В то время, когда одержимы были люди всеми бедами в обители чудотворца, плакали все, рыдали и горестно сокрушались, долго терпящий нас, сотворивший все, не желающий смерти грешнику, но дающий время для покаяния и призывающий грешников к спасению дал находящимся в крепости в осаде хорошо отдохнуть от рук оскорбляющих. Ибо отступили литовские полки и русские изменники далеко от крепостных стен и впредь в своих жилищах и таборах пребывали. Рвы же свои и ямы, выкопанные ими близ крепости, оставили. Бывшие же в крепости военные люди и многие из народа всякий день из крепости выходили: то ради отдыха от великой тесноты, то за дровами и постирать одежду, иногда же на вылазку против польских и литовских людей и русских изменников. И из повседневных с ними сражений возвращались они здоровыми в обитель чудотворца; иногда же и победителями над ними оказывались, молитвами чудотворцев Сергия и Никона.
Когда же немного отдохнули они от великих бед, тогда забыли Спасающего их и не вспомнили пророка, говорящего: «Служите Господу со страхом и радуйтесь ему с трепетом». Дьявол же, уразумев бывшее на нас просвещение от лица Господня, понуждал нас тогда от славы Божией отпасть, и праздновать не духовно, но телесно, и торжествовать не в целомудрии, но в бесстрашии, чтобы тем самым возбудили мы у Владыки негодование на себя, наподобие того как Ноя, а также Лота, осквернил он пьянством, Давида и Соломона в блудодейство низвел, а людей израильских, сквозь Чермное море прошедших, из-за чрезмерной сытости и веселия под землю низвел; так же и здесь сотворил лукавый.
Ибо опоясывающиеся мечом на радостях часто заходили утешиться сладкими медами, от которых породились блудные беды. Всех возвращавшихся с повседневных вылазок после победы и после пролития крови вином утешали, а от этого все страсти телесные возрастали. На трапезе же братской иноки и простые люди воду пили и военных людей перестать молили. Но те этим пренебрегали. А еще и такое зло добавили - сребролюбие.
Тогда ведь все они, постоянно питаясь от дома чудотворца, брали хлебы по числу каждый для себя, кто на неделю, а некоторые каждый день, и отдавали их за серебро, а сами всегда в трапезной питались. Тяжело тогда было инокам, в монастырской хлебне работавшим: не могли они успеть удовлетворить потребность ратных и не имели ни сна ни покоя ни днем ни ночью, и всегда от жара печного и от дыма глаза у них слезились. Также и молоть было очень трудно. Людей-то множество, жерновов же мало, ибо не ожидали люди, что долго сидение продлится, и налегке сели в осаду. И двенадцать гривен за помол четверти давали, но мало было бравших. Ибо днем всегда из крепости выходили, ночью же на страже крепостной трезвились. И кого в плен брали из русских изменников и некоторые из поселян, а также из христианских жен и
оставшихся служилых работниц и прочие, - те им мельниками были, но в тяготах осадных и те быстро помирали.
Нечестно же бравших хлеб монастырский отец Иоасаф много о том молил: «Отстаньте, господа и братья, - говорил он, - от такой безрассудности и глупости и не берите сверх потребы своей. А взятое вами не расточайте попусту, но тщательно сохраняйте. Не знаем ведь, господа, на сколько протянется сидение наше в осаде. Да и какая вам польза истощить понапрасну житницы чудотворца?» И много об этом молил. Те же этим пренебрегали и наперекор говорили: «Большое ли дело, что берем лишнее? Если это позорно в ваших глазах, то перестанем брать. Но с противниками вы что хотите, то и делайте». И потому он замолчал, сказав: «Да видит это Сергий чудотворец!»
И потом является чудотворец Сергий, стоя об руку с Никоном, двум галицким казакам из даточных людей. И говорит им Никон чудотворец: «Вот пришел великий Сергий!»
И те видят чудотворца, поникшего лицом на посох, и говорит им Никон: «Возвестите всем, в осаде сидящим, что так говорят Сергий и Никон: „Что обманываете нас, неправедные, и зачем, лишнее взяв, продаете, чтобы сорить серебром и пьянствовать?
И что ругаете мучающихся у огня в пекарне? Или не понимаете того, что съедаете пот их и кровь? Следите за собой, потому что поруганы будете вашим чревом и от него все умрете лютою смертью”». Те галичане казаки всему воинству все это рассказали и с плачем умоляли всех. А все люди посмеялись над ними и наплевали на их слова. Они же с того дня и до отхода врагов в плаче и в унынии ходили.
Хлебом преизобильна была тогда обитель чудотворца. И хотя и кровью дрова покупали, но пьянствовать не переставали. Блуд и прочее зло умножались повсюду, увы, и потому в отчаяние многие впадали. Ибо в глубокий ров блуда впали все, начиная от простых людей вплоть до священствующих. Увы, о горе лютое, о напасть, и беда, и зло лютейшее! Труды без пользы, мучение без венца, ожидание несбывающееся! Терпение не до конца - ангелам слезы, Владыке гнев, врагам радость.
Обратимся же ныне, братья, к тонких бесовских уловок обличителю и услышим, что он говорит нам так: «Каким способом и образом нашего друга свяжем? Прежде чем свяжем, развязывается, и прежде суда мы с ним примиряемся и прежде утомления покоряемся. Как возненавидим того, кого естеством привыкли любить? Как освободимся от того, с кем навеки связались? Как упраздним с нами встающего? Как обратим в нетленное воспринятое нами тленное естество? Что хорошего скажем благому приемнику оправданий? Если свяжем воздержанием и осудим этого ближнего согрешающего, то ему же следом преданы будем и сами в тот же грех впадем. Если же осуждать перестанем, то его победим. Возвысившись сердцем, низводимы мы им с небес чистоты в ад страстей. И споспешник он нам и враг, и помощник и соперник, и друг и клеветник; угождение принимая, воюет, а истощаясь, ослабевает; будучи
оставляем в покое, бесчинствует, а будучи сокрушаем, не терпит; если опечалим его, бедствуем, и если пораним, не имеем с кем добродетели стяжать. От кого отвращаемся, того и любим». Что же это у нас такое таинственное? Почему мы сами себе враги и друзья? Послушаем же о том, как из-за невоздержания начали люди все нисходить в истление.
День ото дня мор начал распространяться в доме чудотворца. Благого же и неизменного Владыки благой верный раб неотступно заботился о вверившихся ему душах. Поляки же и литовцы с русскими изменниками, по обычаю своему построившись, ударили в стены обители святого. Шум раздался внезапно, и мужи вооруженные к противникам выходят, и из-за неожиданности приближения врагов руки у правоверных трясутся и лица у них изменились. Выходя же, они, не веря себе, видят перед собой быстро идущего от надвратной церкви святого чудотворца Сергия, святолепного, сединами украшенного старца, говорящего им: «Что трепещете? Если и никого из вас не останется, не предаст Бог это святое место и не прозвучит среди врагов „мы пленили обитель Пресвятой Троицы”. Мужайтесь, не ужасайтесь. Говорите в обители всем, что нечисто живущие в этом святом месте погибнут. Не нечистыми спасет Господь это место, но имени своего ради без оружия избавит!» И невидим стал.
И узнали люди самого чудотворца. Об этом его явлении всеми было услышано. Но кто избавит человека от смерти телесной и душевной? Сколько и сам Господь учил людей еврейских, но они не послушали и до конца погибли. Так и здесь было с неслушающими начальников этого святого места.
О МОРЕ СРЕДИ ЛЮДЕЙ
В ноябре с семнадцатого дня начался мор среди людей и тянулся до прихода Давида Жеребцова. Вид этой болезни, случающейся при тяжелых осадах, известен, - врачи называют ее цингой. Она бывает из-за тесноты и недостатков, особенно из-за плохой воды, по причине отсутствия целебных растений и корений, поедающих образующийся в утробах гной. Не имея целебных настоев, распухали они от ног до головы, и зубы у них выпадали, и смрад зловонный из уст их исходил, руки же и ноги скорчивались, сводимые жилами вовнутрь и наружу от гноящихся язв. А из-за того, что не имели они теплых омовений, тела их покрывались струпьями; не привыкший к нерастворению принятого желудок закрывался, и начинался непрестанный понос, доводивший до полного изнеможения и невозможности ни с места на место перейти, ни передвинуться. И согнивали тела их от извержения кала, и проедала их скверна даже до костей, и черви огромные ползали. И не было помощников у многих ни жажду утолить, ни алчущих накормить, ни к гнойным струпьям пластырь приложить, ни перевернуть на другой бок, ни червей смыть, ни отогнать надоедающих животных, ни наружу вывести прохладиться, ни приподнять, чтобы дать немного посидеть, ни уста
протереть, ни лицо, ни руки умыть, ни с глаз пыль стереть. А кто еще поднимал руки, те оскверняли уста и глаза грязью. И прежде смерти многие от ударов, от ветра и от всяких передвижений были посыпаны пылью, так что невозможно было узнать их по виду. Имевшие же серебро или другие вещи отдавали их, чтобы купить необходимую еду и питье. И сколько за покупаемое, столько и за услуги давали. И со слезами молили они, но всякий думал о себе, о прочих же не заботились. И если бы не израсходовали житниц дома чудотворца и погребов не опустошили, то все бы вымерли, второе лето в осаде сидя.
И было тогда не одно бедствие и несчастье: снаружи - меч, а внутри - смерть. И не знали, что делать: или мертвых погребать, или стены крепостные охранять; или с любимыми своими расставаться, или с врагами пополам рассекаться; или очи родителей целовать, или свои зеницы на протыкание предавать. И не имевшие кровной родни, те стен городских не покидали, но там смерти от противников ожидали, ибо один путь к смерти, говорили, отовсюду. И одним только утешались храбрым ратоборством с врагами, и друг друга на смерть поощряли, говоря: «Вот, господа и братья, не родные ли наши и друзья погребаются? Но и нам за ними туда же идти. И если не умрем ныне за правду и за истину, потом все равно умрем, но без пользы и не Бога ради».
Будучи всеми таковыми злыми бедами объяты, сперва по двадцать и по тридцать, а потом по пятьдесят и по сто человек умирали в один день. И умножалась смерть в людях, и друг от друга - от запаха - умирали. И великий храм Пресвятой Богородицы, во имя честного и славного ее Успения, каждый день мертвыми наполнялся. За могилы же сперва по рублю за выкапывание брали, а потом по два и по три, затем и по четыре и по пять давали, но не было уже кому ни брать, ни копать; и в одну могилу и яму погребали по десять и по двадцать человек, и дважды столько, и больше. И сорок дней стоял темный сумрак и злой смрад. А где выносили мертвых, там за ними сонмы плачущих ходили; погребали же мертвых с утра до вечера. И не было ни покоя, ни сна ни днем, ни ночью не только больным, но и здоровым. Ибо одни плакали над умирающими, другие над выносимыми, третьи над погребаемыми; и множество группами, кто где стоя, плакало. И от беспокойного сна как шальные все ходили.
И преставилось тогда братии старой в обители двести девяносто семь братьев, а новопостригшихся тогда - более пятисот. Чин священнический совсем изнемог от многих трудов с больными, умершими и умирающими. Глаза иереев отяжелели, и их с трудом поддерживали над немощными. И так все иереи скончались, и мало кто из священного чина - для возвещения только - остался. И воинский чин уже начал изнемогать, мало кто от смертного часа был избавлен. Много сирот, дев, вдовиц и
детей осталось, а с кем можно было всякое дело делать, те умерли. А от кого не было пользы, лишь хлеба едоки, остались, и те, выздоравливая, служили соблазном к великому греху.
И был тогда злой смрад - не только в кельях, но и по всему монастырю, и в служебных помещениях, и во святых церквах: где от немощных людей, а где и от умирающего скота; ибо всякое животное было без пригляда, и растерзывали одни других. И водосточные трубы, сделанные для дождя и грязи, костями животных даже доныне забиты. И более ста возов всякой одежды вывезли из обители и вывалили в ров. За воз же давали по полтора рубля, но мало было берущих из-за вшей, червей и из-за злого смрада. И все это вне обители, с трудом вывозя, сжигали.
Всего же у Живоначальной Троицы в осаде умерло старцев, и ратных людей было побито, и умерло от осадной немощи слуг и служебных людей, стрельцов, казаков, пушкарей, застенных бойцов, галичан, даточных людей и прислуги две тысячи сто двадцать пять человек, не считая женского пола, недорослей, маломощных и старых.
О ПОСЛАНИИ К ЦАРЮ ВАСИЛИЮ С МОЛЕНИЕМ
Воеводы же, видя столь сильный гнев Божий, обращенный на обитель чудотворца, не знали, что делать, потому что неотступно кругом враги стояли и нападали на крепость непрестанно, в обители же от множества воинских людей малое число осталось, и ниоткуда помощи они не ждали и перестали выходить из крепости против ратных в течение долгого времени. И по этой причине большая радость была у врагов, литовских людей и русских изменников, ибо они видели непрестанно погребаемых и слышали громкий плач в крепости по умирающим. Некоторые же, забираясь высоко на деревья, из Терентьевской рощи смотрели в крепость и радовались погибели христиан, веселились и рвались в бой; и, близко к крепостным стенам прискакивая, на бой они вызывали, поносными словами, как камнями, меча в находящихся в крепости. Внутри же крепости недоумевали, как тут быть.
И тогда, посоветовавшись с архимандритом Иоасафом и со старцами, они послали письма в царствующий город к келарю Авраамию. Старец же, увидав из писем положение в обители, ужаснулся, уразумел, что дело вскоре кончится недобрым, и все изложил царю, чтобы тот принял правильное решение; и постоянно молился, да не одолеют враги дома чудотворца. Скипетроносец же на словах давал, а на деле не осуществлял, потому что великая беда владела тогда царствующим городом.
Старец же, боясь, что скоро уже зло сотворится, все о совершенном оскудении людьми дома святого сообщал. Но самодержец и еще дни скорби и ожидания продлевал, к мольбам старца при входах и выходах не склоняясь; ибо под стенами царствующего города постоянно лилась кровь. Келарь же и братьев царских молил, но и от тех
никакой не было пользы. Он потом и патриарха и всю палату царскую подвиг, показывая им письма из обители, где говорилось, что через месяц времени от прискорбных тягот наступит крепости конец. Патриарх же со всем священным собором умолял царя, говоря ему: «Царь, если взята будет обитель преподобного, то и вся страна Российская до Океана-моря погибнет и окончательно Москве станет тесно». И царь с трудом на слезы келаря преклонился. И послал на помощь атамана Сухана Останкова, а с ним казаков шестьдесят человек да пороху двадцать пудов, а келарь Авраамий отпустил троицких слуг двадцать человек, Никифора Есипова с товарищами.
ОБ УТЕШЕНИИ ЯВЛЕНИЕМ ЧУДОТВОРЦА ИРИНАРХУ
Утешающий в скорбях великий чудотворец Сергий вновь явился пономарю Иринарху и сказал ему: «Скажи братии и всем страждущим в осаде: зачем унывают и ропщут на держащего скипетр? Я неотступно молю Христа Бога моего. А о людях не скорбите: людей к вам царь Василий пришлет».
