Роман «Е. Г.» входит в «Сцены провинц. жизни». Место дей-я - типичный для франц. провинции г.Сомюр. Дейс-е лица - сомюрские обыватели, интересы кот. ограничены узким кругом каждодневн. забот, мелкими дрязгами, сплетнями да погоней за золотом. Культ чистогана здесь главенствующий. В нем - объяснение сопернич-ва двух именитых семейств города - Крюшо и Грассенов, борющ-ся за руку героини романа Евгении, наследницы многомиллионного состояния «папаши Гранде». Серая в своем убогом однообразии жизнь становится фоном трагедии Евгении, трагедии нового типа - «буржуазной... без яда, без кинжала, без крови, но для действующих лиц более жестокой, чем все драмы, происходившие в знаменитом роде Атридов». Осн. тема романа- пути приобретения богатства и гибель личности под возд-м обстоят-в. Первый путь раскрывается на примерах из жизни папаши Гранде, ничтожного скряги и безжал. корыстолюбца. Путь папаши Гранде и его племянника Шарля - вар-ы пути Гобсека. Трагич. образ Евг. раскрывает эволюцию личности под воздей-м обстоят-в. Добрая, кроткая, способная всем пожертвовать ради любимого, не поним. и не приним. значения денег, она станов. благодаря воспитанию отца и участию в делах его подобием. Бальзак пишет о ее превращении: «На третий год он так хорошо приучил ее ко всем видам скупости, так крепко привил ей свои повадки и превратил их в ее привычки, что без опасения доверял дочери ключи от кладовых и утвердил ее хозяйкою дома». Ее месть неверному возлюбленному была достойна настоящего буржуа: она заплатила 2 млн долгов его отца, показав ему тем самым, что он проиграл, отказавшись жениться на ней. Резюмируется история перерождения Евгении в след. словах: «Деньгам суждено было сообщить свою холл. окраску этой небесной жизни и заронить в женщине, кот. вся была чувство, недоверие к чувствам». Гл. герой, направл. дей-е трагедии,- отец Евгении. Образ провинц. богача Феликса Гранде – хар-е для Бальзака создание 1пол. 1830-х годов. Нередко его сопоставляют с образом Гобсека. Подобно Гобсеку, Гранде - личность исключ-я. Но исключ-я на фоне обывателей Сомюра, по сравн. с кот. Гранде безусловно более умен, хитер, ловок, дипломатичен, а потому - неизменно удачлив. Однако его ум прагматичен, ограничен делячеством, лишен широты и глубины философ. ума Гобсека. Не под силу ему и гобсек. проницат-ть суждений о мире, жизни и человеке. Заметно измельчал папаша Гранде и в главной страсти – накопит-ве. Если у Гобсека культ золота еще освящен философски осмысленным могущ-м золота и оборотной своей стороной имел опред. общ. активность героя, то Гранде просто любит деньги ради денег. Конечная бессмысл-ть его накопит-ва очевидна. Страсть к золоту подавляет и извращает в Феликсе Гранде естественные человеч. чувства. Весть о самоуб-ве брата оставляет его абсол. равнодушным. К судьбе осиротевшего племянника он не испытыв. ни сострадания, ни родственного участия, быстро сплавляя лишнего нахлебника подальше в Индию. Жену и дочь скряга лишает самого необход., экономя даже на визитах врача. Своему обычному безразличию к умирающей жене Гранде изменяет лишь после того, как узнает, что ее смерть грозит возмож-ю раздела состояния, ибо не он, а Евгения явл. законной наследницей матери. Единств. живое сущ-во, к кот. он по-своему привязан,- дочь. Да и то гл. образ.потому, что видит в ней буд. хранит. накопленных сокровищ. «Береги золото, береги! Ты дашь мне ответ на том свете»,- таковы послед. слова отца, обращен. к дочери. Страсть к накопит-ву не только нравств. оскопляет, дегуманизирует Феликса Гранде - она преступна по отнош. к людям, завис. от скупца. В ней объясн-е забитости, обездолен-ти и безвремен. кончины жены. В ней причины загублен. жизни Евгении, кот. отец отказал в естеств. и закон. праве любить и быть любимой. В ней сокрыт и первый толчок к печальной эволюции Шарля Гранде, вступив. в дом дяди еще не испорч. юношей, а вернув-ся из навязан. ему странствий «черствым и алчным» дельцом, сколот. изрядное состояние, но утрат. при этом лучшие черты своего «Я», некогда сблизив. его с Евгенией. Сомюрскому скряге-миллионеру противоп-на