источник – единственный, свидетельствующий о том, что православие достигло границ Дагестана («часть верует по-гречески»), ибо, как видим, археологических памятников православия здесь пока нет.

Весьма важную информацию по интересующему нас вопросу содержит обращение папы Иоанна XXII к хану Узбеку в 1330 г. Папа рекомендует хану епископа Семискат-ского Фому Манказола, сделавшего много прозелитов среди алан Кавказа, венгров и малхаитов. Семискату отождествляли с Шемахой, что представляется сомнительным, во всяком случае, недоказанным Еще более сомнительным кажется заключение о том, что загадочная Семиската – это Самарканд. Исходя из данной локализации Семискаты, составлена карта миссионерских акции Фомы Манказола, аланы на ней в зону действий Манказола не попали, хотя они размещены между Нижней Волгой и Доном.

В нашем распоряжении есть некоторые археологические данные, позволяющие увидеть эту проблему под иным углом зрения и сопрячь нарисованный выше общеисторический фон событий второй половины XIII – начала XV вв. с конкретными реалиями. В том, что будет изложено ниже, не все является бесспорной истиной. Но предлагаемые нами реконструкции и интерпретации представляются вполне допустимыми и заслуживающими внимания, хотя и неоднозначного.

И посадили своего императора . Византийцы были оттеснены в Малую Азию. Проход генуэзских кораблей в Черное море затрудняется из-за чрезмерных пошлин. В году венецианцы закрепляются в Солдайе (Судаке), которым владеют совместно с половцами (кипчаками). В году произошёл набег сельджуков на Судак. В году монгольские отряды Субудая и Джебэ берут Судак, и в году Судак захвачен татаро-монголами (до года). В году после похода в Европу Батый Золотую Орду . В году Генуя и Никейская империя заключают Нимфейский договор . За помощь Михаилу Палеологу в борьбе с Латинской империей генуэзцы получили исключительные права торговли на Чёрном море. Таким образом с XIII века Черное море, бывшее до того заповедным бассейном Византийской империи, стало доступным для итальянских купцов . С 1260-х годов начинается их активная торговая деятельность в Крыму и на других территориях Золотой Орды .

Опираясь на этот важный торговый форпост, Генуя проводила политику, направленную на достижение торговой монополии в Причерноморье. Византийский император Иоанн Кантакузин охарактеризовал цель этой политики следующим образом:

задумали они немало, они желали властвовать на море [Чёрном] и не допускать византийцев плавать на кораблях, как будто море принадлежало только им .

Оригинальный текст (греч.)

ένενόουν γαρ ουδέν μικρόν, αλλά θαλασσοκρατεΐν έβούλοντο και Ρωμαίους απείργειν πλεϊν, ώς σφισι προσηκούσης της θαλάσσης.

В 1289 году в Кафу из Генуи был послан первый консул, а через год для города был выработан специальный устав и Кафа стала самоуправляющейся городской коммуной. А уже в 1293-1299 годах из-за торговой конкуренции произошла война Венеции и Генуи , сражения которой развернулись и на Чёрном море. По договору обе стороны разграничили сферы влияния в Крыму. Венецианцы были обязаны договором 1299 года не входить тридцать лет кряду в Черное море . Генуэзцы стали единственными хозяевами морских коммуникаций Северного Причерноморья и Крымского полуострова . Теперь Чёрное море было охвачено кольцом генуэзских станций, начиная от Перы на восток по малоазийскому берегу, по Кавказскому побережью, на Таманском полуострове , на обоих устьях Дона (Азовское море рассматривалось как расширение впадающего в Чёрное море Дона) и по западной береговой полосе - от устья Днепра - через Килию опять к Босфору .

В 1343 генуэзцы обосновались в Чембало (ныне Балаклава), в - Солдайю (современный Судак), вытеснив оттуда венецианцев. Возникли новые колонии генуэзцев: Воспоро (на территории современной Керчи), Тана (в устье Дона), Джинестра (на территории современной Одессы). Их агентства были в городах Матрега (ныне Тамань), Копа (ныне Славянск-на-Кубани) и т. д.