И через немного дней посланные царем Василием прошли сквозь литовские полки - вышеназванный атаман Сухан с товарищами и со слугами троицкими, укрытые молитвами чудотворца, - и, не понеся никакого вреда от противников, здоровыми пришли в обитель чудотворца. Только четырех казаков его захватили. Лисовский повелел их казнить около стен Сергиева монастыря. Воеводы же, князь Григорий и Алексей, за тех четырех казаков повелели вывести литовских пленников и казнить на горе, где старая токарня, над оврагом, сорок два человека, а казаков - против табора Лисовского, у верхнего пруда на взгорке, девятнадцать человек. Из-за этого литовцы и казаки пришли убивать Лисовского, да избавил его от смерти Сапега.
Из-за этого злые ратоборцы острее навостряют оружие и злей у них разъяряются сердца; и ночь для них как день бывала, и друг друга они воспаляли и стерегли крепость столь внимательно, что никак проползти сквозь них было невозможно. И боязнь великая охватила их из-за прохода Сухана, и они стерегли, друг друга держась, чтобы никакого вестника ни из крепости, ни в крепость не пропустить. В осаде же печаль на печаль и скорбь на скорбь налагались, и братья все в обители, лица к земле преклонив, унынию поддавались, а болезни и смерть в городе люто хозяйничали. Порадовались они немного приходу слуг и казаков, но и те мало-помалу начали изнемогать и умирать. И малое число их осталось. И была в крепости скорбь великая, утешения же ниоткуда не находили, только и имели утешение - милость Божию и чудотворца молитвы.
О ЯВЛЕНИИ НИКОНА ЧУДОТВОРЦА
Когда еще гнев Божий не прекратился и многие были подвержены скорби и немощи, однажды ночью во сне является великий чудотворец Никон пономарю Иринарху, говоря так: «Поведай больным людям: в эту ночь выпадет снег, и желающие получить исцеление пусть натрутся тем нововыпавшим снегом. Скажи всем людям, что Никон это сказал». Иринарх же воспрянул в трепете и наутро поведал всем людям. И, как и сказал чудотворец Никон, выпал новый снег; и кто поверил в это и тем снегом натерся,
Из тех многие здоровье получили.
О НЕВЕДОМОМ ПЕНИИ В ЦЕРКВИ УСПЕНИЯ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
Однажды, когда стояла стража на церкви Сошествия Пресвятого Духа и спали по очереди, а один стоял на страже по обычаю и озирался вокруг, не обнаружится ли с какой-нибудь стороны внезапное нашествие на крепость врагов, и вот вдруг он слышит много голосов поющих, мужских и отроческих. Он посмотрел вокруг, чтобы понять, где поют, и разобрал, что поют в великом храме Пресвятой Богородицы, во имя честного и славного ее Успения. Тот сторож и прочих разбудил, чтобы самому не обмануться. Некоторые из них сказали, что это пение по умершим, ибо всегда храм был полон мертвых, отпеваемых. Говорили также, что никогда ночью с вечера не отпевают умерших. «Или утреннее пение началось? Но еще не приспело время утреннего пения». И говорили: «Разве что по какому-нибудь поводу собрались люди и молебен служат. Но не по чину молебнов звучат голоса и не так, как поют иноки или как мирские, но очень красиво, и множество поющих, и поют не умолкая и беспрестанно, и голоса громкие». Затем решили между собой: «Пойдем и узнаем получше». А когда они дошли до церковных дверей к храму Пресвятой Богородицы, голосов не стало. И, усомнившись, они быстро пошли к оставшимся на страже и снизу вверх крикнули стоящим на храме: «Оказывается, все мы обманулись: не слышно пения и никакого звука в церкви Успения Пресвятой Богородицы!» И внизу стоящие пришли в ужас, ибо звуки пения вновь им слышались. Те же с высоты говорят: «Что смущаете нас? Вот и сейчас - ни звуки ли это пения? И когда вы спустились от нас, голоса петь не переставали». Сошли и те с высоты и пошли на звук и пение слышали, а подойдя к церковным дверям, ничего не слышали. И, возвратившись, сказали: «Не зря это пение, братья!»
Когда же они отошли, опять слышали пение. И, пойдя, они сообщили об этом воеводе. И вскоре многие пришли и не слышали никакого ни пения, ни шума. И ужас охватил от этого многих. Затем по обычаю начали благовестить к утрени.
О ЗАСЫЛКЕ ПАНАМИ ТРУБАЧА ПАНА МАРТЬЯША
Видели враги, что не имеет успеха их коварный замысел, но рушится. Оттого многие, по многу раз с обманом приезжая и притворяясь друзьями, многократно говорили о том, что делалось и замышлялось. И истинно без лжи, так и бывало, как они говорили.
И немощные от пьянства просили опохмелиться. Троицкие же воины сообщали от этом архимандриту и воеводам, и по их повелению, получив от чашника из погреба мед, выходили к панам с питьем, чтобы чем-нибудь кого-нибудь из них уловить. Они же, выпив, отходили. Иногда же некоторые из них, принеся вино, просили за него меду. И такая дружба без беды не бывала, и те и другие люди обманывались: то кого-нибудь возьмут в плен, или убьют.
У окаянного Сапеги был трубач лютеранин, Мартьяш именем, очень верный, и вот тот, наученный Сапегой, был послан с похмельными к обители чудотворца просить меду опохмелиться. С помощью обычной уловки был схвачен и приведен в святую обитель готовый к этому враг, сам поддавшийся. Когда же его привели к воеводам, он повел, по научению Сапеги, добрые речи, приятные всем осажденным. И потому не был убит. И по мере прохождения дней все сбывалось по его речам. И впредь иное, что он ни скажет, все то сбывалось. О себе же он известил, что и грамоту польскую знает, и переводить написанное хорошо умеет. Из-за этого он понадобился воеводам. И зло поносил он взятых в плен и ругал свою веру как будто нелицемерно. Входя и выходя перед воеводой, он начал и на вылазки выходить; и, служа нелицемерно, бился крепко, и всеми почитаем был и любим. И, ходя с воеводами по стенам и по башням, он осматривал у пушек и пищалей прицелы, исправлял прицелы, и много бывало от него пакости литовским людям и русским изменникам; и часто он возражал воеводам и по его словам сбывалось. Если же когданибудь кто ослушивался его, беда случалась. Воевода же князь Григорий как родителя своего его почитал и в одном с ним доме спал. И в одежды светлые он был одет, и не было слышно о нем ни слова дурного, и многие из-за праведных дел его стыдились его. И обо всем, что нехорошо делалось в ратном промысле, он сообщал князю и, будто бы очень скорбя, лицемерил. И уже начал князь и ночью посылать его осматривать стражу, и никогда он не солгал воеводе ни в чем.
О НЕМОМ И ГЛУХОМ ПАНЕ, КАК ОН УЛИЧИЛ ТОГО МАРТЬЯША В ИЗМЕНЕ
За ним и другой пан предался, немой и глухой, его паны тоже Мартьяшем называли. Этот Мартьяш был очень яростным и сильным и послужил в доме Пресвятой Троицы как истинные христиане. Он был настолько знаменит среди поляков и изменников, что даже храбрые воины не смели на него наступать. Некоторые, пугая его именем, прогоняли нечестивых, и пеший конного не боялся. По причине же своей глухоты он вертелся в бою и озирался, чтобы не быть откуда-нибудь убитым. Во время приступов никто не был так быстр в метании камней, как этот немой; если же он бился с оружием, то жилы рук его так сводило, что он их едва разгибал и не мог в руке своей держать ничего. Удивительно было то, что, будучи нем и глух, он как будто знал о великом и богоносном отце нашем Сергии: ибо, приходя к дверям церкви Пресвятой Троицы и не
дерзая входить в святую церковь, он открывал одну половину двери против гроба чудотворца и, воздевая руки, без слов, но с сильным плачем, ударялся о вымостку перед церковью. Неизвестно, вследствие явления или, смерти избегая, он предался, или просто случайно - один Господь это знает. Этот немой Мартьяш вместо слов, руками водя, говорил и, как немой, показывал пальцами, какую имеет в виду вещь или работу делаемую, или человека, или животное, пальцами очерчивая. И был он около воевод, и все воеводы понимали его бессловесные указания.
Этим двум литвинам случилось быть на обеде у слуги Пимена Тененева, а после обеда начали играть в тонцы. Во время же той игры отскочил тот немой пан от Мартьяша и начал зубами скрежетать на него и плевать в него. А тот литвин, очами на него недобро посмотрев, быстро выскочил вон. Случившиеся там люди не поняли между
ними происшедшего. Немой же быстро побежал к князю Григорию Борисовичу, вбежал в слезах, упал не по обычаю перед ним и, жестикулируя руками, умолял взять того пана. Князь спросил, в чем тот виновен, и он, по кулаку кулаком бия, хватая руками стены кельи и указывая на церкви, на службы монастырские и на стены крепости, изображал, что все будет взметено на воздух и что воеводы - показывал - буду посечены, а все в обители будут сожжены. Это князь от него уразумел, и Мартьяша, спрятавшегося, поймали и с помощью многих мук и огня едва доведались следующего.
И поведал тот окаянный Мартьяш всю свою измену. Хотел ведь злодей у пушек забить запалы, а порох прижечь; и еще сказал, что по ночам он часто беседовал с приходящими под стену панами, одним словом знаки тем подавая и на стрелах грамоты им вниз посылая. А той ночью хотел окаянный впустить на стену немногих поляков и с ними причинить вред орудиям и пороху, а прочим указал срок быть готовым к приступу. Но всещедрый Господь Бог наш не нас ради, окаянных, но имени своего ради святого и за молитвы угодников своих Сергия и Никона от этого тайного замысла нас избавил. И все тогда воспели благодарственные песни всеобщему защитнику Господу Богу и его угодникам, чудотворцам Сергию и Никону.
А тот немой пан, не знаю почему, изменил, ушел в литовские полки; может быть, из-за того, что окружили его на нижнем огороде пешие русские изменники. Он увидел, что они убьют его, замычал и, шапкой махая, предался им. А они его ограбили, ибо на нем были одежды преждеупомянутого Мартьяша-трубача. И, несколько дней пребыв в станах литовских, он возвратился в дом чудотворца и смелей прежнего сражался за христиан против литовцев и русских изменников.
О СЛУГЕ АНАНИИ СЕЛЕВИНЕ
Расхрабрил тогда великий чудотворец Сергий бывшего в осаде слугу Ананию Селевина, уже когда в обители чудотворца храбрые и крепкие мужи одни от острия меча иноверных пали, а другие померли в крепости от цинги, о которой было сказано
прежде. Анания же тот был мужественным: шестнадцать знатных пленников привел он в осажденную крепость, и никто из сильных поляков и русских изменников не смел приближаться к нему, только ловили они случай убить его из ружей издалека. Все ведь знали его и, оставляя прочих, ополчились на него. И по коню его многие узнавали, ибо столь быстрым был тот конь, что из гущи литовских полков убегал, и не могли его догнать. Часто они вдвоем с вышеупомянутым немым выходили при вылазках на бой. Тот немой всегда с ним пешим на бой выходил, и роту вооруженных копьями поляков они двое с луками обращали вспять. Александр Лисовский, однажды увидев этого Ананию среди своих противников, пошел против него, стараясь его убить. Анания же быстро ударил коня своего и, выстрелив Лисовскому из лука в левый висок, с ухом его прострелил и поверг его наземь, а сам ускакал из гущи казачьих полков; ибо он хорошо стрелял из лука, а также из самопала.
Раз этот Анания, отбивая у поляков черных людей в кустарнике, был отторгнут двумя ротами от его дружины и, бегая, спасался. Немой скрылся среди пней и видел бедственное положение Анании; у него в руке был лук и большой колчан стрел; и он выскочил, как рысь, и, стреляя по литовцам, яростно бился. Литовцы обратились на немого, и тут же Анания вырвался к нему, и они стали рядом. И многих поранили они людей и коней и отошли невредимыми, лишь коня под Ананией ранили.
Поляки только и думали, как убить коня под Ананией, ибо знали, что живым его не взять. Когда Анания выходил на бой, то все по коню стреляли. Всего во многих вылазках конь его шесть раз был ранен, а на седьмой убит. И сделалось Анании хуже в боях. А потом Ананию ранили из пищали в ногу, в большой палец, и всю плюсну раздробили; и опухла вся его нога, но он еще хорошо воевал. А через семь дней в колено той же ноги он был ранен. Тогда этот крепкий муж возвратился назад. И отекла нога его до пояса, и через несколько дней он скончался в Господе.
О МОСКОВСКОМ СТРЕЛЬЦЕ НЕХОРОШКЕ И О НИКИФОРЕ ШИЛОВЕ
Однажды, когда Александр Лисовский со своим полком напал на вышедших на вылазку людей и пожирал их устами меча, как волк ягнят, в числе преследуемых был московский стрелец именем Нехорошко, а с ним клементьевский крестьянин Никифор Шилов. Увидев Лисовского, одетого в хороший доспех и держащего в руке копье, разгорелись оба сердцем, но страшились свирепства его. И, взглянув на храм Пресвятой Троицы, призывая на помощь великого Сергия чудотворца, они поскакали на своих меринах: Никифор Шилов убил под Лисовским коня, Нехорошко же ударил его копьем в бедро. Они были отняты у казаков троицким воинством и среди многих противников остались невредимыми по молитвам великого чудотворца Сергия. Тот Никифор Шилов и Нехорошко знаменитыми бойцами были, на многих вылазках они отличались, сражаясь крепко.
СКАЗАНИЕ АВРААМИЯ ПАЛИЦЫНА
ПРИХОД ПОД ТРОИЦКИЙ СЕРГИЕВ МОНАСТЫРЬ ПАНОВ ПОЛЬСКИХ И ЛИТОВСКИХ И РУССКИХ ИЗМЕННИКОВ, ГЕТМАНА ПЕТРА САПЕГИ И ПАНА АЛЕКСАНДРА ЛИСОВСКОГО И ИНЫХ МНОГИХ
В год 7117-й (1609), в царство благоверного и христолюбивого царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси и при святейшем патриархе Гермогене Московском и всея Руси, и при архимандрите пресвятой и пребезначальной Троицы Сергиева монастыря Иоасафе и при келаре старце Авраамии Палицыне, по попущению божию за грехи наши сентября в 23 день в зачатие достойного чести и славы пророка и предтечи, крестителя господня Иоанна, пришли под Троицкий Сергиев монастырь литовский гетман Петр Сапега и пан Александр Лисовский с польскими и с литовскими людьми и с русскими изменниками по Московской дороге.
И когда был он на Клементьевском поле, находившиеся в осаде люди, выйдя за стены, конные и пешие, великий бой с ними совершили, и по милости пребезначальной троицы многих литовских людей побили, а сами в город здравыми возвратились.
Богоотступники же, литовские люди и русские изменники, это увидев, закричали мерзкими голосами, быстро и грозно обходя со всех сторон Троицкий Сергиев монастырь. Архимандрит же Иоасаф и весь освященный собор со множеством народа вошел во святую церковь святой живоначальной Троицы, к образу пресвятой богородицы и многоцелебным мощам великого чудотворца Сергия, молясь со слезами об избавлении. Городские же люди, находившиеся вокруг обители, слободы и разные службы предали огню, чтобы не было врагам ни жилища, ни укрытия в них. Гетман же Сапега и Лисовский, рассмотрев места, где им с войском своим стоять, и разделившись, начали строить себе станы и поставили два острога, а в них возвели многие укрепления и все пути к обители заняли, так что никто не мог пройти мимо них в дом и из дома чудотворца.