его дочь, драматич. история кот. определяет движение сюж. в романе. Именно Евгения с ее равнодушием к золоту, выс. духовн-ю и естеств. стремлением к счастью отважив-ся вступить в конфликт с папашей Гранде. Истоки драматич. коллизии - в зародив-ся любви героини к ее юному кузену Шарлю. Евгения, казавшаяся всему Сомюру такой же покорной и слабой, как ее мать, неожиданно обретает в себе недюжинные силы, чтобы бросить вызов деспоту-отцу. В борьбе за Шарля - любимого и любящего ее - она проявл. редкостную дерзость и упорство. Поражен. силой ее сопрот-я Гранде, считающ. брак Евгении с «нищим» Шарлем мезальянсом, вынужден идти обходным путем, снарядив племянника в «поход» за золотом в дал. Индию. Однако и в разлуке Евгения сохран. верность своему избраннику, не сдавая отцу ни одной из своих позиций. И если счастье ее так и не состоялось, то причина тому не всесилие Феликса Гранде, а сам Шарль, предавший юнош. любовь во имя денег и положения в свете. Так силы, враждебные Евгении, одержали в конечн. итоге верх над бальзак. героиней, лишив ее того, для чего она была предназначена самой природой. Посл. горький штрих: преданная Шарлем, утрат. вместе с любовью смысл жизни, внутренне опустош. Евгения в кон. романа по инерции прод. сущ-ть, словно бы вып-я завет отца: «Несмотря на 800 тыс ливров дохода, она живет все так же, как жила раньше, топит печь в своей комнате только по тем дням, когда отец позволял ей. Всегда одета, как одевалась ее мать. Она тщательно собирает доходы. Такова история этой женщины - женщины не от мира среди мира, созданной для величия супруги и матери и не получившей ни мужа, ни детей, ни семьи.
Eugénie Grandet ) - роман Оноре де Бальзака , впервые частично опубликованный в журнале «L"Europe littéraire » в сентябре 1833 года. Первая полная публикация была осуществлена в 1834 году .Персонажи
- Господин Гранде , сомюрский буржуа -миллионер , отличающийся чрезвычайной скупостью и расчетливостью.
- Госпожа Гранде , супруга господина Гранде.
- Евгения Гранде , дочь господина и госпожи Гранде.
- Шарль Гранде , кузен Евгении из Парижа .
- Нанетта , верная служанка дома сомюрских Гранде.
Переводы
Перевод Ф. М. Достоевского
Первый перевод романа «Евгения Гранде» на русский язык был осуществлен в 1843 году страстным поклонником Бальзака Ф. М. Достоевским , вышедшим в 1844 году в журнале «Репертуар и пантеон » без указания имени переводчика , который стал первой публикацией начинающего писателя. Сам Достоевский в письме брату Михаилу охарактеризовал свою версию перевода как «бесподобную» .
Перевод можно считать вольным переложением, поскольку он содержит некоторые ошибки, пропуски, неточности, но также и некоторые дополнения от самого Достоевского. Перевод «Евгении Гранде» осуществлялся с первого полного отдельного издания, вышедшего в 1834 году, и поэтому в некоторой степени отдалён от окончательной версии оригинала - от третьей (канонической) редакции романа, опубликованной в 1843 году в цикле «Человеческая комедия » серии «Сцены провинциальной жизни» (Scènes de la vie de province ) . Французский исследователь Ф. Торранс в своей статье 2013 года указывает, что «все исследователи сходятся в одном: Достоевский следовал изданию Беше, вышедшему в 1834 году» .
В. П. Владимирцев писал, что перевод Достоевского «не был „вольным“, но далеко не всегда следовал букве и духу бальзаковского текста» .
Александра Лешневская писала: «Сегодня, полтора столетия спустя, даже взыскательный читатель вряд ли сочтет эту оценку завышенной. В „Евгении Гранде“ Достоевского нет обычных для переводных текстов недостатков». Однако А. Лешневская, признавая цельность и стилистическую яркость перевода, отмечает существенное искажение стиля оригинала, впрочем, в значительной степени обусловленное как низким уровнем развития французско-русской лексикографии середины XIX века, так и строгостью николаевской цензуры . Согласно А. Лешневской «В передаче внутреннего напряжения оригинала переводчику Достоевскому нет равных, однако он последовательно усиливает романтический компонент образов Евгении и старика Гранде».
