Совсем недавно я узнал об этом музыкальном коллективе и уже успел стать их поклонником. Очень радует, что появляется все больше талантливых и творческих молодых людей с левыми взглядами, да еще так теоретически подкованных. Иначе и быть не может, ведь Коммунизм - это молодость мира!…
В эпоху Перестройки много и пафосно вещалось о свободе творчества. Мятущиеся публицисты разражались откровениями на тему "Как дура-цензура убивает художественную мысль". Читателю и зрителю открывались произведения, когда-то положенные на полку. Что в итоге? Пара-тройка действительных шедевров на фоне псевдо-заумной мути или откровенной халтуры, однако же интеллигенция делала вид, что закатывает глаза от умиления, а не потому, что скучно, тускло, претенциозно и совсем не Бертолуччи. Рок-музыканты превратились в этаких "мэтров гласности" — не пропадали с телеэкранов и в основном трепались о вольном самовыражении, уча Горбачёва, а потом и Ельцина "правильной" демократии…
Но вернёмся в наши дни! Сразу после Нового года в блогах промелькнул фрагмент из "Кинопанорамы" двадцатипятилетней давности — гений советской режиссуры искренне радовался падению системы, которая все годы — как вдруг выяснилось — нещадно его давила и заставляла идти против убеждений. Поучала на партсобраниях. Принуждала городить конъюнктурную ахинею, а иначе — отказ от профессии, забвение, а то и государева кара. И вот теперь, когда спёртый воздух тоталитаризма наконец-то сменился Wind-ом of change (ветром перемен), мы понаделаем разных шедевров.
Кому понадобилось вспоминать сию болтовню четвертьвековой давности? Нам. Потому что в новогодние каникулы, как впрочем и все эти годы, мы опять смотрели похождения доктора Лукашина, страдания тётушки Чарли и танцы Мэри Поппинс. То самое "никудышное" советское кинишко, состряпанное под руководством Славы КПСС и в согласии с высочайшей цензурой. Зато современные недо-блокбастеры можно смотреть только один раз, не до конца и лучше всего вполглаза, даже если их снимают наши киноклассики, кое-что помнящие о мастерстве и совести. Один из них честно выразил общую идею: "Теперь мы зависим от диктатуры продюсера". Господа-ваятели сменили одни вериги на другие, а власть догмы — на диктатуру банкноты. Но свобода творчества формально присутствует: никаких агитпропов и никакой Фурцевой! "Твори — выдумывай-пробуй!", как сказал поэт Маяковский. Но не пробуется. Не творится — не пляшется. И не поётся. А если поётся, то сладенькую попсу, ибо выводить классические рулады — это физически тяжело, требует морально-духовного напряжения и — скудно спонсируется. Простой народ любит блестящее, пряное и сексуальное. Поэтому пой, Вася, песни "для ног" и надень-ка фосфоресцирующие боты. Многие наши "звёзды" на телепроектах поют в самой разной, в том числе и в оперной манере — выясняется, что у этих смазливых девочек и похабных мальчиков недурственные вокалы. Могли бы и что получше исполнять. Но… Кто же на "получше" даст денег? Разве что какой эксцентрический негоциант, которого в детстве таскали в музыкальную школу. Да и успеха иметь не будет — простолюдин любит зрелища. Прошли те лихие годы, когда слесаря и ткачиху подтягивали до высшего уровня, — современного менеджера по инновациям никто воспитывать не собирается. Не те времена, чтоб насилие над слабым мозгом учинять! Свобода личности — гарантируется. Врубаем трёхаккордное! Читаем дурацкое! Хрустим попкорном, чтобы не затосковать в кинозале.