ОБ УКРЕПЛЕНИИ ОБОРОНЫ
Бывшие же в осаде воеводы, князь Григорий Борисович Долгорукий да Алексей Голохвастов, и дворяне решили с архимандритом Иоасафом и с соборными старцами, что следует укрепить стены обороной и всех людей привести к крестному целованию, и главными быть старцам и дворянам, и разделить городские стены, и башни, и ворота, а орудия установить по башням и в подошвенных бойницах, чтобы каждый из них знал и охранял свою сторону и место и все, что для брани потребно, приготовил, и с идущими на приступ людьми бился бы со стены, а со стен на иную ни на какую службу да не сходил бы. А на вылазку и в подкрепление к тем местам, где будет приступ, людей особо отделяют.
В праздник же, светло торжествуемый, памяти преподобного отца нашего Сергия-чудотворца, сентября в 25 день, не было той ночью ничего другого от городских людей слышно, кроме воздыхания и плача, поскольку многие, надеясь, что вскоре минует великая эта беда, сбежались из окрестных мест.
И такая теснота была в обители, что не было места свободного. Многие же люди и скотина остались без крова, и бездомные тащили всякое дерево и камень на создание прибежищ, потому что осени время настало и зима приближалась. И друг друга отталкивали от вещи брошенной, и, всего потребного не имея, все изнемогали; и жены детей рожали перед всеми людьми. И невозможно было никому со срамотою своею нигде скрыться. И всякое богатство не береглось и ворами не кралось, и всякий смерти просил со слезами. И если бы кто и каменное сердце имел, и тот, видя эти тесноту и напасти, восплакался бы, потому что исполнилось на нас пророческое слово реченное: «Праздники ваши светлые в плач вам преложу и в сетование, и веселие ваше в рыдание». < ... >
О КРЕСТНОМ ЦЕЛОВАНИИ
Когда же завершились всенощное славословие и молебен, тут же собралось множество народа, и по совещании начальников и всех людей было крестное целование, что сидеть в осаде без измены. Первыми воеводы князь Григорий Борисович Долгорукий и Алексей Голохвастов целовали животворящий крест господень у раки чудотворца, а затем также и дворяне, и дети боярские, и слуги монастырские, и стрельцы, и все христолюбивое воинство, и все православные христиане. И с той поры было в городе братолюбие великое, и все с усердием без измены бились с врагами. И тогда литовские люди поставили стражу многую вокруг Троицкого монастыря, и не было проходу ни из ограды, ни в ограду. < ... >
О ПОСТАВЛЕНИИ ОКОЛО ГОРОДА СТЕНОБИТНЫХ ПРИСПОСОБЛЕНИИ
Того же месяца в 30 день богоборцы Сапега и Лисовский, < ... > увидев, что не покорились им люди в городе, и исполнившись ярости, повелели всему своему литовскому и русскому воинству приступить к стенам со всех сторон и начать бой. Городские же люди бились с ними крепко. Сапега и Лисовский повелели туры прикатить и орудия поставить. И той ночью туры многие прикатили и орудия поставили. Первые за прудом на горе Волокуше; вторые тоже за прудом возле Московской дороги; третьи за прудом же в Терентьевской роще; четвертые на Крутой горе против мельницы; пятые туры поставили на Красной горе против Водяной башни; шестые поставили на Красной же горе против погребов и пивного двора и келаревых келий; седьмые по Красной же горе против келарских и казенных палат; восьмые же в роще тоже на Красной горе против Плотничьей башни; девятые туры поставили на Красной же горе возле Глиняного оврага, против башни Конюшенных ворот. И возле туров выкопали ров большой: из рощи от Келарева пруда и до Глиняного оврага, и вал высокий насыпали, так что по тому валу конные и пешие люди ходили.
О НАЧАЛЕ СТРЕЛЬБЫ ПО ГОРОДУ
Месяца октября в 3 день начали бить из-за всех туров, и били по городу шесть недель беспрестанно изо всех орудий, и из верховых, и раскаленными железными ядрами. Обитель же пресвятой и живоначальной Троицы покрыта была десницею вышнего бога, и нигде ничего не загорелось. Ибо огненные ядра падали на пустые места, в пруды и в ямы выгребные, а раскаленные железные ядра из деревянных домов не успевшими вреда причинить извлекали. А какие застрявшие в стенах и не заметят, те сами остывали. Но воистину дело то было промыслом самого превечного бога вседержителя, который творит преславное ему известными неизреченными своими путями. Бывшие же на стенах города люди, не имея возможности стоять, прятались за стены: ибо из рвов и из углублений в промежутки между зубцами прицелены были пищали. И так люди стояли неотступно, ожидая приступа, и ради того одного и крепились. А кто был в башнях у орудий, тем великая беда была и мучения от стрельбы. Ибо стены городские тряслись, камни рассыпались, и все жестоко страдали. Но удивительно при этом устраивалось богом все: во время стрельбы видели все, как плинфы рассыпались и бойницы и стены сотрясались, ибо по одной мишени с утра и до самого вечера велась стрельба, стены же все нерушимы пребывали. Сообщали часто об этом враги, говоря: «Видим всегда при стрельбе огонь, исходящий от стен, и удивляемся тому, что не от камня, а от глины искры сыплются».
И были в городе тогда теснота большая, скорбь, беды и напасти. И у всех тогда оказавшихся в осаде кровью сердца кипели, но полезного дела, которое они начали, они не прекращали. Смерти они ожидали, но на господа бога упование возлагали и всячески врагам сопротивлялись. А еще ругались богоборцы-лютеране, собачьими своими языками богохульные слова говоря, чтобы не имели они никакой надежды на господа бога. «Не сможете вы, - говорили они, - избежать рук наших никак». Так же поносили они имя великого чудотворца Сергия, и иной многий и богохульный вздор говорили. < ... >
О РВЕ И ПОДКОПЕ
Того же месяца октября в 6 день они повели ров из-под горы от мельницы возле надолб на гору к Красным воротам и к надолбам, покрывая досками и засыпая их землей. И довели ров на гору против Круглой башни.
Того же месяца в 12 день от того рва они повели подкопы под круглую угловую башню против Подольного монастыря.
О ПРИГОТОВЛЕНИИ К ПРИСТУПУ, О ПИРШЕСТВЕ И ОБ ИГРАХ
Того же месяца в 13 день Сапега устроил пир великий для всего войска своего и для крестопреступников, русских изменников. И весь день бесились они, играя и стреляя, к вечеру же начали скакать на конях своих многие люди со знаменами по всем полям по Клементьевским и по монастырским около всего монастыря. Потом и Сапега из своего табора вышел с большими полками вооруженными и стал со своим полком у туров за земляным валом против погреба, Келарской и Плотничьей башен и до Благовещенского оврага, а Лисовского Александра полки - по Терентьевской роще до Сазанова оврага и по Переяславской и по Угличской дороге, по-за Воловьим двором до Мишутина оврага. Из орудий же из-за всех туров, из многих пушек и пищалей по городу били они беспрестанно.
О ПРИХОДЕ ПЕШИХ ЛЮДЕЙ К ГОРОДУ
Ночью же той в первом часу множество пеших людей литовских и русских изменников устремились к монастырю со всех сторон с лестницами и со щитами и с турусами рублеными на колесах, и, заиграв во многие трубы, начали они приступ города. Горожане же бились с ними со стен городских, также били из многих пушек и пищалей и, насколько могли, много побили литвы и русских изменников. И так милостью пребезначальной троицы и по молитвам великих чудотворцев не дали им тогда близко к городу подойти и никакого вреда городу причинить. Они же, безрассудством своим загубив многих людей своих, отошли от города. Турусы же, и щиты, и лестницы побросали. Наутро же из города вышедшие все их в город внесли и предали огню, пищу на них готовя.
Литовцы же и русские изменники, вновь таким же образом приходя, досаждали горожанам, нападая на город семь дней без отдыха. А иногда подъезжали к городу со страшными угрозами и руганью, иногда же, льстя, уговаривали сдать город и показывали множество воинов, чтоб убоялись горожане. И чем больше враги пугали их, тем больше бывшие в городе укреплялись против них. И так окаянные лютеране и русские изменники понапрасну трудились и ни в чем не преуспели, но только своих многих погубили. < ... >
О ВЫЛАЗКЕ И О ПОИМКЕ ПАНА БРУШЕВСКОГО
Воеводы князь Григорий и Алексей со всем христолюбивым воинством, отпев молебен соборно, устроили вылазку на Княже поле в Мишутинский овраг на заставы ротмистра Брушевского и на Суму с товарищами. И божьею помощью заставу побили и ротмистра Брушевского Ивана взяли, а ротмистра Герасима на Княжом поле и заставу его побили, а Сумину роту гнали, побивая, до Благовещенского оврага. Враги же, увидев своих поражение, вскоре пришли многими полками, конные и пешие. Городские же люди, мало-помалу отходя, вошли все в город здоровыми и совершенно невредимыми. Архимандрит же и освященный собор, отпев молебны со звоном, благодарственные хвалы воздали всемогущему богу. Брушевский же пан при допросе под пыткой сказал, что подлинно ведут они подкопы под городскую стену и под башни. А под какое место ведут подкопы, того, сказал, не ведает. «А хвалятся-де наши гетманы, что возьмут замок, Сергиев монастырь, и огнем выжгут, а церкви божий до основания разорят, а монахов всякими различными муками замучат, а людей всех побьют, а не взяв монастыря, прочь не отойдут. Хоть и год стоять, или два, или три, а монастырь решили взять и до запустения низложить».
Богоборцы тогда разъярились сильно и начали горожанам сильно досаждать и залегли по ямам и по плотинам прудовым, не давая городским людям ни воды зачерпнуть, ни скота напоить. И была в городе теснота и скорбь великая, и волнение было великое среди осажденных людей.
Воеводы же, посоветовавшись с архимандритом Иоасафом, с братией и со всеми воинскими людьми, повелели в городе под башнями и в нишах стенных копать землю, а троицкому слуге Власу Корсакову делать частые слухи, ибо тот был в этом деле очень искусен. И за это дело взялись. А вне города от Служней слободы повелели глубочайший ров копать. Когда же в начале первого часа дня литва увидела копающих ров, внезапно прискочило ко рву множество пеших литовцев, хорошо вооруженных, и начали они жестоко побивать православных христиан. Из города же прицелены были на то место пушки и пищали многие, и побили литвы много. К тому же из города поспешили многие воинские люди, и множество литовцев побили, и многих живыми взяли, и в город ввели. Литве же не понравились из города частые поминания, и, тыл показав, вспять они возвратились.
О ДОПРОСЕ ПЛЕННЫХ И О ЧИСЛЕ ВОИНСТВА ЛИТОВСКОГО И ИЗМЕННИЧЬЕГО
Воеводы же новопойманных языков повелели пытать и допрашивать, расспрашивая их с пытками о замыслах их и о числе их воинства. Они же сказали, что действительно гетманы их надеются город взять подкопами и упорными приступами. А подкопы повели под башни и под городскую стену уже октября в 12 день. А к какому месту ведут, того они не знают. А командующих панов с Сапегою: князь Константин Вышневецкий, да четыре брата Тышкевичи, пан Талийский, пан Велемовский, пан Козоновский, пан Костовский и других двадцать панов; а ротмистров: Сума, Будило, Стрела и других тридцать ротмистров; а воинских людей: с Сапегою - польские и литовские люди, наемники подольские, гусары русские, прусские, жемоцкие, мазовецкие, а с Лисовским - дворяне и дети боярские из многих разных городов, татар много, и казаки запорожские, казаки донские, волжские, северские, астраханские. И всего войска с Сапегою и с Лисовским - до тридцати тысяч, кроме черни и пленных.
О ПОБИЕНИИ ГОРОДСКИХ ЛЮДЕЙ И ОБ УЖАСЕ ВЕЛИКОМ В ГОРОДЕ
Месяца ноября в 1 день, на память святых бессеребреников Козьмы и Дамиана, во втором часу дня, из города устроили вылазку конными и пешими людьми на литовских людей. Бог же попустил грехов ради наших, и потому расхрабрились на нас враги и многих городских людей побили и поранили, постаравшихся положить головы свои за святую православную веру и за обитель преподобного отца нашего чудотворца Сергия. И в том бою убили почтенного слугу Копоса Лодыгина из пушки, и дал ему бог в иноческом чину преставиться. Тогда же на вылазке грехов ради наших побили и поранили троицких всяких людей сто девяносто человек, да в плен взяли в подкопном рве старца священника Левкию, да трех служилых людей, да московского стрельца, да двух клементьевских крестьянских детей.
Архимандрит же раненых постричь повелел, и, причастившись тела и крови Христа, бога нашего, они преставились в вечные обители. И погребли их с честью, соборно отпев над ними надгробные песни. А живых раненых лечить повелел и содержать за счет монастырской казны. Еретическое же исчадие и изменники русские страшней прежнего нападали на город. Тогда были в городе у всех православных христиан скорбь великая, плач великий и ужас из-за подкопов, потому что слух в уши всех людей разошелся, что ведут литовские люди подкопы, а они того допытаться не могут, под которую стену или башню ведут. И так все смерть свою, каждый перед своими глазами, видел, и все, прибегая к церкви живоначальной Троицы и к цельбоносным мощам горячих заступников наших великих чудотворцев Сергия и Никона, все на покаяние к богу обратились, исповедуясь господу и отцам своим духовным. Некоторые же, причастившись тела и крови господних, к смерти готовились. < ... >
О СТРЕЛЬБЕ ПО ГОРОДУ НОЯБРЯ В 8 ДЕНЬ
Того же месяца в 8 день на праздник собора святого архистратига Михаила. День тот прошел в плаче и сетованиях, потому что уже минуло тридцать дней и тридцать ночей, как беспрестанно со всех сторон из-за всех туров из шестидесяти трех пищалей били по городу и из верховых орудий.
В тот же день шел в церковь святой Троицы клирик Корнилий, и внезапно прилетело ядро пушечное и оторвало ему правую ногу по колено, и внесли его в притвор. И после божественной литургии причастился он животворящих тайн Христовых и сказал архимандриту: «Вот, отец, господь бог чрез архистратига своего Михаила отомстит кровь православных христиан». И, это сказав, старец Корнилий преставился. Да в тот же день убило из пушки старицу - оторвало руку правую с плечом.
Воеводы же и все осажденные люди в городе, избрав старцев добрых и воинских людей, которым идти на вылазку и на подкопные рвы, разделили войско и поставили отрядам задачи. В день же Михаила-архистратига пели вечерню, и все бывшие в обители люди с воплем и рыданьем, бия себя в грудь, просили милости у всещедрого бога, и руки воздевали вверх, и на небо взирали и взывали: «Господи, спаси нас, погибающих, быстро поспеши и избавь нас от погибели этой имени твоего ради святого. И не предай достояния твоего в руки скверным этим кровопийцам!»
Враги же святой Троицы делом своим коварно промышляли о захвате города и беспрестанно стреляли из многих пушек и пищалей. Во время псалмопения внезапно ядро ударило в большой колокол, влетело в алтарное окно святой Троицы, пробило в деисусе у образа архистратига Михаила доску подле правого крыла, и, ударившись вскользь по столпу, а затем в стену, отскочило то ядро в насвечник перед образом святой живоначальной троицы, ранило священника, и отлетев в левый крылос, развалилось. В то же время другое ядро пробило железные двери с южной стороны у церкви живоначальной Троицы и пробило доску местного образа великого чудотворца Николы выше левого плеча подле венца; за иконой же ядра не оказалось.