Перевод И. Б. Мандельштама
Вторая версия перевода романа, осуществленная И.Б. Мандельштамом , появилась в 1927 году в ленинградском издательстве «Прибой» с транскрибированным названием «Эжени Гранде». Перевод Мандельштама наиболее точно передает стилистические особенности оригинала, отличается бережным отношением к синтаксису и ритмике О. Бальзака .
Экранизации
- - Евгения Гранде , режиссёр Марио Сольдати (Италия).
- - Евгения Гранде , режиссёр Эмилио Гомес Муриэль (Мексика).
- - Евгения Гранде , режиссёр Алексей Сергеев (СССР).
Напишите отзыв о статье "Евгения Гранде"
Примечания
КомментарииИспользованные источники
Литература
- Евгения Гранде = Eugénie Grandet / Бальзак, Оноре де; Пер. с фр. без указания автора [Достоевский Ф. М. ] // / Издатели: В. Межевич, И. Песоцкий. - СПб. : Тип. К. Жернакова, 1844. - Вып. 6-7. - С. 386-457; 44-125.
- Оноре де Бальзак . Бальзак в переводе Достоевского: Приложение / Гроссман Л. П. // Евгения Гранде = Eugénie Grandet / Пер. с фр. Достоевский Ф. М . - М ., 2012. - 272 с. - ISBN 978-5-389-03515-7 .
- Поспелов Г. Н. «Eugenie Grandet» Бальзака в переводе Ф. М. Достоевского // Уч. зап. Ин-та языка и литературы: сборник. - , 1928. - Т. 2. - С. 103-136.
Ссылки
- в библиотеке Максима Мошкова
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Евгения Гранде
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d"hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l"en prevenir. Je l"ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d"etre bien attentif sur l"endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l"ennemi. Il est indispensable qu"il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
Характеристика героя
ЕВГЕНИЯ ГРАНДЕ (фр. Eugenie Grandet) - героиня романа «Евгения Гранде» (1833), входящего в эпопею «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака. Е.Г. - один из самых привлекательных женских образов Бальзака, который так писал о своем творении в предисловии к первому изданию романа: «Среди женщин Евгения Гранде станет, быть может, образцом самоотверженных душ, ввергнутых в бурное житейское море и поглощенных им, подобно благородной греческой статуе, упавшей во время перевозки в морскую пучину, где она навеки пребудет неведомой». На редкость чистая, самоотверженная девушка, способная творить добро даже ценой самоотречения, едва ли не с ранней юности становится объектом спекуляций сначала своего скопидома-отца, потом пренебрегшего ею возлюбленного, потом пожелавших ее богатств женихов. Е.Г. с достоинством несет свой крест, не переча отцу и не нарушая дочерний долг, но и не «утрачивая иллюзий», не принимая жестокую философию дельца, в жертву которой он приносит жену и единственную дочь. Как для него естественно отобрать у дочери долю материнского наследства, так для нее естественно отдать наследство, чтобы сохранить хотя бы иллюзию святого семейного очага. Гораздо труднее пришлось Е.Г, когда ее возлюбленный, по дороге к богатству растеряв все свои юношеские идеалы, забыл и о ней, разве что записал в своей долговой книге ее имя как кредитора «суммы в шесть тысяч франков». Но и тут Е.Г. не изменила своим жизненным принципам, не унизила себя, не уронила своего человеческого достоинства, что, к несчастью, и оценить-то было некому, кроме автора, да, может быть, еще и читателей. Е.Г. отрешается от жизни, теперь уже сознательно пряча ото всех не востребованное, ненужное в окружающем ее мире истинное сокровище - свою чистую любящую душу.
Повесть "Гобсек" (1830), романы "Евгения Гранде" (1833) и "Отец Горио" (1834) О.Бальзака, входящие в состав цикла "Человеческая комедия", принадлежат к шедеврам мировой литературы.
Имя ваше, имя той, чей портрет
лучшее украшение этого труда, да
будет здесь как бы зеленой веткою
благословенного букса, сорванною
неведомо где, но, несомненно,
освященною религией и обновляемою в
неизменной свежести благочестивыми
руками во хранение дома.