Книгоиздательство и СМИ тоже заточены под создание развлекательного контента. Хотите издать книгу об архитектуре позднего Модерна? Или — красочный альбом о многообразии русских наличников? Нет проблем: соберите нужную сумму по друзьям, коллегам и организациям, продайте дачу (всё равно она уже почти развалилась) и — пожалуйста, издавайте. Вам и обложку с золотым тиснением сварганят — желание клиента закон для продавца. Массовому читателю сие вообще-то не нужно, а кормить эстетов — не наш профиль. Мы — для ширнармасс работаем. Один знакомый писатель вполне востребован и плодовит: он пишет истории про так называемых "попаданцев" — наших современников, которые по самым разным причинам попадают в стародавние эпохи. Так, наш спецназовец оказывается в Средневековье и бьётся на стороне Алой Розы против Белой Розы. Или — на стороне белых против красных — в стане Деникина. Или у трёхсот спартанцев. Или против спартанцев. Можно и в Мезозой — бороться с гигантскими рептилиями. Автору-многостаночнику всё равно, о чём фантазировать. Точнее — издателям всё равно. В том смысле, что грамотно составленный антураж не волнует заказчика сюжетов, как, впрочем, и основного потребителя. Автор честно признаётся, что для современного читателя важен экшн, действие — на фоне условного Акрополя, Версаля и гитлеровской ставки "Вольфшанце". "Ну, там драки и побольше секса… Я как-то раз попробовал умничать — сыпал аутентичными терминами. Так именно эту книжку хуже всего покупали!" Свободен ли он? Вряд ли. Потому что в редакции требуют "поменьше витийствовать" или, как посоветовали другой знакомой писательнице, "…усилить сцены соитий". Да, кто-то запальчиво крикнет: "А при Советах заставили бы ввернуть цитатку из Энгельса и выделить классовую сущность главного героя!"
()
Представьте себе, что, например, во Франции есть радиостанция «Эхо Парижа» или ещё какой-нибудь телеканал Pluie, что в переводе означает… нет, не «плеваться», а всего лишь «Дождь», но занимаются они именно плевками в сторону французской реальности и, конкретно, - в адрес президента. На гранты из… России, предположим. Или пусть даже без грантов, просто из лично-спортивного интереса. Вот сидят они, грея пышные зады, в студии канала Pluie да поплёвывают. А ещё в интернетах, в прессе процветают топовые блогеры антифранцузского направления и профессиональные писаки, бесперебойно тявкающие на тему «Народ-ничтожество» и «Как стыдно быть французом». Вот в каком духе сие звучало бы: «Патриотизм? Прибежище негодяя, да и самоназвание мы взяли от германского племени франков, а ещё когда-то прозывался наш город Лютеция, ибо нас-дураков кто-нибудь вечно завоёвывал - то немцы, то русские, то не пойми кто».
Далее на телеканале «Плевок» - очередной сеанс франкофобии. Почему бы нам не стать русскими? Они у нас взяли не только Париж, но и балет, сделав его своим национальным достоянием. Впрочем, мы сами балет стырили у итальянцев, точнее, нас ему обучила изысканная Екатерина Медичи. Это она, от природы грациозная (не то, что мы - француженки) ввела в моду балетные постановки. Флорентинцы заставили парижан мыть шею и пользоваться парфюмерией, тогда как мы вечно ходили вшивыми в своей недо-Лютеции. Всё то хорошее, что было почему-то (и довольно-таки случайно) создано на территории Франции, придумали иностранцы. Нашу классическую музыку сотворил итальянец Джованни Баттиста Люлли. Шансон популяризировал армянин Шарль Азнавур. Гений лёгкого жанра - Мишель Легран - тоже армянского происхождения. Мы сами не умеем ничего - ни кантату сварганить, ни тру-ля-ля напеть. Вы полагаете, что мы - люди духа и чести? Да ни за что! Сдаёмся без боя и тут же мчимся ублажать захватчика. Мы исключительно бездумно подчинялись здравому, харизматичному, смелому… корсиканцу. Да и тот всё слил в конечном итоге, потому что с нами - французами можно только лететь в пропасть, увлекая в оную все прочие народности. Мы должны покаяться за наполеоновские войны, а потому: простите нас, поляки за поругание Марии Валевской.
()
На самом деле, господа (в отличие от рабов) свободу (как возможность валяться, везде гадить и допиваться до свиноподобия) вообще не ценят. Больше того - они в своих философских трудах и поучительных романах постоянно прославляют служение и службистов, созидание, свершения. Советская парадигма была чисто господская - главное служить, и даже гонорар не так важен. Зато - любимая работа. Как там у Стругацких? «Не надо, - сказал я. - Не надо мерять на деньги». - «Да нет, я пошутил», - сказал бородатый. «Это он так шутит, - сказал горбоносый. - Интереснее, чем у нас, вам нигде не будет» . Только господин может уйти на более интересную работу - с более оплачиваемой. Это трудно и почти нереально. Потому что для этого нужно иметь совершенно иное мышление. Господское. Раб любит не_работу за приличные деньги. Параллельно с этим, раб ненавидит дресс-код и прочие ограничения. Костюм сковывает его вольную волюшку.