И тогда в церкви святой Троицы напал страх великий на всех предстоящих людей, и все заволновались. И полит был пол церковный слезами, и пение замедлялось от множества плача. И воздевали все руки вверх и к пребезначальной троице и к пречистой богородице и великим чудотворцам Сергию и Никону и молили о помощи и заступлении от врагов. Во время же пения стихир архимандрит Иоасаф в великой печали и сетовании погружен был в легкое забытье, и вот видит великого архистратига Михаила; лицо же его, как свет, сияло, в руке своей он держал скипетр и говорил противникам: «О враги лютеране! Вот ваша, беззаконники, дерзость и до моего образа дошла. Всесильный же бог воздаст вам вскоре отмщение». И это сказав, святой стал невидим. Архимандрит же поведал об этом видении всей братии. И облеклись они в священные ризы и пели молебны всесильному богу и архистратигу Михаилу. В Терентьевской же роще была у них пищаль страшная очень, называемая Трещера. Воеводы же повелели стрелять на Терентьевскую гору по литовским орудиям из башни Водяных ворот. Ударили по их большой пищали Трещере и разбили у ней пороховницу. Также и от Святых ворот с Красной башни ударили по той же пищали и разбили у нее устье. И видевшие это из Троицкого города бывшие там люди благодарили бога, что разрушил злое то орудие. < ... >
О ВЫЛАЗКЕ, ОБ ОБНАРУЖЕНИИ ПОДКОПОВ И ОБ ИХ РАЗРУШЕНИИ
Воеводы, князь Григорий Борисович Долгорукий и Алексей, составив полки для вылазки, пришли в церковь святой живоначальной Троицы, осеняя себя крестным знамением перед чудотворным образом и цельбоносными мощами преподобного отца нашего Сергия Чудотворца. И придя к потайным воротам, приказали выходить по нескольку человек и укрываться во рву. В то же время с Пивного двора вышли воеводами старшины туляне Иван Есипов и Сила Марин, да Юрий Редриков, переяславец, со своими сотнями и податными людьми на Луковый огород и на плотину Красного пруда. Также и из Конюшенных ворот вышли со многими знаменами старшины-дворяне: Иван Ходырев, олексинец, Иван Болоховский, владимирец, переяславцы Борис Зубов, Афанасий Редриков и другие сотники с сотнями, а с ними и старцы троицкие во всех полках.
И когда начали из города выходить за три часа до рассвета, вдруг нашли темные облака, и небо необыкновенно помрачнело, и настала такая тьма, что и человека не было видно. Такое господь бог устроил тогда своими неизреченными судьбами.
Люди же, выйдя из города, приготовились к бою. И вдруг поднялась великая буря и прогнала мрак и темные облака и очистила воздух, и стало светло. И когда ударили в осадные колокола трижды, - ибо так было приказано им дать знак, - Иван Ходырев с товарищами, призвав на помощь святую троицу и выкрикнув многими голосами как боевой клич Сергиево имя, все вместе дерзко и мужественно напали на литовских людей. И они, услышав тот боевой клич, тут же смешались и, гневом божиим гонимые, побежали.
В то же время от Святых ворот старшина Иван Внуков с товарищами и со всеми людьми, пойдя против подкопов на литовских людей, издал тот же боевой клич и сбил литву и казаков под гору в Нижний монастырь и за мельницу. А Иван Есипов с товарищами своим полком бился с литвою по Московской дороге по плотине Красного пруда до Волокуши-горы. Старцы же Сергиева монастыря, находясь в полках, бьющихся с литвою, укрепляли людей, чтобы не ослабевали в делах. И так все расхрабрились и бились крепко, говоря друг другу: «Умрем, братья, за веру христианскую!»
И благодатью божиею тогда нашли устье подкопа. Вскочили тогда в глубь подкопа ради совершаемого дела крестьяне клементьевские Никон, называемый Шилов, да Слота; и, зажег-ши в подкопе кизяк и смолу, заткнулч устье подкопа и взорвали подкоп. Слота же и Никон тут же в подкопе сгорели. < ... >
О ВЫЛАЗКЕ НА ЛИТОВСКИХ И РУССКИХ СТОРОЖЕЙ
В один из тех дней, когда еще в городе Троицкого Сергиева монастыря было множество храбро боровшегося против врагов воинства, на рассвете воскресного дня была великая мгла в зимнее время. Воеводы же снова устроили вылазку на заставы литовские, в Благовещенский овраг и на Нагорную заставу к Благовещенскому лесу, а некоторых людей послали к Нагорному пруду за сады на заставы русских изменников. "Выйдя же, конные люди заставу в Мишутине овраге побили, а вскоре, поспешив на Нагорную заставу, и ее потоптали на Красной горе и до Клементьевского пруда и многих побили. < ... >
Лисовский же стал в долине за горой Волокушей, и к нему пришли вскоре Сапегины конные роты. Он же, лукавый, как змей, метался, думая, как бы позор свой искупить, не ведая, что против силы вышнего ратует.
И тут видит еретик, а с ним многие поляки, что пред полком их ездит старец, держа в руке своей обнаженный меч и сурово им грозя. И затем стал невидим для их глаз.
Гетман же Сапега пришел на Красную гору на троицких людей и стал по всему Клементьевскому полю со всеми своими полками, Лисовский от прихода Сапеги повеселел и захотел совместно с ним одолеть господа бога-вседержителя. И повелел в своем полку в трубы и зурны дуть и в барабаны и литавры бить. И тут же вскоре вместе с Сапегою устремился на Красную гору против всех троицких людей, хотя в один час всех их истребить. И согнали они троицких пеших людей под гору к Пивному двору. И было воистину чудно видеть милость божию к троицкому воинству и заступничество и помощь против врагов по молитвам великих чудотворцев Сергия и Никона. И сотворил Господь преславное чудо тогда. Даже нератные люди стали храбрыми, и не знавшие, и не ведавшие никогда обычаев ратных - и те исполинской силой препоясались. Один из таких, некий податной человек из села Молокова, крестьянин, называемый Суетою, великий ростом и очень сильный, над которым посмеивались всегда из-за его неумения в бою, сказал: «Пусть я умру сегодня, но буду всеми прославлен!» В руках он держал оружие, бердыш. И укрепил господь бог того Суету, и дал ему бесстрашие и храбрость; и он понуждал православных христиан прекратить бегство, говоря: «Не убоимся, братья, врагов божиих, но станем с оружием твердо против них!» И сек бердышом своим врагов с обеих сторон, удерживая полк Александра Лисовского; и никто ему противостать не мог. Он быстро, как рысь, скакал и многих тогда вооруженных и в броне поразил. Многие же крепкие воины встали против него, чтобы отомстить за позор, и жестоко на него наступали. Суета же сек по обе стороны; не выдавая его, пешие люди, прекратив бегство, укрепились за надолбами.
Беззаконный же Лисовский совался и туда и сюда, где бы какое зло сотворить. И повернул окаянный от того места вдоль по горе Красной к Косому Глиняному оврагу на засадных троицких людей. Бывшие там с монастырским слугою Пименом Тененевым люди стали крепко против врагов на пригорке у рва, бьясь с литовцами и казаками. Увидев же, что троицкого воинства мало, злонравный лютеранин Лисовский бросился свирепо на них, и смешались все люди вместе, и литовские, и троицкие, и был бой великий близ оврага Глиняного. Враги же, боясь засады, начали отбегать. А троицкое воинство, понемногу отходя от литовских людей, скрылось в Косой Глиняный овраг.
Александр же Лисовский хотел при отходе живым взять слугу Пимена Тененева, но Пимен обернулся к Александру и выстрелил ему из лука в лицо, в левую щеку. Свирепый Александр свалился со своего коня. Воины его полка подхватили его и отвезли в Сапегин полк. Троицкое же воинство ударило из множества орудий по ним, и тут побили много литовцев и казаков. Литовцы же, увидев это, быстро обратились в бегство врозь по Клементьевскому полю.
Сердца кровью у многих закипели за Лисовского и, чтобы отомстить за него, снова многие двинулись, как лютые волки, - литовские воеводы князь Юрий Горский, Иван Тишкевич, ротмистр Сума со многими гусарами и наемниками, - и напали на сотника Силу Марина и на троицких слуг, Михаила да Федора Павловых, и на все троицкое воинство. И был бой великий весьма и жестокий. И сломавшие оружие, схватясь друг за друга, ножами резались. Предельно отчаянной была та брань, потому что в троицком воинстве немного было конных, и не броней прикрыты они были, а милостию живоначальной троицы и молитвами великих светил Сергия и Никона. Благодаря помощи их и заступничеству многих вооруженных поляков и литвы они побивали. Слуга же Михайло Павлов, видя, как острие меча князя Юрия Горского пожирает неповинных, перестал биться с прочими, ловя самого воеводу, и убил того князя Юрия Горского, и с конем примчал его под город мертвого. Много тут желавших отомстить поляков погибло из-за тела его, но не отняли его из рук Михайловых.
В том бою многие из литовских людей видели двух старцев, мечущих на них плиты, одним броском многих поражавших, камни же из недр достававших. И не было числа метаниям их. Перебежчики от поляков рассказали об этом в доме чудотворца.
Поляки же, такие потери видя, - что князя Юрия лишились и других своих храбрецов, разрубленными лежащих, гонимые гневом божиим, побежали от троицкого воинства. Так и отошли все полки Сапегины и Лисовского. Троицкое же воинство вошло в обитель с великою победою. < ... >
О СЛУГЕ АНАНИИ СЕЛЕВИНЕ
Расхрабрил тогда великий чудотворец Сергий в осаде сидевшего слугу Ананию Селевина, когда храбрые и крепкие мужи в обители чудотворца одни от острия меча иноверных пали, а другие в городе от < ... > цинги померли. Анания же этот был мужественным: шестнадцать знатных пленников привел он в осажденный город, и никто из сильных поляков и русских изменников не смел приближаться к нему, и издали они пытались убить его из ружей. Все ведь его знали и, оставляя прочих, ополчались против него. И по коню его многие узнавали, ибо столь быстрым был тот конь, что убегал из среды литовских полков и не могли его догнать.
Вдвоем с < ... > немым они часто выходили для боя. Немой-то тот всегда выходил с ним в паре на бой пешим. И они двое с луками роту поляков, копьями вооруженных, вспять обращали. Александр Лисовский однажды увидел этого Ананию среди противников и пошел против него, чтобы его убить. Анания же быстро ударил своего коня, выстрелил Лисовскому из лука в левый висок, прострелил ему ухо и поверг его наземь, а сам ускакал из гущи казачьих полков. Он хорошо стрелял из лука, а также из самопала.
Раз случилось этому Анании, отнимая у поляков чернь в кустарнике, быть отторгнутым двумя ротами от дружины его и бегством спасаться. Немой тогда скрылся среди пней и видел бедствия Анании. У него с собой был лук и большой колчан стрел. Он выскочил, как рысь, и, стреляя по литовцам, отчаянно бился. Литовцы обратились на немого, а тут Анания вырвался к нему, и они стали рядом. И многих поранили они литовцев и коней их и отошли невредимыми, только коня под Ананией ранили.
Поляки только и думали, как бы убить коня под Ананией, ибо знали, что живым его не взять. Когда Анания выходил на бой, то все стреляли в коня. Всего во многих вылазках его конь был ранен шесть раз, а на седьмой убит. И стало Анании тяжелее в бою. А потом и Ананию ранили из пищали в ногу, в большой палец, и раздробили всю плюсну. И опухла у него вся нога, но он бился еще крепко. А через семь дней он был ранен в колено той же ноги. Тогда этот крепкий муж возвратился назад. И отекла его нога до пояса, и через несколько дней он отошел к господу.
О МОСКОВСКОМ СТРЕЛЬЦЕ НЕХОРОШКЕ И О НИКИФОРЕ ШИЛОВЕ
Однажды Александр Лисовский со своим полком напал на вышедших на вылазку людей и пожирал их устами меча, как волк ягнят. В числе же преследуемых был московский стрелец именем Нехорошко, а с ним клементьевский крестьянин Никифор Шилов. И увидев Лисовского, одетого в хороший доспех и держащего в руке копье, разгорелись оба сердцем, но страшились свирепства его. И, взглянув на храм пресвятой Троицы, призывая на помощь великого чудотворца Сергия, они скакнули на своих меринах: Никифор Шилов убил под Лисовским коня, а Нехорошко ударил его копьем в бедро. Они были отняты у казаков троицким воинством и среди многих противников остались невредимыми по молитвам великого чудотворца Сергия. Тот Никифор Шилов и Нехорошко были знаменитыми бойцами: они на многих вылазках отличались, сражаясь крепко. < ... >
О ВТОРОМ БОЛЬШОМ ПРИСТУПЕ
Месяца мая в 27 день опять в таборах Сапегиных и Лисовского был большой шум от многих труб и длился до полудня. С полудня же начали литовские люди подъезжать к городу, рассматривая стены и часто озираясь. И тут же начали готовить места, где поставить пушки и пищали. И, скача на своих лошадях, махали мечами своими в сторону города, как будто грозя. К вечеру же начали многие конные люди со знаменами скакать по всем полям Клементьевским. Потом и Сапега вышел со многими вооруженными полками и снова скрылся в своих таборах.
Остатки же троицкого воинства, видя, как те коварно посматривают на город, уразумели их злой замысел, чреватый пролитием крови, и поняли, что быть приступу. И стали готовиться к бою. Было же их числом мало. И готовили они на стенах вар с нечистотами, смолу, камни и прочее, что тогда годилось, припасали, и подошвенные бойницы очистили.
И когда уже настал вечер, окаянные литовские люди и русские изменники, захотели, хитря, к стенам города подобраться втайне, ползком, как змеи по земле, и молча, таща за собой приспособления для приступа: рубленые щиты, лестницы, туры и стенобитные орудия. Городские же люди все, мужского пола и женского, вышли на стены и тоже затаились, ожидая приступа.
И вдруг с Красной горы загремело из верхних огненных орудий. И тогда, закричав, все множество литовских людей и русских изменников устремилось на город со всех сторон с лестницами, щитами, турусами и иными средствами стенобитными. И заиграв во многие трубы, начали приступ города всеми силами, всякими способами и средствами. Рассчитывали ведь окаянные за один час захватить город, ибо знали, что в городе очень мало людей, да и те немощны, и потому всеми силами налегли на город.
Но троицкое воинство, подкрепляемое божьей благодатью, билось крепко и мужественно. Литовцы старались скорее взойти на город и придвинули щиты на колесах и множество лестниц, и прилагали все усилия приставить их и взобраться на стены. Христолюбивое же воинство и все городские люди не давали им придвинуть щиты и турусы и лестницы прислонять, стреляя из многих пушек и пищалей подошвенного боя, коля в окна, меча камни и лия вар с нечистотами, и серу, и смолу, зажигая, они метали, и известью засыпали скверные их глаза. И так бились всю ночь.
Архимандрит же Иоасаф со всем освященным собором вошел в храм пресвятой Троицы, молясь всещедрому в троице славимому богу, пресвятой богородице и великим чудотворцам Сергию и Никону об избавлении города и о помощи против врагов.