На другом конце Крыма важным опорным пунктом для генуэзцев стал порт Воспоро (Керчь), порученный во владение генуэзским консулам из рук золотоордынского хана вместе с обязательством по созданию в городе ханской таможни . Именно с этих пор на итальянских картах город стали называть Воспро, Черкио или же Порт Святого Иоанна. В июне 1365 года генуэзцы захватывают ослабленную татарскими набегами и внутренними раздорами Сугдею (Солдайю, ныне Судак), вытеснив оттуда венецианцев, а в 1380 году добились от хана Тохтамыша заключения соглашения, в котором тот признал все их территориальные захваты в Крыму . «Великая коммуна Генуи» закрепила за собой Судак с восемнадцатью селениями и территорию Южнобережья от Фороса до Алушты включительно, получившее у них название «капитанство Готии». Генуэзцы получили юридическую власть над всей территорией Готии - приморской и горной. Однако фактическую власть они могли осуществлять только над Приморской Готией (Gothia Maritima), то есть над Южным берегом Крыма .

Наиболее крупной колонией была Каффа , являвшаяся развитым центром ремесла. После падения Византии в Генуя уступила черноморские колонии своему банку Сан-Джорджо (банк Св. Георгия ). Международное положение колоний ухудшилось: усилилось военно-политическое давление Крымского ханства , обострились отношения с княжеством Феодоро в Крыму.

Кафская администрация при консуле состояла из совета провизоров (попечителей) и совета старейшин, наблюдавших за надлежащим решением наиболее важных общественных проблем. Также консулу подчинялся штат из 16 судей (синдиков ), 2 управляющих финансами (массариев ), военного начальника города, командира наёмного войска, полицмейстера и базарного пристава. При всём многообразии выполняемых ими задач конечная цель деятельности этих чиновников сводилась к всемерному содействию торговым делам фактории. В XIV-XV веках кафский консул был верховным правителем причерноморских владений Генуи. В документах того времени его называли «главой Каффы и всего Черного моря » , «Главой Газарии» .

Все южнобережные колонии Генуи объединялись в единое военно-административноt образование - Капитанство Готия (Capitaneatus Gotie), также известное как губернаторство Готия , призванное обеспечить безопасность каботажного плавания между Чембало и Боспором. Согласно данным Устава «Statutum Cephe », административное управление генуэзской Готии состояло из 4 консульств (Consulatus Gorzoni (Гурзуф), Consulatus Pertinice (Партенит), Consulatus Jalite (Ялта), Consulatus Lusce (Алушта)). Капитан Готии осуществлял военно-полицейские функции на этой территории во взаимодействии с консулами и находился в подчинении консула Кафы и его викария (заместителя). При этом его фискальные возможности ограничивались взысканием штрафа, не превышающего 40 аспров .

Генуэзские власти, встревоженные захватом в 1308 году Кафы войсками хана Тохты и разразившимся в 1313 году противостоянием с Византией и Трапезундом , создали в ноябре для учёта дел «Трапезунда, Персии, Турции и всего Черного моря» специальную комиссию из восьми «мудрых» (sapientes), которая бы ведала всеми делами генуэзцев в Крыму и на Чёрном море, - Оффиция Газарии (Officium Gazariae) . Возникшая после 1363 года Оффиция Романии (Officium Romaniae или Officii Provisionis Romanie - Оффиция Попечения Романии ), постепенно заменила ранее созданную Оффицию Газарии . После падения Констатинополя , 17 ноября 1453 года Генуя уступила непосредственное управление черноморскими колониями своему банку Св. Георгия (тогда именовавшемуся Officium comperarum или же Casa di San Giorgio ).

Панорама Генуэзской крепости в Судаке

Изучение

От генуэзского периода в Крыму сохранились остатки крепостных стен, башен и дворцов в Каффе и Чембало , построенные под руководством итальянских архитекторов крепость и консульский замок в Солдайе . В 1951 году в Феодосии на территории генуэзской крепости велись археологические раскопки, давшие ценный материал для изучения истории города, его ремесла и торговли.