Господин любит правила и ограничения . Если их не создаёт общество, он сам будет их создавать. Чем выше осознанность, тем больше разнообразных табу. Самые могущественные короли были рабами этикета. Испанская знать, владевшая всем миром, носила чёрный бархат и истязала себя постами, молебнами, железными корсетами. Дети русских императоров воспитывались в великой строгости. Николай I (он первым это сказал!) ...называл себя рабом на галерах. А ведь мог бы жрать-валяться-совокупляться. Хомо-советикуса с детства приучали к жёсткому политесу и к культу книг. Прививали господское осознание себя. Свобода - это умение сказать самому себе - нет . Рабу всегда мало свободы. Как только ему дают возможность лежать, а не бегать, он тут же начинает требовать сервировочный столик рядом с лежбищем, а ещё - телеящик с развлекаловкой - пред очи. Рабу все обязаны. Господину - никто, ибо господин сам творит свою жизнь. Не устраивает - уходит. Или сражается. Раб - сетует, ноет, обвиняет. Ему недодали. Он желал бы денег и устроенности. Но не созидания. Раб завистлив - ему всегда мало и вечно плохо.
Раб любит Себя, считая своё Я - центром мироздания. Господин способен к скептическому отношению к своей персоне. Раб ценит свою тушку, свои маленькие достиженьица и свои крохотные достоинства, раздуваемые им до размеров гениальности. Господин не думает о себе-прекрасном. Для него важно дело. Раб ощущает свою неповторимость. Господин - просто живёт, ибо он - хозяин жизни. Он может не иметь супер-гаджета и пятиэтажного особняка. А может иметь. Его суть не изменяется. Дворянин - и в дырявом камзоле, и в бриллиантах всё равно остаётся таковым. У него нельзя отнять его статус. Всё то же втюхивалось и советским людям - советское звучит гордо. Мы не рабы. Современный же человек имеет рабью сущность - ему всего и всегда мало. Особенно той самой свободы. Для него воля - это разрушение, топтание, охлократия, критика властей, ничегонеделание. Ему бы порвать оковы... Он бы уууух! Побежал бы в пампасы. Перестал бы бриться. Побил бы всех чиновников. И заодно - велосипедистов. И завёл бы себе гарем. И жрал бы. И плевал бы всем в лицо. Это и сеть свобода раба. А свобода господина - это работа.
Галина Иванкина
Последние два-три года наметилась пренеприятная и опасная тенденция — ухарское размахивание ватником. Начиналось всё скромно. Данный термин сочинили русофобы для высмеивания и охаивания патриотизма. В самом предмете ничего позорного нет — в тех ватниках войну выиграли, мирную жизнь отстраивали, созидали и сеяли. «На картошку» из всяких НИИ ездили. По грибы ходили и ходят до сих пор. Однако идеологические противники переиначили сей образ, придав ему уголовно-маргинальную окраску: не дачный огород в октябре, а провинциальная рвань-пьянь. Итак, ватник — это уже не просто телогрейка, это — символ пропитого, грязноватого, полуграмотного российского мужика, чья супружница потребляет оливье из большого бельевого тазика и чей сын с пяти лет потягивает пивко под звуки пенитенциарного «шансона». Зато! — отмечают либерал-эстеты, — ватное семейство крайне патриотично! Они и есть — 86 путинских процентов. Неизлечимый рефрен либерала: «Я — 14, а не 86! Я мою шею и люблю стиль Ар Нуво! А они — ватники».
И вот, вместо того чтобы противостоять этой мерзости и пошлятине, многие наши люди кинулись… гордиться. Да! Мы такие! Питиё — есть веселие на Руси! Да, мы непознаваемые да с раздольною душой. Вприсядку — на обломках. Маргинальное — чудесно. Прекрасное далёко — пошло бы ты лесом! Нас и так неплохо кормят. Доходит до полного юродства — мы, мол, выиграли войну у железных немецких колонн, воевавших «по линеечке», ибо… рушим любые правила. Потому и знамя над Рейхстагом. То есть не храбрость и не святой фанатизм и даже не Т-34 — лучший танк столетия, а… иррациональность как базис. Вам не стыдно так думать? Русский мир — это многогранная культура и разносторонний ум. Это — сопряжение физики и лирики. Это — евразийская самоценность. Это — деревенские корни и футуристические мечты. В этом — наша сила, но и наша сложность.