Когда же настал день, увидели окаянные, что не преуспели ни в чем, только множество своих погубили, и начали с позором отступать от города. Городские же люди тут же отворили город, а некоторые, со стен соскочив, устроили вылазку на остававшихся тут литовских людей у стенобитных своих приспособлений. Иные же во рвах бродили и не могли выйти. И таким образом многих побили, а живыми взяли панов и русских изменников тридцать человек. И повелели им жернова крутить; так и работали они на братию и на все троицкое воинство вплоть до ухода врагов от города. И так милостью пребезначальной троицы, заступничеством пречистой богоматери и молитв ради великих чудотворцев Сергия и Никона побили тогда множество шедших на приступ людей; а турусы их, щиты, лестницы и прочие приспособления, взяв, внесли в город. Сами же все здоровыми отошли, победителями над врагами оказавшись. < ... >
О ТРЕТЬЕМ БОЛЬШОМ ПРИСТУПЕ И ОБ ОБМАНЕ ТРОИЦКИХ СИДЕЛЬЦЕВ
Ждали сидевшие в Троицком Сергиеве монастыре в осаде князя Михаила Васильевича Скопина. < ... >
О ПРИХОДЕ В ОБИТЕЛЬ ДАВЫДА ЖЕРЕБЦОВА СО МНОГИМИ ЛЮДЬМИ < ... >
Услышали в Троицком Сергиеве монастыре, что князь Михаил изгнал из Переяславля литву и русских изменников, вымостил трупами нечестивых пути вплоть до Александровской слободы и имеет доброе намерение пути кровавые высушить. И архимандрит Иоасаф, иноки, воеводы и прочие сидельцы послали к князю Михаилу Васильевичу от дома чудотворца просьбу с молением о помощи, потому что оставшиеся люди изнемогли.
И послан был от князя Михаила воевода Давыд Жеребцов, а с ним шестьсот мужей, отборных воинов, и триста им прислуживающих. По молитвам чудотворца, они прошли никем не задержанными, - ни дозорами, ни стражей не были они замечены, и налегке всех минули быстро. < ... >
О ПОМОЩИ ЧУДОТВОРЦА В РИСКОВАННЫХ ВЫЛАЗКАХ
Удивительно это всегда происходило, когда раньше сидели люди в осаде в Троицком Сергиевом монастыре, еще до прихода Давыда Жеребцова, когда они выходили на бой с супостатами: когда соберутся люди и подготовятся с великим вниманием, то не всегда успешным оказывался выход; если же с какой-то уверенностью выйдут, то и пагуба бывала. Похвальное же если что делалось, то не подготовкой, но последней простотой. Удивления эти рассказы достойны.
Когда видели люди противников где-нибудь стоящих и уверенно и храбро действующих, или близ стен беснующихся, то, удерживаемые воеводами, чтобы не погибали понапрасну, не имея возможности выйти, друг на друга взглядывали, сердцами терзаясь. И, придумывая каждый себе нужду и потребность, у приставленных над ними отпрашивались: одни за травой, другие за водой, иные дров добыть, иные коренья выкопать, кто веники нарезать, а кто и подальше отпрашивался - к колодцу чудотворца, воды для исцеления зачерпнуть. Поляки же, радуясь такой несогласованности, как псы на зайцев, отовсюду нападали, и начиналось кровопролитие во многих местах: ибо не по десять или двадцать, но по пять, по три и по два, порознь бродя, смерти искали. Против же врагов, когда те подходили к ним, вместе они ополчались. И не ради чести выходившие достойными чести победителями оказывались. Спасителя же нашего защитой в таковом смирении никто никогда не погиб, но все до одного невредимыми возвращались в дом преподобного. Давыд же Жеребцов, когда пришел и увидел, сколь попросту поступают выходящие на вылазки, обругав их хорошенько, отослал их прочь, повелев не выходить с ним в бой. Будучи уверен в своем отборном воинстве, хорошо вооружившись, вышел он переведаться с раздражающими. Столкнувшись же с супостатами, оказавшись одолеваем, со срамом он побежал, вместо победного пота слезами облившись. Оружный - как без оружия бежал. По малом же времени, еще дыша рвением, вышел он, чтобы отомстить. Простецы сказали ему на пути: «Мы, государь боярин, прося перед этим у чудотворца Сергия помощи, со слабым вооружением выходили, потому что недостает его у нас, как овцы выходили, а пастух наш сам о нас заботился и не погубил нас никогда». Давыд же, с гневом подняв глаза на говорящих, вышел к врагам на бой. Когда же сошлись противники и начался бой, замечают простецы, что у храброго и мудрого мужа нет удачи, но из-за его запрета не смеют помощь ему подать. Видя же, что порублены будут кедры в дубраве, и, не дожидаясь гибели своей надежды, по своему простому обычаю немощные бросились в бой и спасли мудрых от рук лукавых. Гордецы же с тех пор называли немощных и бедных не овцами, но львами, и не сиротами, но господами и вместе с собой за трапезу их сажают. И оставляют немецкую мудрость, а принимают покрываемых преподобным безрассудность. И, простыми став, забыли, как убегать, но привыкли славно врагов гонять.
О ПРИХОДЕ ГРИГОРИЯ ВАЛУЕВА
Месяца января в 1 день, в четвертом часу ночи пришел из Александровской слободы от князя Михаила Васильевича в Троицкий Сергиев монастырь воевода Григорий Валуев, а с ним отборных воинов пятьсот храбрых мужей, и все с оружием. Они пришли переведаться с литовскими людьми и русскими изменниками и войско их смести. Когда же стало рассветать, соединившись с Давыдом и с троицкими сидельцами, храбро вышли из города и смело напали на польские и литовские роты. И втоптали они их в Сапегины таборы, и станы их около таборов зажгли. И милостью пребезначальной троицы литовских людей многих они побили и пленными взяли. Сапега же и Лисовский со всеми своими полками вышли против них, и произошел между ними великий бой на Клементьевском поле, на Келареве пруде, на Волокуше и на Красной горе. И, долго дравшись, многие с обеих сторон испили смертную чашу, но больше погибло из полка еретического. И разошлись они. И проведя тот день в обители чудотворца, выполнив приказанное им, присланные вновь возвратились к князю Михаилу Васильевичу. На польских же и литовских людей и на русских изменников великий страх тогда напал, и они пребывали в недоумении, как сказали оставшиеся после них.
О ПОБЕГЕ ГЕТМАНА САПЕГИ И ЛИСОВСКОГО
И января в 12 день гетман Сапега и Лисовский со всеми польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками побежали к Дмитрову, никем не гонимые, только десницей божией. В таком ужасе они бежали, что и друг друга не ждали, и запасы свои бросали. И великое богатство многие после них на дорогах находили - не худшие вещи, но и золото, и серебро, и дорогие одежды, и коней. Некоторые не могли убежать и возвращались назад и, в лесах поскитавшись, приходили в обитель к чудотворцу, прося милости душам своим, и рассказывали, что, дескать, «многие из нас видели два очень больших полка, гнавшихся за нами даже до Дмитрова». Все этому удивлялись, так как от обители не было за ними никакой погони. < ... >
По отшествии же сынов беззаконных, переждав восемь дней, послали из обители чудотворца к царствующему граду, к государю, старца Макария Куровского со святой водой, января в 20 день. < ... >
Текст воспроизведен по изданию: Воинские повести Древней Руси. Л. Лениздат. 1985
обители чудотворца Сергия, выпускали большие стада по запрудной стороне по Красной горе и на Клементьевское поле и тем соблазняли осажденных людей сделать из крепости вылазку, чтобы те отъехали от стен. И так в течение многого времени выпускали они стада днем и ночью. Хитрые как лисы и как хищные волки, с сатанинским коварством замыслили они это против голодных сидельцев. Бог же не оставляет рабов своих, уповающих на него, и замысел их так и не осуществился.
Месяца августа в пятнадцатый день, как раз в светлый всемирный праздник Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, честного и славного ее Успения, из Сапегиных таборов, по прежней их злой хитрости, опять выпустили они свой скот в прежденазванное место. Троицкие же сидельцы, потихоньку выехав из крепости на конях Благовещенским оврагом, стражу литовскую побили и, захватив стада их, погнали к крепости. Пешие же люди, выйдя с Пивного двора, так и погнали скот в крепость, благодаря Бога и Пречистую Преблагословенную Владычицу Богородицу и великих чудотворцев Сергия и Никона за то, что здоровыми ушли от столь великого воинства литовских людей, не потерпев никакого вреда, будучи сами столь малочисленны. И вот что еще удивительно: когда скот погнали к монастырю, тогда тот скот сам быстро побежал к монастырю, никуда не сворачивая, и без всякой задержки вошел в крепость.
О ПРИХОДЕ В ОБИТЕЛЬ ДАВИДА ЖЕРЕБЦОВА СО МНОГИМИ ЛЮДЬМИ, О ПРОПИТАНИИ РАТНЫХ ПО МОЛИТВАМ ЧУДОТВОРЦА, ОБ УМНОЖЕНИИ МУКИ, СУХАРЕЙ И РЖИ, О БЛАГОДАРЕНИИ АРХИМАНДРИТА ИОАСАФА И О ЕГО НИЩЕЛЮБИИ И О ПОБЕГЕ САПЕГИ И ЛИСОВСКОГО СО ВСЕМИ ИХ ЛЮДЬМИ
Услышали в Троицком Сергиевом монастыре, что князь Михаил изгнал из Переяславля литовцев и русских изменников, мостя пути трупами нечестивых вплоть до Александровской слободы и имея доброе намерение пути кровавые осушить. И архимандрит Иоасаф, иноки, воеводы и прочие сидельцы посылают к князю Михаилу Васильевичу от дома чудотворца, прося с молением о помощи, потому что оставшиеся люди изнемогли.
И послан был от князя Михаила воевода Давид Жеребцов, а с ним шестьсот мужей, отборных воинов, и триста им прислуживавших. По молитвам чудотворца, они прошли никем не задержанными, - ни дозорами, ни стражей не были они замечены, и налегке всех минули быстро.
Не имея с собой для пропитания ничего потребного, они испытывают нужду и, не заботясь о пропитании мучающихся в бедах, думают лишь о своей пользе. И берет Давид все хозяйство на себя и счетные записи монастырских запасов отнимает. Из рук старца Макария он взял в житницах двадцать четвертей ржи, двести четвертей сухарей, да в хлебне муки ржаной сорок четвертей, да овса семь тысяч семьсот
семьдесят шесть четвертей. Конная мельница была тогда испорчена, и лесу не было, и починить ее было нечем. Также и молоть было некому, ибо трудившиеся люди все перемерли, и мололи в день только по три осьмины ржи или овса, пекли же в день по четыре квашни, а в квашне - пять четвертей. И к тем хлебам каждый день брали на трапезу сухарей четвертей и по девять, и по десять, и по одиннадцать.
Архимандрит же Иоасаф как начал с самого начала, так и до этого времени заботился о бедных и нищих, и был он оком для слепых и ногой для хромых. Хоть и не своими руками и ногами он им служил, но всех всячески благодетельствовал и без слез не мог смотреть на плачущих, скорбя со вздыхающими, и всякий, что-либо просивший, с пустыми руками не уходил от него.
Оставшиеся же иноки, видя насилие ратных людей и попечение отца Иоасафа о бедных и нищих, как прежде из-за этого роптали на него, так и в то время и потом, приходя, ругали его в лицо. Боголюбивая же душа у всех прощения просила и тихими словами учила за все благодарить Господа. И сказал он: «Лучше нам умереть, нежели перестать жалеть сирот. Да и не допустит великий Сергий, чтобы мы от голода истаяли». Смотрите же все слушающие, сколь скор заступник уповающих на него, великий отец наш Сергий. Ведь этот Иоасаф был простым человеком, а не пророком и не сотворителем знамений, но уповал с верой и не посрамился, как та вдова, питавшая Фесвитянина, ибо поверила его слову, и не исчерпались малые пригоршни за три года и шесть месяцев. Ибо воистину «праведники и по смерти живы», как и сегодня на глазах у всех сделалось очевидным. Казалось ведь тогда оставшимся инокам, что пищи
Лишь на одну седмицу дней, протянулось же время на тех малых остатках на восемьдесят четыре дня, с девятнадцатого октября по двенадцатый день января. Ибо в тот день Сапега и Лисовский от Троицы со всеми польскими и литовскими людьми побежали к Дмитрову.
О ПОМОЩИ ЧУДОТВОРЦА В РИСКОВАННЫХ ВЫЛАЗКАХ
Удивительно это всегда происходило с самого начала во время сидения в осаде в Троицком Сергиевом монастыре, еще до прихода Давида Жеребцова, когда люди выходили на бой с супостатами: если соберутся они и подготовятся с великим тщанием, то не всегда добром оканчивался выход; если же и с какой-то уверенностью выйдут, то и пагуба бывала. Похвальное же если что делалось, то не подготовкой, а крайней простотой. Удивления эти рассказы достойны.
Когда увидят они противников, где-нибудь стоящих и с уверенностью храбро действующих или близ стен беснующихся, то, удерживаемые воеводами, чтобы не погибали понапрасну, и не имея возможности выйти, друг на друга взглядывая, сердцами они терзались. И, придумывая каждый себе нужду и потребность, у приставленных над ними они отпрашивались: одни за травой, другие за водой, иные -
дров добыть, иные коренья выкопать, кто веники нарезать, а кто и подальше отпрашивался - к колодцу чудотворца, воды для исцеления зачерпнуть. Поляки же, радуясь такой несогласованности, как псы на зайцев, отовсюду нападали. И начиналось кровопролитие во многих местах: ибо не по десять или двадцать, но по пять, по три и по два, порознь бродя, смерти они искали. Против же врагов, когда те подходили к ним, они вместе ополчались. И выходившие не ради чести оказывались достойными чести победителями. Благодаря защищающему нас Спасителю в таковом смирении никто никогда не погиб, но все до одного здоровыми возвращались в дом преподобного.
Давид же Жеребцов, когда пришел и увидел, сколь попросту поступают выходящие на вылазки, долго их бесчестив и отослав прочь, повелел не выходить с ним для боя. Будучи уверен в своем отборном воинстве, хорошо снарядившись, выходит он переведаться с раздражающими. Столкнувшись же с супостатами и позорно одолеваемый ими, он убежал, вместо пота победителя слезами облившись. Снаряженный, беспорядочно убежал. По малом же времени, еще дыша рвением, выходит он, чтобы отомстить. Ему простецы сказали на пути: «Мы, государь боярин, прежде этого прося у чудотворца Сергия помощи, выходили с малым снаряжением, потому что не дают его нам, но как овцы выходили, пастух же наш сам о нас заботился и не губил нас никогда». Давид же, с гневом подняв глаза на говорящих, вышел к врагам на бой. Когда же завязался бой, замечают простецы, что у храброго и мудрого мужа нет удачи, но из-за его запрета не смеют подать ему помощь. Видя же, что порублены будут кедры в дубраве, и не дожидаясь гибели своей надежды, по своему простому обычаю, немощные бросились в бой и похитили мудрых от рук лукавых. Гордецы же с тех пор называют немощных и бедных не овцами, но львами, и не сиротами, но господами, и вместе с собой за трапезу их сажают. И бросают немецкую мудрость, и принимают покрываемых преподобным глупость. И, простыми став, забыли, как убегать, но привыкли славно врагов гонять.