Де Бальзак
Бывают в иных провинциальных городах такие дома, что одним уже видом своим наводят грусть, подобную той, какую вызывают монастыри самые мрачные, степи самые серые или развалины самые унылые. В этих домах есть что-то от безмолвия монастыря, от пустынности степей и тления развалин. Жизнь и движение в них до того спокойны, что пришельцу показались бы они необитаемыми, если бы вдруг не встретился он глазами с тусклым и холодным взглядом неподвижного существа, чья полумонашеская физиономия появилась над подоконником при звуке незнакомых шагов. Этими характерными чертами меланхолии отмечен облик жилища, расположенного в верхней части Сомюра, в конце кривой улицы, что поднимается в гору и ведет к замку. На улице этой, ныне малолюдной, летом жарко, зимой холодно, местами темно даже днем; примечательна она звонкостью своей мостовой из мелкого булыжника, постоянно сухой и чистой, узостью извилистого пути, тишиною своих домов, принадлежащих к старому городу, над которым высятся древние городские укрепления. Трехвековые эти постройки, хотя и деревянные, еще крепки, и разнородный внешний вид их способствует своеобразию, привлекающему к этой части Сомюра внимание любителей старины и людей искусства. Трудно пройти мимо этих домов и не полюбоваться огромными дубовыми брусьями, концы которых, вырезанные причудливыми фигурами, увенчивают черными барельефами нижний этаж большинства этих домов. Перекрестные балки покрыты шифером и вырисовываются синеватыми полосами на ветхих стенах здания, завершенного деревянной островерхой крышей, осевшей от времени, с гнилым гонтом, покоробленным от переменного действия дождя и солнца. Кое-где виднеются подоконники, затертые, потемневшие, с едва заметной тонкой резьбой, и кажется, что им не выдержать тяжести темного глиняного горшка с кустиками гвоздик или роз, выращенных какой-нибудь бедной труженицей. Далее бросится в глаза узор из огромных шляпок гвоздей, вбитых в ворота, на которых гений предков наших начертал семейные иероглифы, смысл коих никому не разгадать. Не то протестант изложил здесь свое исповедание веры, не то какой-нибудь член Лиги проклял Генриха IV. Некий горожанин вырезал тут геральдические знаки своего именитого гражданства, своего давно забытого славного звания купеческого старшины. Тут вся целиком история Франции. Бок о бок с шатким домом, стены которого покрыты грубой штукатуркой, увековечившей труд ремесленника, возвышается особняк дворянина, где на самой середине каменного свода ворот еще видны следы герба, разбитого революциями, потрясавшими страну с 1789 года. На этой улице нижние этажи купеческих домов заняты не лавками и не складами; почитатели средневековья могут здесь найти неприкосновенным лабаз наших отцов во всей его откровенной простоте. Эти низкие просторные помещения без витрин, без нарядных выставок, без расписных стекол лишены всяких украшений, внутренних и наружных. Тяжелая входная дверь грубо обита железом и состоит из двух частей: верхняя откидывается внутрь, образуя окошко, а нижняя, с колокольчиком на пружине, то и дело отворяется и затворяется. Воздух и свет проникают в это подобие сырой пещеры или через фрамугу, вырезанную над дверью, или через проем меж сводом и низенькой, в высоту прилавка, стенкой, - там в пазах укрепляются крепкие внутренние ставни, которые по утрам снимают, а по вечерам ставят на место и задвигают железными засовами. На этой стенке раскладываются товары. И здесь уж не пускают пыль в глаза. Смотря по роду торговли, образцы состоят из двух или трех кадок, доверху наполненных солью и треской, из нескольких тюков парусного полотна, из канатов, из медной посуды, подвешенной к потолочным балкам, из обручей, поставленных вдоль стен, из нескольких штук сукна на полках. Войдите. Опрятная