Благодаря ей Русский мир в состоянии выжить даже в полной изоляции — за счёт своего собственного ресурса. Поэтому так важно помнить об уже достигнутом, о свершениях Русского мира.
Очерк первый
НАМ ВНЯТНО ВСЁ…
Русский мир многогранен. Русский мир непознаваем. Он стоит на стыке — и на страже — Востока—Запада, вбирая в себя премудрость первого и романтическую дерзновенность второго, создавая уникальные теории, конструкции, смыслы. Попадая на русскую почву, всякая, пусть даже привнесённая идея, играет самобытными, ярчайшими красками. Пафосные строки Александра Блока про «…азиатов с раскосыми и жадными очами» , кажется, не повторял только ленивый, точнее их цитируют именно ленивые, ибо нужно читать стихи полностью или не читать их вообще. «Мы любим всё — и жар холодных числ, / И дар божественных видений, / Нам внятно всё — и острый галльский смысл, / И сумрачный германский гений…» 1 Поэт пытается бравировать «…своею азиатской рожей», но он не забывает, что русскому человеку подвластно всё — и алгебра, и гармония, и галльские виньетки слов, и тевтонская философичность. Русский мир склонен и к логике, и к «душеведению», везде достигая совершенства. Но то — Блок. Эпоха Ар Нуво. Сейчас у нас иные времена и другие авторы. В своё время известная беллетристка Людмила Улицкая призналась на всю страну: «Нам очень повезло, потому что Альберту Швейцеру пришлось покупать билет, <…> и ехать лечить грязных, диких и больных дикарей. Нам же никуда ехать не надо. Достаточно выйти из подъезда — и мы уже в Африке. Вокруг нас такие же грязные, дикие и больные люди, которые нуждаются в сочувствии».
Почему я вдруг вспомнила об этом неприличном фортеле госпожи сочинительницы? Это повод поговорить о Русском мире и его парадоксах — о всеобъемлющей, экстравертивной культуре и — о стремлении замкнуться в рамках исключительной самости. Извечный восток—запад, данное свыше евразийство сознания. Наша культура, как никакая другая, обращена сразу ко всем течениям — у нас отсутствует специализация, ибо держать первенство и в балете, и в космосе — сие не просто выбор, это уже миссия. Возможно, вы замечали, что у России нет, по сути, слабых мест — у нас есть великая литература, мощная музыка, фундаментальная научная база, талантливая живопись и — грандиозная архитектура. Везде — сплав индивидуальности. Русский человек может быть и приземлённым, и возвышенным, поэтому во всём мире говорят о загадочной русской душе: в голодные и неустроенные 1920-е наши люди создавали грёзу о домах-коммунах в космосе и прочих «летающих поселениях». Твердили: через четыре года здесь будет город-сад. Впрочем, русские снова удивили мир — в разгар кризисных мер и падения рубля выстаивали многочасовую очередь на выставку Серова.
Публицист и общественный деятель патриотического толка Егор Холмогоров в своей статье «Очередь в Русский мир» отмечает: «Россия странная, холодная, мало пригодная для жизни и творчества страна при полярном круге. Вы слышали что-то о великой канадской литературе, великой норвежской живописи и ли шведской музыке? Ведь в этих странах гораздо теплее и всё более обустроено, чем в России? И только Россия с её несовершенной социальной организацией и многострадальной экономикой ухитряется в одиночку поддерживать великую культуру во всех значимых областях творческой деятельности человека. Эта культура являет собой суть и смысл существования России» 2. Напомню, что просвещённая Франция сдалась немцам почти без боя, дабы получить от фашистов своё законное право жрать круассаны и стряпать шляпки, а в «дикарском» Ленинграде продолжали работать театры, и музейные работники сохраняли шедевры — иной раз ценой собственной жизни.