О ПРИХОДЕ ГРИГОРИЯ ВОЛУЕВА
Месяца января в первый день, в четвертом часу ночи пришел из Александровской слободы от князя Михаила Васильевича в Троицкий Сергиев монастырь воевода Григорий Волуев, а с ним отборных воинов пятьсот храбрых мужей, и все с оружием. Они пришли переведаться с литовскими людьми и русскими изменниками и войско их смести. Когда же стало рассветать, соединившись с Давидом и с троицкими сидельцами, храбро выходят они из города и смело нападают на польские и литовские роты. И втоптали они их в Сапегины таборы, и станы их около таборов зажгли. И милостью Пребезначальной Троицы литовских людей многих они побили и пленными взяли. Сапега же и Лисовский со всеми своими полками вышли против них, и
произошел между ними великий бой на Клементьевском поле, на Келареве пруде, на Волкуше и на Красной горе. И, долго бившись, многие с обеих сторон испили смертную чашу, но вдвое больше погибло из полка еретического. И разошлись те и другие. И, проведя тот день в обители чудотворца, выполнив приказанное им, присланные назад возвратились к князю Михаилу Васильевичу. На польских же и литовских людей и на русских изменников великий страх тогда напал, и они были в недоумении, как рассказывали оставшиеся.
О ПОБЕГЕ ГЕТМАНА САПЕГИ И ЛИСОВСКОГО
И января в двенадцатый день гетман Сапега и Лисовский со всеми польскими и литовскими людьми и с русскими изменниками побежали к Дмитрову, никем не гонимые, только десницей Божией. В таком они ужасе бежали, что и друг друга не ждали, и запасы свои бросали. И великое богатство многие после них на дорогах находили, - не из худших вещей, но из золота, и серебра, и дорогих одежд, и коней. Иные же, не в силах бежать, возвращались назад и, в лесах поскитавшись, приходили в обитель к чудотворцу, прося милости своим душам и рассказывая, что, дескать, «многие из нас видели два очень больших полка, гнавших нас до самого Дмитрова». Все этому удивлялись, так как от обители не было за ними никакой погони. В князя Михаила приходе уже отчаялись: моление обители к нему он презрел.
По отшествии же сынов беззаконных переждав восемь дней, посылают из обители чудотворца к царствующему граду, к государю, старца Макария Куровского со святой водой, января в двадцатый день. Все еще опасались в доме чудотворца врагов, и людей считали, и пригодное для их питания захотели учесть. И еще нашли в хлебне муки четвертей с десять, также и сухарей четвертей с пятьдесят. Всех в изумление это чудо повергло: как из столь малых запасов на такое время продлилось преизобильство - и не только для людей, но и для скота. Ибо больше названного здесь числа оказались избытки: ведь тогда давали коням овса на все воинство по девяносто четвертей на день да монастырским и воеводским лошадям по десять четвертей на день; и кормили весь скот больше ста дней тем овсом. А когда разошлись все ратные из обители, еще и остатков того овса много осталось на потребу искушенным от Бога великими бедами. И когда князь Михаил, малое время помедлив, пришел из слободы в дом чудотворца со всем воинством, с русскими людьми и с немцами, то все воинство из тех же малых остатков брало довольствие, также и весь скот свой из житницы чудотворца достаточно питали. И по уходе его и всего воинства для многих пропитание осталось.
СЛОВО БЛАГОДАРСТВЕННОЕ ЗА ВСЕ СОТВОРЕННЫЕ ЧУДЕСА БОЖИИ, БЫВШИЕ В ОБИТЕЛИ ЧУДОТВОРЦА СЕРГИЯ ПО МОЛИТВАМ ЕГО. ТВОРЕНИЕ ТОГО ЖЕ КЕЛАРЯ ИНОКА АВРААМИЯ
Кто захочет счесть все звезды круга небесного и из воздуха капли дождя изливаемые,
и по краю моря лежащий песок исчислить, никак не сможет, ибо это невозможно для человека, но одному только Богу по силам. Так же невозможно счесть чудеса великих светочей, дивного в чудесах преподобного и богоносного отца нашего Сергия чудотворца и ученика его Никона чудотворца. Сколько творит Бог через угодников своих предивных, превосходящих всякое слово и умом непостижимых чудес! Словно солнце простирает он повсюду лучи чудес - не только в обители их, но и в царствующем граде Москве и в окрестных российских землях, - везде прославил Бог угодников своих, и повсюду распространились их чудеса вплоть до внешних государств Греческой и Римской державы. Настолько ведь возлюбил его Бог и прославил, что невозможно рассказать о всегда бывающих чудесах или писанию их предать. Ибо на всяком месте в бедах, или в скорбях, или в узах и в плену, в изгнании, в кровопролитиях и во всяких тяжелых утеснениях и печалях, кто призовет с верой на помощь этого великого отца, тот ведь посрамленным никогда не уйдет и в надежде своей не ошибется. Иногда же и прежде просьбы святой находящихся в печалях опережает и неищущим его скорым помощником оказывается. Ибо он вечный друг Матери Слова Божия; не считавший тогда и ныне всех нас питает. Кто же я, окаянный
и грехи нелегко исцеляемые носящий, чтобы захотеть, тьмой будучи, сосчитать простираемые солнцем лучи чудес? Но о чем должен, о том я и вопию непрестанно, моля заступника отчаявшихся.
О, освященная вершина, как спас ты из рук гордецов созданное потом твоим, так и меня всеокаянного спаси из гортани змея, ибо к тебе прибегаем, обновившему чудеса Евфимия Великого и Феодосия: дай мне слово, бессловесные дела творящему, научи меня восхвалять тебя, служащего предвечному Слову, словом все составившему! Благословен Господь Бог наш, осуществляющий через тебя дивное и неизреченное! Благословенно тело твое, преподобный Сергий, уверяющее в воскресении мертвых! Всехвально, благословенно и препрославлено имя Господа, давшего тебя зрячим для спасения от греха! Благословен Господь, тобою удерживающий влекомых ко греху и вкладывающий в мысль живого тебя пред очи всем зрящим! Благословен живший прежде бытия всего мироздания, неисчислимый сотней тысяч и тьмами тем лет, но вечно сущий, изволивший создать все, безначальный и бесконечный, прославивший тебя наравне с прежними великими святыми! Благословенны вы, господа Сергий и Никон, сохранившие дом свой от обступившего его сатаны!
Благословенна и ты, о Дева преблагословенная Мария, одно только это место сохранившая от меча еретического! Благословенна ты, чаша, покоящаяся в руке Создателя всех, в которую Бог налил вино нашего веселия, а мы его напились, несмешанного, неиспорченного, в двух естествах, Божьем и человеческом, незамутненного! Блаженна ты, зеркало надмирное, в котором увиден был Сын Божий!
Блажен ты, источник запечатленный, изливший воду живую, которой разумные невещественные существа желают напиться! Блаженна ты, сокровище, которое в будущий век все будут вечно воспринимать! Блаженна ты, Царица, ибо рабы твои перелетают стены вышнего Иерусалима! Благословенна ты, Владычица, ибо тебе поклоняются со страхом все небесные силы! Блаженна утроба твоя, выносившая Свет, светлейший солнца в тысячи тысяч и тьмы тем раз! Благословенны руки твои, носившие Сотворившего словом море! Блаженна дверь печати девства твоего, через которую прошел единый Господь Бог наш! Благословенны очи твои, зрящие трисоставный свет! Блаженны уши твои, слышащие тайны, существующие прежде создания всей твари! Благословен ум твой, зрящий и нынешнюю изменяемую тварь, и иную, созидаемую, и самое тебя, царствующую со Взявшим пречистую плоть от тебя! Блаженны уста твои, беседующие с родившим из тебя Сына! Блаженно чрево твое безболезненное, через которое прошел наш всеобщий Свет, как и прежде рождения, так и при рождении, и после рождения оставшееся девственным! Благословен происшедший из плоти твоей совершенный человек, сущий Бог всего! Блаженны пути, проходящие в тебе, которых и надмирных разумы не постигнут! Блаженна ты, свиток Бога Отца, в котором он написал Слово свое для спасения верных! Благословенна красота твоя, которой Гавриил убоялся! Благословен ты, ключ, бездну щедрот изливший, в которых всего мира грехи погрузились! Блаженна ты, вера невидимых! Благословенна ты, надежда отчаявшихся в спасении! Блаженна ты, упование ненадеющихся вечных мук избежать! Благословенно ходатайство твое, непосрамляющееся и в день пришествия Христова! Блаженно заступничество твое, похищающее осужденных навеки! Благословен образ твой, изображенный, чтобы поклонялись мы, грешные, для спасения! Блаженна ты, недостижимая для ума: никому по достоинству не восхвалить тебя! Блаженна ты, которой служат небесные силы! Благословенна ты, по достоинству восхваленная Богом Отцом! Блаженна ты, украшенная Сыном Божиим! Благословенна ты, сокровенное Пресвятым Духом сокровище всех благ! Благословенно слово твое, сказанное преподобному: «Неотступна буду от обители твоей!» Блаженно сказанное тобою, ибо на деле ты это выполнила! Благословенна ты, Всесильная, ибо не допустила стать мерзости запустения на месте святом! Благословенна ты, Богородица, ибо благодаря твоим молитвам не увидели мы приношения мертвого хлеба вместо живого тела Христа Бога нашего!
Благословенны вы, богоносные отцы Сергий и Никон, ибо не зазвучали злочестивые догматы в творении болезненных трудов ваших! Блаженны вы, светила церковные, что не допустили еретикам разрушить стены дома вашего святого!
Блаженны и вы, скончавшиеся в доме чудотворца и имеющие смелость к нему обращаться! Помяните и нас, да и он помянет в святых своих молитвах перед Господом!
И, о преподобные и богоносные великие отцы Сергий и Никон чудотворцы! Это маленькое и плохое писание, вам приносимое, приняв, воздвигните, преподобные, свои руки к Всенепорочной Матери Слова Божия и, вместе припав к Владычице и к Богу, долготерпеливо помолитесь обо мне грешном и недостойном, как о некоем изверге, и обо всех, с верою вас почитающих и об этих ваших к нам благодеяниях и чудотворениях с любовью читающих, чтобы он подал нам отпущение грехов и помиловал нас, недостойных милости, и я бы некоторое послабление получил в вечных мучениях, и да восхвалим мы вместе убивающего оружием уст своих непокорные ему народы, и да поклонимся Агнцу, закланному за нас, кровью которого мы отмылись от грехов. Ему слава вовеки да будет!
Глава 7. ЛИТЕРАТУРА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА
2. Исторические произведения о смуте
Дать историческое объяснение Смуты выпало на долю писателей, творивших уже после избрания на царство Михаила Романова (1613 г.), в 10-20-х гг. XVII в. Писатели эти принадлежали к разным сословиям - еще не угасла всесословная активность периода гражданской войны и иностранной интервенции. Среди этих писателей были духовные лица и миряне, представители администрации и аристократы. «Сказание» Авраамия Палицына . Одно из самых популярных в XVII в. и самых обширных сочинений о Смуте вышло из-под пера монаха Авраамия Палицына, келаря Троице-Сергиева монастыря (келарь - это инок, который заведует монастырскими припасами или вообще светскими делами монастыря). Его «Сказание» , насчитывающее в общей сложности 77 глав, состоит из нескольких разновременных слоев. Так, первые шесть глав написаны еще в 1612 г., хотя в окончательном виде памятник сложился только к 1620 г. Центральная часть посвящена знаменитой осаде Троице-Сергиевой лавры. Затем рассказ доведен до Деулинского перемирия 1618 г., в заключении которого сам Авраамий Палицын принимал деятельное участие. Авраамий Палицын - видный участник событий Смутного времени (в его поведении в эти трудные годы были не только положительные, но и отрицательные моменты: так, Авраамий Палицын служил Лжедмитрию II). Авраамий Палицын постоянно подчеркивает собственную значительность, например в рассказе о том, как он ездил в Кострому, в Ипатьевский монастырь за Михаилом Романовым, как затем встречал его у Троице-Сергиева монастыря и т. д. В «Сказании» Авраамий Палицын нарисовал поистине страшную картину народных страданий: «И крыяхуся тогда человецы в дебри непроходимыя, и в чащи темных лесов, и в пещеры неведомыя и в воде межу кустов отдыхающе и плачющеся к содетелю (богу), дабы нощ сих объяла и поне мало бы отдохнули на сусе (на суше). Но ни нощ, ни день бегающим не бе покоя и места ко скрытию и к покою, и вместо темныя луны многия пожары поля и леса освещеваху нощию, и никому же не мощно бяше двигнутися от места своего: человецы, аки зверей, от лес исходящих ожидаху». «Временник» Ивана Тимофеева. Другой писатель этого времени, дьяк (правитель какой-либо канцелярии) Иван Тимофеев, представитель высшей бюрократии, в своем «Временнике» , составленном в 1616-1619 гг., изобразил историю России от Ивана Грозного до Михаила Романова. По службе Ивану Тимофееву приходилось постоянно участвовать в отправлении государственных дел. Он имел доступ ко многим важным документам, и поэтому «Временник» содержит многие исторические известия, которые не зафиксировал ни один автор, кроме Тимофеева. Кроме того, Тимофеев описывает как мемуарист многие события, очевидцем которых он был. Когда народ ходил к Новодевичьему монастырю просить Бориса Годунова принять царский венец, тот «в руках держа пота своего утирания... плат... оного плата окрест шии своея облагаше... показуя разумевати, яко бы удавитися понуждаемаго ради хотяше, аще не престанут молящей». Кроме этого лицемерного жеста Бориса Годунова, Иван Тимофеев заметил и другие любопытные подробности, характеризующие атмосферу «добровольного» призвания Бориса на царство. Некий «отрок наущен», забравшись под самое окно кельи царицы Ирины, вопил «яко во уши той», умоляя благословить брата на царство. Все это мелкие детали, но эта их мелкость характерна, ибо здесь Иван Тимофеев проявляет себя в качестве мемуариста, в качестве частного человека, а не историка. И. А. Хворостинин. Третий автор - князь И. А. Хворостинин, происходивший из рода ярославских удельных князей. В юности он был близок к Лжедмитрию, который пожаловал его кравчим (придворный чин; кравчий разрезал еду государю) и, по свидетельству современника, «держал этого молокососа в большой чести, чем тот весьма величался и все себе дозволял» . Эта позорная близость была всем памятна, и Хворостинину важно было обелить себя в глазах современников и потомков. Поэтому в свои «Словеса дней и царей и святителей московских», которые Хворостинин писал, по-видимому, незадолго до смерти (он умер в 1625 г.), он ввел мотивы самооправдания. Однажды, рассказывает Хворостинин, Самозванец похвалялся какой-то своей «храминой», постройкой. «Ту стояше юноша некий, иже ему любим бе и печашеся присно (всегда пекся) о его спасении паче же всех человек». Этот юноша, сам Хворостинин (дальше рассказ ведется уже от первого лица), якобы осмелился обличить суетную гордыню Лжедмитрия, напомнив ему, что бог «стирает всяко превозношения гордых». В другом месте своих «Словес» Хворостинин утверждает, что его ценил сам патриарх Гермоген, возглавивший оппозицию польским интервентам. Поучая однажды собравшихся, патриарх особо выделил Хворостинина, тут же присутствовавшего:«Ты боле всех потрудихся во учении, ты веси, ты знаеши!» Был ли на самом деле этот разговор, мы не знаем, поскольку в других источниках о нем не говорится. С. И. Шаховской. Родственником И. А. Хворостинина был князь Семен Иванович Шаховской. Его жизнь исполнена внезапных перемен и превратностей, столь характерных для эпохи Смуты. В 1606 г., когда «северские» города (Путивль, Чернигов, Елец, Кромы) восстали против царя Василия Шуйского, С. И. Шаховской служил под Ельцом. Здесь его постигла первая опала: его увезли в столицу и без объявления причин сослали в Новгород - «в мор» (в Новгороде тогда была чума), однако