Список генуэзских колоний в Северном Причерноморье

Устье Днестра
- Самастро (Монкастро) - Samastro (Moncastro; Белгород-Днестровский)
Побережье Одесского залива
- Джинестра - Ginestra (Одесса -Лузановка)
Устье Дуная
Крым :
Устье Дона
Территория нынешнего Краснодарского края
- Матрега - Matrega (Тмутаракань) (ныне станица Тамань)
- Копа - Copa (Копыл , ныне город Славянск-на-Кубани)
- Мапа - Mapa (Анапа)
- Бата - Bata (Новороссийск)
- Касто - Casto (Хоста)
- Лияш - Layso (Адлер)
- Мавролако - Mavrolaco (Геленджик)
Абхазия - Abcasia (Цандрипш)
Какари - Chacari (Гагра)
Санта-София - Santa Sophia (Алахадзы)
Песонка - Pesonqa (Пицунда)
Каво-ди-Буксо - Cavo di Buxo (Гудаута)
Никопсия - Niocoxia (Новый Афон)
Себастополис (Сухум)
Ло Вати (Батуми)

Хронология

Год	Событие
	Император Византии Мануил Комнин разрешил генуэзцам плавать через Босфор и посещать Черноморское побережье
	Четвёртый Крестовый поход : Крестоносцы берут штурмом Константинополь , где сажают своего императора . Византийцы оттеснены в Малую Азию. Проход генуэзских кораблей в Черное море затрудняется из-за чрезмерных пошлин.
	Венецианцы закрепляются в Солдайе (Судаке), которой владеют совместно с половцами (кипчаками)
	Набег сельджуков на Судак
	Монгольские отряды Субудая и Джебэ берут Судак
	Судак захвачен татаро-монголами (до г.)
	После похода в Европу Батый основывает в степях татаро-монгольское государство - Золотую Орду
	Генуя и Никейская империя заключают Нимфейский договор , по которому генуэзцы получают исключительное право на плавание в Черном море в обмен на помощь византийцам при отвоевании Константинополя.
	Восстановление Византийской империи: отвоевание Константинополя Никейской империей (правда, помощь Генуи не понадобилась)
	Для противовеса генуэзцам византийский император допускает в Черное море также и венецианцев
	Генуэзцы основывают свою первую и главную колонию в Причерноморье - Кафу (на месте древней Феодосии)
	Венецианский консул в Солдайе
	Генуэзская колония в Монкастро (Самастро)
	Судак захвачен татарским темником Ногаем . Также разорены Кырк-Ор , Херсонес , Кафа , Черкио
	Основание Каффской католической епархии
	Генуэзцы обосновываются в Воспоро (Черкио)
	Образование итальянской колонии в Трапезунде
	Учреждение католических епархий в Воспоро и Сарсоне (Херсонесе)
	Образование венецианской колонии в Азаке (Тана). Позже тут же возникнет и генуэзская колония
(1343)	Захват генуэзцами Сюмболона (Чембало)
	Хан Джанибек разрушает колонии в Тане
	Хан Джанибек осаждает Кафу
	Учреждение католического архиепископства в Матреге
	Чембало : начало строительства крепости и учреждение католической епархии
	Учреждение католической епархии в Мапе
	Поход князя Литовского Ольгерда на Крым
	Судак переходит к генуэзцам; учреждение здесь католической епархии
-	По ряду договоров Южный берег Крыма от Кафы и Солдайи до Алушты и Чембало переходят генуэзцам.
	Крым и Кавказ опустошены войсками Тимура , особенно пострадали христиане ; христианство в большинстве районов Северного Кавказа было уничтожено.
	Великий князь Литовский Витовт дошел до Кафы, взял Кырк-Ор и разрушил Херсонес
	Херсонес окончательно разрушен темником Едигеем , после чего уже не восстанавливался.
	Восстановление крепости Феодоро (Мангуп) в горном Крыму
	Правителем Матреги в результате брака с черкесской княжной становится представитель генуэзского рода Гизольфи
	Хан Хаджи-Гирей добивается независимости Крымского ханства от Золотой Орды
	Упоминаются генуэзские консулы в Кафе, Трапезунде , Тане, Чембало , Солдайе, Самастро, Коппе , Севастополисе , Синопе .
	Взятие турками Константинополя - крах Византийской империи, после чего Генуя продает колонии своему банку Сан-Джорджо
	Отбита турецкая атака на Кафу
	Турки захватывают Трапезунд
	Крымское ханство попадает в зависимость от Османской империи
	Турецкий десант в Крыму . Сдается Кафа , взяты штурмом Судак , Чембало , Алуста (Алушта).
	Турками захвачена Матрега .
	Турецкая армия переходит Дунай и берёт Килию и Белгород (Аккерман). Османская империя берёт под контроль всё черноморское побережье