В либеральной среде принято, нет, скорее… модно полагать, что русские ничего не выдумывали, а только брали у Запада красивые идеи — от дендизма до коммунизма — и потом лепили из них нечто особенное. Мол, балет, хотя и числится во всём мире «русским», но всё же был привнесён из Франции, а без общемировых разработок в области космических исследований никакой Королёв попросту невозможен. Да, конечно, театр в Россию пришёл из Европы: основоположником императорского балета значится француз Жан-Батист Ланде, а родоначальником русской оперы — итальянец Франческо Арайя. Что характерно, и французскую оперу создал итальянец Джованни Баттиста Люлли, да и с балетом не всё так просто — моду на это зрелище ввела Екатерина Медичи, которая была тоже не из-под Тулузы. Что же касается англичан, то они любят пошутить, что лучший британский композитор — это… Георг Фридрих Гендель, как известно, долгое время работавший в Англии. Первым французским кутюрье записан англичанин Чарльз Фредерик Ворт. Символом французского величия до сих пор считается понаехавший корсиканский артиллерист.
Таких примеров можно привести очень много — представители человечества учатся друг у друга, имея общие корни и единые культурные коды. Однако наши местные либералы склонны обвинять исключительно Россию, которая «ничего сама не создала»! Кстати, всё тот же французский балет был взят за основу по всей Европе, но только русские сотворили уникальное явление. Более того, догнали и перегнали своих учителей. Морис Бежар, говорите? Читаем биографию: избрал свой путь под влиянием постановки с участием Сержа Лифаря и учился у русских эмигранток Любови Егоровой и Веры Волковой. В культовой мелодраме «Мост Ватерлоо» (1940) героиня Вивьен Ли танцует в русской труппе. Фоном звучит музыка Чайковского, вплетающаяся в голливудский саундтрек. Этот фильм — в числе других западных лент — крутили в послевоенной Москве… Русская культура — уже переосмысленная и препарированная — неизменно становится частью общемирового наследия.
Нам внятно всё… И танец, и линия, и полёт в пространстве. И когда вы любуетесь динамичной, прихотливой роскошью стиля Ар Деко, не забудьте, что он был вдохновлён человеком по имени Роман Тыртов, вошедшим в историю искусств под аббревиатурой ЭрТе. Наши дизайнеры-авангардисты 1910-1920-х годов задавали тон в области эстетического восприятия. Больше того — именно они определили направление художественной мысли XX столетия. Мы оказались впереди всей планеты, очерчивая грани и силуэты Городов Солнца. Одной из особенностей русского мировоззрения является постоянное ощущение себя либо в Прекрасном Прошлом, либо в Светлом Будущем — былина, сказание и античный ордер переплетаются с футуромечтами. Неумение жить сегодняшним днём, игнорирование текущей рутины — только спеша в грядущее или оглядываясь на старинную премудрость. Иногда это гениально соединялось в едином творческом замысле. Современный русский философ Виталий Аверьянов, размышляя о Велимире Хлебникове, пишет, что «…Хлебников весь в послезавтра и в позавчера, весь насквозь авангардист и уже сквозь авангард — традиционалист» 3.
Ещё один излюбленный либеральный рефрен: русские всегда были под властью немцев или же ордынцев, а потом ещё — усатый грузин, попыхивая трубкой, раскрутил индустрию и выпестовал Большой Стиль, но сами русские ничего не лепят… То ли дело — цивилизованные Европы. Гаденький вопрос: «И сколько там было процентов «русскости» в крови последнего императора, ставшего иконой вашей исконности?» Тот факт, что, например, англичанами в XVIII веке правила Ганноверская династия, никого уже не волнует? Или просто не в курсе? Только есть нюанс — Екатерина Великая очень быстро сделалась русской, даже где-то… чересчур русской (я имею в виду попытки вводить национальный костюм в придворный быт). Наши цари не отделяли себя от подвластного населения. Обрусение принцесс происходило быстро и навсегда. Тогда как, например, Георг I и даже Георг II предпочитали говорить по-немецки и по-французски, всю жизнь оставаясь пришлыми ганноверцами, а что до британской культуры, так Георгам было решительно всё равно, на чьём троне пристраивать свои зады. Англия, так Англия. Также напомню, что Испанией в XVIII столетии правили версальские Бурбоны, насаждённые ещё Людовиком XIV. Вопрос: сделались ли они испанцами?