с дороги повернули в деревню. В 1608-1610 гг. он снова был на службе в Москве, сражался с тушинцами, потом перешел на их сторону. Вторая и опять недолгая опала в 1615 г. - результат собственной челобитной Шаховского, в которой он жаловался, что «заволочен (измучен) со службы да на службу». В конце 1619 г., после смерти третьей жены, Шаховской женился в четвертый раз, что возбранялось церковными правилами. Это навлекло на него гнев патриарха Филарета. В своем «Молении» Филарету Шаховской оправдывается тем, что с первой женой он прожил три года, со второй - только полтора, а с третьей - всего 19 недель (все жены помирали). Шаховской достиг преклонных лет (источники упоминают о нем еще в 50-х гг.) и не раз бывал «опален». Прекрасно образованный человек, Шаховской оставил большое литературное наследие. Смуте посвящены две его повести: «Повесть известно сказуема на память великомученика благовернаго царевича Димитрия» и «Повесть о некоем мнисе (монахе), како послася от бога на царя Бориса во отмщение крове праведнаго царевича Димитрия». Недавно доказано, что Шаховскому принадлежит один из самых значительных памятников по истории Смуты - так называемая «Повесть книги сея от прежних лет». Этот сжатый, но цельный очерк истории Смуты дошел в составе Хронографа тобольского сына боярского Сергея Кубасова. Автором повести было принято считать киязя И. М. Катырева-Ростовского, поскольку в виршах, «Повесть» заключающих, есть такое двустишие: Есть же книги сей слагатай, Сын предиреченнаго князя Михаила роду Ростовского сходатай. У Михаила Петровича Катырева-Ростовского, известного воеводы, о котором «Повесть» упоминает в высшей степени сочувственно, был один сын, а именно Иван Катырев. По первой жене он приходился зятем будущему патриарху Филарету и шурином Михаилу Романову. Царь Василий Шуйский за «шатость» в борьбе с Тушинским вором сослал И. Катырева-Ростовского в Тобольск. Только в 1613 г., как раз к избранию шурина царем, он снова появился в Москве. Недавно найден ранний, конца 20-х - начала 30-х гг. XVII в. список первоначальной редакции «Повести» . В приписке прямо указано на автора - «многогрешного в человецех Семена Шаховского». «Повесть» здесь не имеет заглавия, а вирши выглядят так: Есть же книги сей слагатай Рода Ярославского исходатай. Итак, о Смуте в 10-20-х гг. XVII в. писали монах, приказный дьяк, два князя-Рюриковича, хотя и из второстепенных фамилий. Из этого перечня ясно, что литературная среда первой четверти XVII в. была разношерстной. Это обстоятельство говорит о том, что еще нет писателей-профессионалов; оно также говорит о том, что нет и монополии на писательский труд, что каждый может стать писателем. Разумеется, позиции и литературная манера этих авторов различны. Однако их объединяют некоторые принципиально важные моменты. .Главный из них - усиление индивидуального начала, установка на своего рода «самовыражение». Мы уже видели, как подчеркивает свою роль в событиях общерусского значения Авраамий Палицын; как И. А. Хворостинин пытается обелить себя, вводя в текст разговоры с Лжедмитрием и с патриархом Гермогеном - разговоры скорее всего вымышленные. Даже в «Повести на память царевича Димитрия», в которой Шаховской строго придерживался агиографического канона, чувствуются автобиографические черты. Сообщив о том, что царевич Димитрий был сыном Ивана Грозного от «шестыя ему жены царицы Марии», т. е. наследником сомнительной законности, Шаховской продолжает: «Да никто же зазирает (осуждает) многобрачное сие рождество... Не осудится бо всяк родивыйся от многобрачия родителским прегрешением, аще добре свое житие изведет». Защищая царевича, автор «Повести» защищал и самого себя, вернее права своих детей от четвертой супруги. Усиление индивидуального начала сказалось не в одних автобиографических намеках и сценах. Оно выразилось также в сравнительно свободном обсуждении причин Смуты и поведения ее деятелей, независимо от их положения на иерархической лестнице и социальных отношений. Все историки Смуты причину национального бедствия видят в «грехе всей России». Это естественно, ибо они еще не могли отказаться от религиозного взгляда на историю. Однако важно то, что они не ограничились общей ссылкой на этот «грех», но попытались в нем разобраться. Чрезвычайно важно, что у разных авторов такой анализ индивидуален. Иван Тимофеев и Авраамий Палицын оба согласны в том, что к Смуте привело «бессловесное молчание», или «всего мира безумное молчание», иначе говоря, безмолвная рабская покорность несправедливым властителям. Но далее каждый из писателей идет своим путем. По «Временнику», в нравственном нездоровье повинен наплыв иностранцев; их пагубную роль в бедствиях России Иван Тимофеев подчеркивает раз за разом. Напротив, Авраамий Палицын, говоря о приметах всеобщего нравственного падения - от царя до холопов, от бояр до церковного чина-не склонен перелагать вину на иностранцев. Он подчеркивает социальные противоречия в канун Смуты. При Борисе Годунове три года подряд случился неурожай, перемерли многие тысячи голодных. Потом же оказалось, что богачи скрывали огромные запасы хлеба: «Давныя житницы не истощены, и поля скирд стояху, гумна же пренаполнены одоней и копон и зародов (стогов и копен) до четырехнадесять лет от смятения по всей Русской земле...» Вину за гражданскую войну Авраамий Палицын возлагает на богачей: «Се убо да разумеется грех всей России, чесо ради от прочих язык (народов) пострада: во время 66 искушения гнева божия (т. е. во время трехлетнего неурожая) не пощадеша (не пощадили) братию свою... И яко же мы не пощадехом, тако и нас не пощадеша врази наши». Историки самодержавного государства не могут довольствоваться изображением «всенародного греха». В сфере их внимания должны оказаться и «власть предержащие». Характеристики царей - от Ивана Грозного до Михаила Романова - дают все авторы, писавшие о Смуте. Именно в этих описаниях и проявилось всего отчетливее то литературное открытие, которое Д. С. Лихачев обозначил как «открытие характера» . Суть дела, согласно Д. С. Лихачеву, заключается в следующем. В средневековой историографии человек «абсолютизируется»- он по большей части (но, как мы видели выше, не всегда) либо абсолютно добр, либо абсолютно зол. Авторы начала XVII в. уже не считают злое и доброе начала в характере человека чем-то извечным и раз навсегда данным. Изменчивость характера, как и его контрастность, не смущают теперь писателя: напротив, он указывает на причины такой изменчивости. Это, наряду со свободной волей человека, влияние других людей, тщеславие и пр. В человеке соединяются разные черты характера - и хорошие, и плохие. Это открытие можно проиллюстрировать теми характеристиками Бориса Годунова, которыми испещрены сочинения о Смуте. Любопытно, что ни один из авторов в рассуждениях о Борисе не обходится без противительных союзов. «Аще и разумен бе в царских правлениих, - пишет о нем Авраамий Палицын, - но писания божественнаго не навык и того ради в братолюбствии блазнен бываше» (т. е. притеснял ближних, грешил против заповеди о любви к ближнему). Хворостинин: «Аще и не научен сый писаниам и вещем книжным, но природное свойство целоносно имея». Даже Шаховской, рассуждая об убийце царевича Димитрия, счел необходимым сказать несколько приязненных слов о «велемудренном и многоразсудном разуме» Бориса Годунова! Сочетание в одном человеке хорошего и дурного у Ивана Тимофеева приобретает значение эстетического принципа: «И яже злоба о Борисе извещана бе, должно есть и благодеяний его к мирови не утаити... Елика убо злотворная его подробну написати потщахомся, сице и добротворивая о нем исповедати не обленимся». Этот литературный принцип прокламируется и закрепляется в Хронографе редакции 1617 г. Здесь противоречивость и изменчивость характера свойственна подавляющему большинству персонажей, начиная с Ивана Грозного, - патриарху Гермогену и Борису Годунову, Василию Шуйскому, Козьме Минину и Ивану Заруцкому, одному из казачьих предводителей. Составитель Хронографа 1617 г. обосновывает эту черту теоретически: «Не бывает же убо никто беспорочен в житии своем». Хронограф был памятником в известной мере официальным, образцовым. Своим авторитетом он закреплял «открытие характера» в русской литературе.
Доклад на Пленарном заседании Межрегионального научного форума
«Наследие святых равноапостольных Мефодия и Кирилла и современное богословское образование в России»
Уместно сразу оговориться: вопреки сложившейся трактовке означенное произведение вернее считать повествованием не об осаде, а именно об обороне монастыря сравнительно небольшим числом защитников (стрельцов, монахов, крестьян) от атак многотысячного войска во главе с польским гетманом Яном Сапегой. Действительно, опираясь на письменные и устные свидетельства, а также отчасти на собственные впечатления, Авраамий Палицын сообщает о разных эпизодах борьбы за монастырь. Но свои рассказы он объединяет в целое не на основе единства сюжета и действующих персонажей, а на основе единства темы и идейной задачи«известити» о заступничестве за обитель Пресвятой Богородицы, согласно обещанию, некогда данному Ею святому Сергию Радонежскому, а также о помощи Божией, ниспосылаемой монастырю во множестве чудотворений как по молитвам преподобных Сергия и Никона, так и через них лично.
Действительно, в период Смуты духовное значение Троицкого монастыря осознавалось в народе особенно ясно. Борьбу у его стен воспринимали как земное и надмирное столкновение добра и зла. И возможное падение обители, вероятно, должно было быть истолковано как исход Божественной благодати из Русской земли, — итог того, что и молитвы великого преподобного игумена оказались бессильными, и вековечное попечение Богоматери прекратилось, и Сам Господь, соответственно, явил безучастие к бедам православного народа. Поэтому, несомненно, религиозный смысл стояния за эту цитадель аскезы и молитвы в представлении многих московитов — и еe защитников, и сторонних наблюдателей — сопрягался с их конфессиональными и патриотическими интересами, с их усилиями оградить свою веру и своe отечество от бесцеремонного и безжалостного супостата.
Продемонстрировать данное тождество как раз и стремился Авраамий Палицын в своeм сочинении.
Подтверждением того, что Господь по-прежнему заботится о монастыре и всей России, являются в «Сказании» рассказы о чудесах вмешательства воли Божией в ход борьбы за обитель. В них автор стремился в деталях показать своим читателям, как небесная помощь ниспосылалась защитникам обители в самых трудных для них обстоятельствах. Явление таковой открывалось в видениях. Причeм видений удостоивались и защитники монастыря, и осаждавшие. Первым в видениях подавалось поддержка, вторым — устрашение.
«Видение» в данном случае термин условный, поскольку в соответствующих эпизодах главное внимание рассказчика обращено не к визионеру и его состоянию, а к личности, таинственно представшей перед ним, явившейся ему во сне или наяву. Так что вернее было бы пользоваться здесь термином «явление».
В качестве главного действующего лица в подобных визионерских эпизодах «Сказания о Троицкой осаде» обычно выступает преподобный Сергий Радонежский, реже его ученик преподобный Никон, святитель Серапион Новгородский и др. В пределах текста произведения — от введения, в котором Авраамий сообщает о своих литературных задачах, до заключения в виде «благодарственного» слова «о всех чудотворениях» , — великий основатель обители как таинственный соучастник боевых действий предстаeт многократно: трижды является пономарю Иринарху; дважды — архимандриту Иоасафу, а также (сначала явно, потом сновидно) войску казаков-изменников и казачьим атаманам одновременно; наконец по одному разу — гетману Сапеге с польско-литовскими начальниками, братии монастыря, двум галицким казакам из стана изменников, монастырскому оборонному гарнизону, и некоему больному насельнику обители (см. главы: « О явлении чюдотворца Сергиа и о приступe и о запалении пивного двора », «О явлении Сергиа чюдотворца архимариту Иасафу», «О Иванe Рязанцe», «О стрельбах по граду ноября в 8 день», «О умножении во граде беззакониа и неправды», «О утeшении чюдотворца явлением Илинарху», «О явлении чюдотворца Сергиа», «О том же свидeтельство» ). При этом образ святого очерчивается в произведении несколькими способами, если не принимать здесь во внимание единственного случая скупой констатации самого факта явления, без каких-либо деталей и атрибуций: «И тоя же нощи воснe явися преподобный чюдотворец Сергий атаманом и многим казаком» .
Самый распространeнный, традиционный и тривиальный приeм — это использование эпитетов, обычно устойчивых и потому лишeнных яркой смысловой или эмоциональной силы: «великаго чюдотворца Сергиа», «преподобнаго отца нашего Сергиа», «святаго и блаженнаго отца нашего Сергиа», «преподобный Сергий чюдотворец», «святый чюдотворец Сергий», «преподобнаго и великаго аввы Сергиа», «Сергий чюдотворец», «дивнаго же в чюдесeх преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергиа чюдотворца» . Собственно, это даже и не приeм, поскольку употребление подобных эпитетов не мотивировано стремлением автора выявить в личности великого святого какие-то отличительные, характеристические черты, это просто дань литературному этикету, а также обычаю официального именования подвижников Церкви, дань никак не связанная с идейно-художественной спецификой литературного творчества. К этим простым, однозначным определениям иногда примыкают содержательно более сложные, развeрнутые определения, в которых уже кроется метафорическое указание на отдельные духовные свойства личности преподобного, например, на его постоянную попечительную и утешительную заботу о духовных чадах: «благаго же и неизмeннаго Владыки благий вeрный раб неотступно о душах промышляя, давшихся ему» или «утeшаяй в скорбeх великий чюдотворец Сергий» . Особенно важны в этом ряду эпитеты, квалифицирующие степень святости и чудодейственности преподобного Сергия: «освященный верше» и «поновившему чюдеса Еуфимиа Великого и Феодосиа» .
Вкупе с эпитетами (структурно и семантически простыми и развернытыми) Авраамий применяет способ словесной характеристики внешности или действий преподобного Сергия: «И видe (пономарь Иринарх — В. К.)святаго ходяща по граду и по службам, кропяща святою водою монастырская строениа»; «видит (архимандрит Иоасаф Сергия. — В. К.) …стояща против чюдотворнаго образа Святыя Живоначальныя Троица и руцe свои горe воздeвша и молящяся со слезами Святeй Троицe»; «Видeшя бо (Иван Рязанец. — В. К.) около града по поясу ходящих дву старцов, брады сeды, свeтозарны образом, яко быти им по образу ипо подобию великим чюдотворцом Сергию и Никону. Един же (т. е. Сергий. — В. К.) в руцe имeяше кадильницу злату, а над кадильницею животворящий крест и кадяще обитель свою и огражаше честным и животворящим крестом стeны града…от лица же его неизреченный свeт сиаше, яко огнь паля»; «видешя (старцы монастыря — В. К.) Святого Сергиа чюдотворца, ходяща по монастырю и будяща братию»; «зрят (двое галицких казаков. — В. К.) чюдотворца, на посох поникша лицем»; «зрят (защитники монастыря. — В. К.)противу себе борзо шествующа, иже на вратeх от церкви святаго чюдотворца Сергиа, старца святолeпна и сeдинами совершена»; «позна (болящий инок. — В. К.) чюдотворца по образу написанному на иконe» .