молоденькая девушка, пышущая здоровьем, в белоснежной косынке, с красными руками, оставляет вязанье, зовет мать или отца. Кто-нибудь из них выходит и продает что вам требуется, - на два су или на двадцать тысяч товару, держась при этом равнодушно, любезно или высокомерно, смотря по характеру. Вы увидите - торговец дубовыми досками сидит у своих дверей и перебирает большими пальцами, разговаривая с соседом, и по виду у него только и есть, что неказистые доски для бочонков да два-три пучка дранок; а на пристани его лесной двор снабжает всех анжуйских бочаров; он высчитал до единой дощечки, сколько бочек он осилит, ежели сбор винограда будет хорош: солнце - и он богач, дождливая погода - он разорен; в одно и то же утро винные бочки стоят одиннадцать франков или падают до шести ливров*. В этом краю, как и в Турени, превратности погоды властвуют над торговой жизнью. Виноградари, землевладельцы, лесоторговцы, бочары, трактирщики, судовщики - все подстерегают солнечный луч; ложась вечером спать, они дрожат, как бы утром не узнать, что ночью морозило; они опасаются дождя, ветра, засухи и хотят влаги, тепла, облаков - что кому на руку. Происходит непрерывный поединок между небом и земной корыстью. Барометр попеременно опечаливает, просветляет, озаряет весельем физиономии. Из конца в конец этой улицы, древней Большой улицы Сомюра, слова "Золотой денек!" перелетают от крыльца к крыльцу. И каждый отвечает соседу. "Луидоры** с неба льются", понимая, что несет ему луч солнца или дождь, подоспевший вовремя. В летнюю пору по субботам уже с полудня не купить ни на грош товару у этих честных купцов. У каждого свой виноградник, свой хуторок, и всякий дня на два отправляется за город. Тут, когда все рассчитано - покупка, продажа, прибыль, - у торговцев остается десять часов из двенадцати на пикники, на всяческие пересуды, непрестанные подглядывания друг за другом. Хозяйке нельзя купить куропатку без того, чтобы соседи потом не спросили мужа, удачно ли птица зажарилась. Девушке нельзя высунуть голову из окна, чтобы со всех сторон не увидели ее кучки праздных людей. Здесь ведь и душевная жизнь каждого у всех на виду точно так же, как и все события, происходящие в этих непроницаемых, мрачных и безмолвных домах. Жизнь обывателей почти вся проходит на вольном воздухе. Каждая семья усаживается у своего крыльца, тут и завтракает, и обедает, и ссорится. Всякого, кто пройдет по улице, оглядывают с головы до ног. А встарь стоило только чужаку появиться в провинциальном городе, его начинали высмеивать у каждой двери. Отсюд- забавные рассказы, отсюда - прозвище пересмешники, данное обывателям Анжера, которые особенно отличались в этих пересудах.
* Ливр - старинная французская серебряная монета, позднее замененная франком.
** Луидор - золотая французская монета в 20 франков.
Древние особняки старого города расположены в верхней части улицы, некогда населенной местными дворянами. Угрюмый дом, где протекали события, описанные в этой истории, был как раз одним из таких обиталищ, почтенным осколком былого века, когда вещи и люди отличались той простотою, которую французские нравы утрачивают с каждым днем. Пройдя по этой живописной улице, где каждая извилина пробуждает воспоминания о старине, а общее впечатление навевает невольную унылую задумчивость, вы замечаете довольно темный свод, в середине которого сокрыта дверь дома господина Гранде. Невозможно понять все значение этого словосочетания, не зная биографии г-на Гранде.
Роман "Евгения Гранде" появился в 1833 г., и не случайно именно после этого романа (и романа "Отец Горио", 1834 г.) Бальзак впервые заговорил о замысле "Человеческой комедии" - он как бы созрел для этого замысла, был теперь готов к созданию реалистической эпопеи из жизни современного общества.