…В 1990-е годы русских — читай советских — принялись называть оккупантами. Маленькие, но высокомерные балтийские страны, и ныне считающиеся задворками Европы, возопили о притеснениях: не было им житья от вездесущей КПСС! Напомню, что в старинные времена они были вечно под кем-то. Курляндия, Эстляндия, Лифляндия — всё привнесённые имена. Менялся завоеватель — переписывались названия городов. Однако же, будучи, к примеру, под Кеттлерами, курляндцы не создали ни философских школ, ни особого стиля в музыке, ни узнаваемой, цитируемой литературы — по немецким образцам-то, имея оные перед глазами… Да. Можно сколько угодно превозносить прибалтийских певцов и актёров — они действительно хороши. Были. Когда их республики находились в составе СССР…
Другой показательный пример — больная Украина. У Ильи Глазунова есть впечатляющее полотно — «Вклад народов СССР в мировую культуру и цивилизацию». Среди персонажей имеются и два великих малоросса — Николай Гоголь и Тарас Шевченко, в гениальности которых никто не сомневается. Смею напомнить: Микола Яновский (он же — Николай Васильевич Гоголь) развил свой недюжинный писательский талант в условиях именно русской, имперской культуры — на волне Золотого века петербургской словесности. Гоголь подарил миру свою Малороссию — солнечно-тёплую, без конца и края — отчизну, однако же стать великим он смог только в столице, где бурлила интеллектуальная жизнь. Знакомство с «колорадским» поэтом Пушкиным и благосклонность царя-«ватника» Николая I — всё это дало Гоголю дополнительную возможность взойти на писательский олимп. Тараса Шевченко, широко одарённого крепостного крестьянина, выкупили из неволи при участии Василия Жуковского, Карла Брюллова и царской сестры Марии Павловны. Шевченко учился в Петербургской академии художеств, а с 1860 года (после всех своих мытарств) сделался академиком этого учебного заведения. При соприкосновении с многогранным Русским миром проявляется талант.
Скажу больше — Русский мир в состоянии выжить в полной автаркии — культурной и социальной . Разумеется, это крайняя мера, и очень бы не хотелось, но сейчас — трудные времена, а вопрос о мобилизации всех наших сил и возможностей стоит довольно остро. Мы в состоянии двигаться особым цивилизационным путём, ни на что не оглядываясь, — у России накоплен достаточный опыт и громадные потенциалы. Важно вспомнить, как это делается…
Очерк второй
РУСЬ — ВОСТОК—ЗАПАД.
…Выдающийся мастер Андрей Михалков-Кончаловский писал: «Куросава был для меня открытием ещё одного измерения в искусстве кино. У него настоящее чувство эпического. Недаром он, быть может единственный, способен передавать на экране Шекспира: «Трон в крови» — «Макбет», «Ран» — «Король Лир». Японский гений кинематографа и, пожалуй, самый европейский автор всех времён и народов — Уильям Шекспир объединены в созидательном замысле, в евразийской идее вечного сотворчества. Безусловно, Запад есть Запад, Восток есть Восток, а Русь — птица-тройка, она несётся то с востока — на запад, то с запада — на восток. Оттого-то «…умом Россию не понять». Русский человек способен увидеть точность и ясность Куросавы в трактовке Шекспира. Постичь Запад через призму Востока и, как в случае с Кончаловским, создать свою версию айтматовского «Первого учителя» — в ощущениях Куросавы, но вместе с тем очень по-русски.
Споры о том, что есть Россия — Восток иль Запад, ведутся очень давно и до сих пор не привели к безупречному выводу. Что-то, да мешает — вроде бы культура рафинированно-европейская, придворная, имперская — с романтикой и дендизмом, с философией и технократическими идеями. Но и многовековой симбиоз с Ордой невозможно вычеркнуть, нравится нам это или нет. Я умышленно допускаю это слово — симбиоз (а не иго, как чаще всего принято), термин, которым евразиец Лев Гумилёв обозначал причудливые, жуткие и по сию пору не до конца изученные отношения Русь—Орда. Если проследить генеалогию царской знати, то несть числа Юсуповых, Беклемишевых, Карамзиных. Названия московских районов вроде Арбата или Новогиреева — от Гирея. И как не вспомнить: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты» ?