Все эти описания создают образ таинственно и неусыпно пребывающего в монастыре его небесного покровителя, своим участливым сопереживанием и молитвенным деланием ограждающего обитель и побуждающего братию на стояние против врага. В них, описаниях, ощущается духовная эмоция, сопряжeнная с твeрдым упованием на действенное заступничество со стороны святого основателя обители. Это, если угодно, иконологические знаки, адресованные своей зримостью прямо читателю «Сказания».
Однако наиболее функциональными и изобразительными в плане формирования в сознании читателя представления о личности преподобного Сергия как мистического участника битвы за монастырь являются его речи, с которыми он, по воле Авраамия Палицына, обращается к визионерам в большинстве соответствующих эпизодов. Святой, например, то предупреждает и вселяет надежду: «Скажи, брате, воеводам и ратным людем; се к пивному двору приступ будет зeло тяжек, они же бы не ослабeвали, но с надежею дерзали» (первое обращение к пономарю Иринарху); то побуждает к молитве, поучает и опять-таки обнадeживает:«Брате, востани, се время пeнию и молитвe час! Бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Господь всесильный многих своих ради щедрот помилова вас и прочее время подаст вам, да в покаянии поживете» (первое обращение к архимандриту Иоасафу); то клеймит, вопрошает с упрeком и говорит о тщете завоевательских усилий: «О злодeи законопреступницы! Почто стекостеся разорити дом пресвятыя Троица, и в ней Божиа церкви осквернити, и иночествующых и всeх православных христиан погубити? Не даст вам жезла на жребий свой Господь!» (речь к казачьим изменническим войскам); то жeстко устрашает и угрожает: «Мольбу на вас злодeев сотворю Вышнему Царю, и вовeки осуждени будете мучитися в геонских муках» (речь к гетману Сапеге и польско-литовским начальникам); то побуждает, ободряет, советует: «Востани, не скорби, но в радости молитвы приноси, предстоит бо и молится Богу о обители и о вас Святая Пречистая Богородица и Приснодeвая Мариа со аггельскими лики и со всeми святыми» (второе обращение к архимандриту Иоасафу); то успокаивает и воодушевляет: «Что трепещете? Аще и никто же от вас не останется, не имать предати Бог святаго мeста сего, и не будет услышано во вразeх, яко “пленихом обитель Пресвятыя Троица”. Мужайтеся, не ужасайтеся! Рцeте же друг другу вси, яко нечисто живущеи во святем мeсте сем погибнут. Не нечистыми Господь спасет мeсто сие, но имени своего ради без оружиа избавит!» (речь к обороняющим монастырь); то заверяет и ободряет: «Рцы братии и всeм страждущим во осадe: почто унывают и ропщут на держащих скипетр? Аз неотступно молю Христа Бога моего. А о людeх не скорбите, людей к вам царь Василий пришлет» (вторая речь к пономарю Иринарху); то утешает, помогает и наставляет: «Рцы братии и всeм ратным людем: почто скорбят, что вeсти послати к Москвe нельзя? Аз послах от себе к Москвe в дом Пречистые Богородици и к Московским чюдотворцем всeм молебное торжество совершити трех учеников своих: Михeа, да Варфоломeа, да Наума, в третьем часу нощи. И воры и Литва видeшя их. И почто слуга не возвeстил, еже слыша от врагов, что видeша их? К монастырю бо пришедше о том сказашя сами. Вы же шедше из града глаголите врагом: “Видeсте вы старцов, почто не изымасте их? Се будет от них на вас побeда, да и на Москвe всему граду будет вeдомо о них”» (третья речь к пономарю Иринарху).
В рассмотренных случаях, как видно, преподобный Радонежский чудотворец своей волей, поступками и словами прямо воздействует на реальные обстоятельства и события. Он ведeт себя при этом как знающий, заботливый, строгий, предусмотрительный, требовательный хозяин и защитник. Потому его речи стилистически просты, а по содержанию предельно конкретны и деловиты, в них совсем нет словесных прикрас, отвлечeнности и притчивости, нет ни намeка на какой-то сокровенный духовный смысл.
Особенно показателен в этом отношении рассказ о явлении святого некоему болящему насельнику Троицкого монастыря. Явление произошло сразу после того, как преподобный Сергий чудесным образом отправил своих учеников Михея, Варфоломея и Наума доставить в голодающую Москву хлеб из монастырских запасов. И они, будучи замечены осаждающими, тем не менее невредимо, как и подобает таинственным персонажам, миновали польско-литовскую стражу и выполнили данное им поручение. О чуде пошли разговоры, кто-то верил, кто-то нет. И вот однажды один немощный престарелый инок «лежа на постели» в монастырской больнице, тоже засомневался. «Сиа же ему мыслящу, обратися к стeнe и се слышит больницу ту оттворшуся и топот ног идущу. Он же не обратися позрeти, занеже мног вход и исход больным тогда в келии той; и мнози бeднии от мирских чади ту же живуще. И слышит старец той кличюща его: “Обратися сeмо, да скажу ти нeчто!” Старец же не обратися к нему и рече: “Скажи, брате, что есть; не могу убо превратитися; вeси и сам, яко болен есмь”. Той же паки рече к нему: “Обратися! Что ленишися?” Старец же отрече: “Не хощу вредитися, повeдай просто”. Мняше бо старец, яко тоя же келии нeкто се глаголет ему; тeм же и не хотяше зрeти на нь. И премолчав предстояй начат поносити ему глаголя: “Что безумствуеши, старче? что непокорив еси? се ли иночество ти? или нeсть у Бога милости, еже подати здравие немощи твоей?” Старец же о поношении размышляше и в себe мысля: “Кто напрасньствует ми, кого же аз оскорбих?” И восхотe обратитися, и всею силою двигся, и се на ногу своею здрав ста. И позна чюдотворца по образу написанному на иконe. Глагола же ему великий чюдотворец Сергий: “Что сумнишися? Истинно послах учеников своих”. И старец, прост сый, и рече: “И на чем послал еси, государь нашь?” Преподобный же отвeща: “Их же конюшей Афонасей Ощeрин скудости ради корма трех слeпых мeринов в надолобы изгна внe монастыря, на тeх послах. Повeждь же всeм о сем: не толико ми гнусно смрад блуда согрeшающих мирян, елико же инок небрегущих своего обeщаниа. И под стeнами града обители моея всeх врагов пришедших потреблю, нечисто же во обители сей и двоемыслено живущих погублю и со осквернившимися управлю”. И се рек невидим бысть. Старец же разуме себе здрав и страхом многим одержим, и плакася до утрени о пререкании ко святому» .
Данный рассказ об исцелении и вразумлении воспроизводит внешне совершенно обыденную бытовую сцену, ход которой развивается на основе абсурдности, нелепости положения: немощный инок отказывается смотреть на своего собеседника, принимая его за подобного себе и не желая причинить себе неудобство; тот настойчиво требует от него обернуться и укаряет его в непослушании; больной всe-таки оборачивается, но не по благоговению перед своим ви-за-ви, а по гордости, обидевшись на якобы несправедливые слова; и тогда получает исцеление, но не по молитве и глубокой вере, а просто так, будто сюрприз, будто вдруг нашeл то, чего не искал; и поняв, ктó перед ним стоит, старец совсем не удивляется, более того, даже говорит со своим гостем как-то по-свойски, чуть ли не запанибрата; да и цель явившего себя в такой обстановке преподобного, оказывается простейшей, — разъяснить, кáк именно отправил он в Москву своих учеников, насколько ему противна монашеская неверность иноческим обетам и что с нечестивыми и льстивыми насельниками он поступит так же, как с врагами монастыря. Осуществив своe намерение, святой исчезает; исцелeнный же монах вместо религиозного воодушевления и славословий всю ночь с плачем раскаивается в собственной строптивости.
Как можно видеть, и все другие рассказы о явлениях преподобного Сергия, помещeнные Авраамием в «Сказании о Троицкой осаде» в общем построены так же, то есть — как сообщения об обычных и привычных фактах бытия, которые к тому же, мало связаны с религиозными переживаниями, хотя и имеют в виду божественное вмешательство в дела людские. Для героев и свидетелей этих эпизодов характерны простой облик, простая поступь, простые речи. Правильность такого вывода демонстрирует, например, глава «О явлении чудотворца Сергиа Польским и Литовским людем» , читающаяся в «Истории» уже за пределами «Сказания», но сюжетно связанная с событиями обороны монастыря. Здесь воспроизводится свидетельство некоего дворянина Семена Языкова о суеверном восхищении поляков, стоявших в осаде под монастырскими стенами, силой обороняющихся людей. Подтверждая своe мнение, поляки будто бы сообщили ему, что однажды видели, как«един мних ухватил нашу полуторную пищаль (замечу, что такая пушка — обычно медная, в полторы сажени длиной, то есть около двух метров — могла быть очень тяжелой — В. К.) и на раму свое возложил, в мур (стену — В. К.) у нас унесе. И се видeвше мы и с нами панове вельми дивишяся и страхом одержими бышя. Многа же и ина видeния видeхом и разумeхом, яко мнихом поспeшествует сила Божиа» . По убеждению Авраамия, в данном свидетельстве речь шла именно о Сергии Радонежском. Но в таком случае теперь преподобный оказывается представленным читателям «Истории» чуть ли не как былинный герой, который только одной своей силой и удалостью наводит ужас на врагов. Уместно заметить, что при этом он остаeтся и рачительным хозяином, ибо прибирает же к рукам нужное монастырю польское оружие.
Кстати, рассмотренные выше рассказы о явлениях Радонежского чудотворца в плане стилистики и поэтики более близки к народной повествовательной традиции, характерной, в частности, для бытовых сказок, и в этом отношении плохо согласуются с церковно-агиографическим нарративом, обычно свойственным литературе видений. Достаточно сравнить их, например, с визионерскими текстами, появившимися тогда же, в Смутное время, — с «Видением некоему мужу духовному», с «Повестью о видении иноку Варлааму в Великом Новгороде», с «Повестью о чудесном видении в Нижнем Новгороде», с «Повестью о видении во Владимире в 1611 году», с «Видениями Евфимия Чакольского 1611-1614 гг.». Все названные произведения отличаются сугубо церковной повествовательной природой и описывают события, происшедшие в контексте сугубо религиозных переживаний с молитвой и благоговением перед лицом Божественного откровения. Любопытно, что и в самой «Истории в память предыдущим родом», вне границ «Сказания об осаде Троицкого монастыря», содержатся подобные построения. Таковы главы: «О явлении чудотворца на Москве с хлебы», «О явлении Сергиа чудотворца на Москве во осаде Галасунскому архиепископу Арсению» и «Чудо преподобнаго и богоноснаго отца нашего Сергия чудотворца о исцелевшем немом». Вот, например, как повествуется о явлении великого русского святого архиепископу Арсению Элассонскому, греку, который остался на Руси после учреждения патриаршества и какое-то время исполнял обязанности хранителя царских гробниц в Архангельском соборе Кремля: «Тогда убо Галасунскому архиепископу Арсению бывшу во осадe в Кремлe со окаанными Поляки и с Нeмцы и всeми потребами обнищавшу, — весь бо дом его Поляки и Нeмцы разграбиша и вся имeниа его и запасы поимашя, — архиепископу же, гладом помирающу и уже живота отчаавшуся и отходную ему проговорившу, лежащу же ему в келии со единем старцом, келейником своим, является ему великий в чюдесeх Сергие; пришед х келии тихо, молитву сотворь. Архиепископ же от зельныя немощи едва отвeща: “Аминь”. И абие входит в келию его преподобный Сергий, и свeт велий в келии возсиа, и глагола ему святый: “Арсение! Се убо Господь Бог, молитв ради Всенепорочныя Владычица Богородица и великих ради святителей Петра и Алексeя и Ионы и всeх святых, — да и аз грeшный с ними же ходатай бых, — заутра град Китай предает в руцe христианом и врагов ваших вскорe всeх низложит и из града извергнет”. Архиепископ же Арсений, очи свои возвед, и ясно видит близ одра его стояща великого чюдотворца Сергиа; и познав его и едва въстав на ногу свою, поклонися ему. Он же невидим бысть от очию его. И свeт он великий, явльшийся в келии его, разыдеся. Архиепископ же, в себe быв, ощути себе от болeзни здрава и благодарив Бога до утриа».
Самое поверхностное сравнение данного рассказа с рассказом о явлении Сергия Радонежского в больнице, рассмотренным выше, обнаруживает их полярное различие. Теперь уже реализуется модус традиционного агиографического повествования: преподобный предстаeт перед визионером с молитвой, в ореоле света и предрекая; визионер же благоговейно поклоняется ему и, получив исцеление, молитвенно благодарит его. Иное качество имеет также и сама словесная ткань рассказа. Действительно, во всех подобных эпизодах в «Истории в память предыдущим родом» последовательно используется церковнославянская, а не разговорная, лексика, усложнeнный синтаксис и патетически напряжeнная, а не обыденная, интонация. Соответственно, и поведение героев меняется: визионеры пребывают в состоянии молитвы, религиозного воодушевления и благоговения, святой же Сергий излучает сияние, насыщает, предсказывает, исцеляет; одни припадáют к чаше Божественной милости и спасения, другой еe подаeт. Да и сам автор — Авраамий Палицын — по этому поводу воспаряется в молитвенном восторге, восхваляет и проповедует «о величии Божии, како прослави и нынe прославляет угодника своего великого в чюдесех» . Но при этом цель писателя остаeтся неизменной: как в сакраментальных эпизодах — средствами книжно-панегирической риторики, так и в будничных — с использованием средств сказовой, разговорной стилистики, Авраамий всегда стремится показать, что преподобный Сергий Радонежский — истинный народный святой, неотступный защитник своей обители и всей Русской земли и что «на всяком бо мeсте в бeдах или в скорбeх или в юзах в плeне же, и в изгнаниих, и в кровопролитиих, и во всяких нужных тeснотах и печалех и иже призовет с вeрою в помощь великого сего отца, той убо посрамлен никако же исходит и чаяния своего не погрeшит. Овогда же и преже прошениа святый в печалeх предваряет и неищущим его скор помощник обрeтается. Той убо друг присный Матери Слова Божиа, не считая тогда и нынe всeх нас питает» .
Итак, формируя у читателя представление о преподобном Сергии Радонежском, Авраамий Палицын использует комплекс как семантически простых, так и метафорических эпитетов, влагает в его уста различные в идейно-стилистическом отношении речи, описывает его внешность и поступки и, наконец, характеризует разное восприятие его личности разными участниками борьбы за монастырь. Всe это позволило писателю создать объeмный образ святого, показать его, если позволительно так выразиться, в динамике стереоиллюзии и стереофонии. А последнее особенно важно, ибо наглядно свидетельствует о начавшемся в русской литературе отходе от средневековой традиции плоскостной, одномерной и аперспективной изобразительности.