В романе “Евгения Гранде” Бальзак подхватывает гобсековскую тему - деньги как страсть - и развивает ее уже в ином, реалистическом плане. Старика Гранде как будто очень многое роднит с Гобсеком - он, во-первых, тоже мастер своего дела, гений наживы, как и Гобсек. Для них обоих это не только нажива, но и искусство. Гобсек играл с богачами, как кошка с мышью, он наслаждался своей властью над ними. Точно так же и Гранде способен пуститься в очередную финансовую авантюру не только для того, чтобы прибавить еще миллион к своим миллионам, но и для того, чтобы посрамить своих конкурентов, продемонстрировать свою хитрость, свою мудрость, свое всесилие. Когда потерпел банкротство его брат, он пальцем не пошевельнул, чтобы спасти его от самоубийства, по принципу: так ему и надо, раз не умел жить, но зато после этого самоубийства он с бешеной энергией принимается за устройство его дел - именно для того, чтобы натянуть нос парижским кредиторам, показать, что ему, невежественному провинциальному богачу, ничего не стоит с ними справиться
Далее - точно так же, как и у Гобсека, у Гранде деньги постепенно становятся манией, болезнью. Он любит их ради них самих - даже уже не ради тех благ, которые они могут принести. Круг его жизненных интересов не только предельно ограничен (он скуп в еде, в питье, в одежде), но и все неотвратимей сужается, сводится, как в фокусе, в одну блестящую точку - и магический блеск этот, конечно, исходит от золота. Гранде, хоть и на свой лад, умирает такою же смертью маньяка, как и Гобсек: даже умирающий, почти лишенный сознания, он всё велит принести ему золото, и когда Евгения снова и снова рассыпает перед ним луидоры, в его взоре снова будто загорается жизнь. И его последнее усилие, стоившее ему жизни, заключается в том, что он бессознательно стремится вырвать сверкающий золотой крест из рук священника.
Итак, тема одержимости золотом здесь продолжается. Но в то же время Бальзак не представляет здесь никаких смягчающих обстоятельств для Гранде, как он это делал для Гобсека. Гобсек в сюжете повести приносил зло только людям, не заслуживающим лучшей участи, а в глубине души, как мы видели, был человеком добрым, способным на дружеские чувства, хотя бы на благие порывы.
Напротив, Гранде жесток в самой основе своей натуры. Ему чужды не только, так сказать, абстрактные гуманные чувства - понятие добра, жалость, сострадание, не только любовь к ближнему своему, но даже чувство любви к родным по крови. Он уродует и калечит жизнь своих домашних - жены и дочери. Когда к нему приезжает Шарль, его племянник, и привозит письмо, в котором говорится о банкротстве и самоубийстве отца Шарля - брата Гранде, старик Гранде исполняется самого искреннего негодования. Для него банкротство - преступление худшее, чем убийство, потому что оно нарушает главный закон буржуазного общества, принцип обогащения. Так что Гранде воплощает в себе безоговорочное отрицание Бальзаком прагматической этики. Конечно, в образе Гранде тоже можно обнаружить черты гиперболизации, гротеска, но они не играют здесь решающей роли.
Судьба героини романа, Евгении Гранде , дочери этого человека - один из первых "вариантов" утраты иллюзий в бальзаковской “Человеческой комедии”.
Поначалу это чистое благородное существо: живя в полной изоляции от внешнего мира, она не имеет ни малейшего представления ни о нем, ни о царящей в нем системе единиц, системе мер - моральных, экономических. Она не знает цену деньгам, хотя и является наследницей миллионов отца, и ее осаждают претенденты на ее руку. Но вот она влюбляется в Шарля и впервые начинает считать деньги, вдруг поняв, что от них, от этих жалких, ничего не значащих бумажек и кусочков металла, может зависеть счастье человека, тем более ее возлюбленного. Когда отец отказывается помочь Шарлю, она с наивной и невинной смелостью отдает Шарлю свои сбережения.
Измена Шарля и все усиливающийся деспотизм отца быстро делают свое дело - Евгения становится такой же расчетливой провинциалкой, как и ее семейство, и выходит замуж за местного богача. Этот человек покорился, даже не пытаясь бороться.
История семейства Гранде - это уже типичная история из жизни нового буржуазного общества. Бальзак впервые исследует здесь нравы этого общества, без особых философско-психологических обобщений, без всяких, так сказать, мудрствований, следуя выработанному им самим принципу - наблюдай и потом берись за кисть, за перо. Впрочем, одно обобщение здесь есть - ведь именно в этом романе Бальзак впервые декларирует значительность такой буржуазной трагедии - хоть она без кинжала и яда и пролития крови, но она не уступит самой страшной драме из знаменитой семьи Атридов. В свете предшествующих произведений Бальзака, так или иначе занимающихся полемикой с романтическими принципами творчества, нам теперь будет особенно понятна эта оговорка Бальзака. Но в "Евгении Гранде" Бальзак еще как бы ограничивает свой кругозор очень узким участком: все-таки сфера действия романа - это замкнутый мир провинции, затхлый быт провинциального дома.