Напишите отзыв о статье "Итальянские колонии в Северном Причерноморье"

Ссылки

Литература

Гавриленко О. А. // Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна. – № 945. – Серія «Право». – 2011. - С. 49-53 .
Гавриленко О. А. // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Сер. «Юридические науки». – Т. 24 (63). – 2011. – № 2.. - С. 17-22 .
Зевакин Е. С., Пенчко Н. А. Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XI и XV веках // ИЗ. - T. 3. - М., 1938.
Секиринский С. Очерки истории Сурожа IX-XV веках. - Симферополь, 1955.
Соломин А. В. Христианские древности Малой Абхазии. - М., 2006.
Сыроечковский В. Е. Гости-сурожане. - М-Л., 1935

Примечания

Волков М. - Записки . Т. 4, Отд. 4-5. Одесса. 1860
// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Из истории средневекового Крыма: высшие официалы генуэзской Кафы перед судом и наветом [Текст] : [О консулах - высших должностных лицах генуэзской колонии в Причерноморье] / С.П. Карпов // Отечественная история . - 2001. - N1. стр. 184-187
Егоров В. Л. - Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. - М .: «Наука », 1985. Глава третья. Города Золотой Орды и некоторые вопросы экономической географии государства:, раздел «Крым».
G. Pistarino , Pagine sul medioevo a Genova e in Liguria. - ed. Tolozzi, 1983
Скржинская Е. Ч. . - ВВ , I, 1947. стр. 228
А. Р. Андреев . История Крыма. - М ., «Монолит-Евролинц-Традиция», серия «История и страна», 2002 год. стр.45
Мартин Броневский . - Записки Одесского общества истории и древностей . Том VI. 1867. - с.344
Фадеева Т. М., Шапошников А. К. Княжество Феодоро и его князья. - Симферополь: Бизнес-Информ, 2005. стр. 124
Кулаковский Ю. А. «[Прошлое Тавриды: Краткий исторический очерк]» (Киев , ; 2-е изд., доп. - Киев, . Глава ХV)
Катюшин Е. А. Феодосия. Каффа. Кефе: Исторический очерк. - Феодосия: Издат. дом «Коктебель», 1998.
Типаков В.А. - Культура народов Причерноморья. 1999. N6. стр. 218-224
Бочаров С. Г. Фортификационные сооружения Каффы (конец XIII - вторая половина XV вв.) - СПб. , 1998. стр. 82-166
Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII-XV вв. / С. П. Карпов . - М .: Изд-во МГУ, 1981. - 232 с. - 1770 экз. , Глава III. Трапезундская империя и Генуя
Карпов С.П. - Византийский временник . Том 62 (87).2003. стр. 176-177
Типаков В. А. Общины Готии и Капитанство Готии в уставе Каффы 1449 г.//Культура народов Причерноморья, 1999, N6, стр. 218-224

Отрывок, характеризующий Итальянские колонии в Северном Причерноморье

– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.

От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.