Нравоучительная деталь —…халат Обломова как символ барственной неги, созерцательности, присущей более Востоку: «На нём был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намёка на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но всё ещё сохранял яркость восточной краски и прочность ткани» . Намеренное подчёркивание восточной сути обломовского халата — это самый яркий штрих в противопоставлении владыки-сибарита деловому европейцу Штольцу, человеку-машине в стройно подогнанном фраке. Для Гончарова оба — неидеальны, оба — в известной степени ущербны, однако же вместе и составляют некое гармоническое созвучие. Русский человек может быть деятельным по-западному и — расслабленно-ленивым, фаталистичным по-восточному. Георгий Плеханов утверждал, что «…в историческом развитии России… есть особенности, очень заметно отличающие его от исторического процесса всех стран европейского Запада и напоминающие процесс развития великих восточных деспотий». Примечательно, что уже в эпоху перестройки ниспровергатели сталинского наследия именовали период 1930-х — начала 1950-х годов «типичной восточной деспотией» с её всеподчинением и тотальностью, но в контексте сугубо европейской индустриальности и нарочитой неоклассики Большого Стиля. Впрочем, само наше пространство не даёт нам забыть о том, что здесь — Евразия. Это — географический фактор, едва ли не главенствующий с точки зрения формирования менталитета… У Василия Аксёнова читаем: «…интереснейшее явление, этот русский народ, вроде бы белые, но абсолютно не европейцы».
Исторический путь человечества говорит о том, что всякая культура стремится к евразийству, к интеграции и слиянию . Николай Бердяев утверждал: «Понятия Востока и Запада очень подвижны и неопределённы. И совсем не выдерживает критики то понимание Востока и Запада, которое установилось в новое время» . Далее он приводит доходчивый и красноречивый пример: «Греко-римская средиземноморская цивилизация, которую противополагают Востоку, многократно подвергалась влиянию Востока. Без взаимодействия с Востоком, которое всегда было вместе с тем борьбой, она не могла бы существовать». Если вдуматься, то любая цивилизация — это Востоко-Запад. Или — Западо-Восток. Евразийство как цель устремлений.
Можно привести этому несколько живописных доказательств, возможно, не столь ярких, как эллинизм — типичное порождение «греко-восточности». Примерно треть французских повествований Галантного века посвящена ориентальной тематике — действие переносится то в Исфахан, то в Голконду, то в Шираз, то в турецкую вотчину, то в придуманную «восточную землю». Достаточно обозначить красавицу — Зельмирой, а вельможу — Селимом, расцветить сюжет упоминанием гарема, базара и минаретов, дабы создать экзотическую историю с игриво-светским, версальским содержанием. Всё восточное казалось не просто модным, но и загадочным. Странным и непонятным, зато — увлекательным. Утверждалось: образованный европеец живёт осязанием текущего момента, а восточный мудрец — чувством вечности. Тогда сложилось целое направление в беллетристике — письма или заметки некоего «восточного гостя» о европейской бытности, коя для него — странна, дика и забавна.
Вот ещё один знаменательный пример. Запад у Востока старался перенимать всё самое примечательное, разве что кроме религии, тогда как Восток долгое время был закрытой системой, оберегавшей свои подлинные сокровища . В XVIII веке появился причудливый стиль «chinoiserie» — дословно «китайщина». Китай — это, прежде всего, фарфор — любимая игрушка пресыщенных королей и курфюрстов, поэтому на волне повального восхищения тонко звенящими чашечками возникло увлечение всем китайским — чайными павильонами, ширмами «с драконом», азиатскими опахалами. Вся Европа мечтала разгадать фарфоровую тайну, но китайцы упорно хранили древнюю формулу. Поэтому нам пришлось изобретать свои варианты — дрезденский, севрский и — русский виноградовский. Стоит помнить, что именно Россия стала первым европейским государством, которое посетили китайские послы. Случилось это во времена правления Анны Иоанновны. Чайная церемония на Востоке — это миросозерцание посредством чая, которое можно до конца понять, только признавая бытиё в вечности ; тогда как мы это воспринимаем иначе. Русские и англичане смоделировали новую традицию чаепитий — сугубо европейскую, деловую. Англичанин за чаем просматривал газеты или же — общался с избранным кругом, для укрепления личных позиций в свете. Русский купец тоже предпочитал заключать юридические договоры за самоваром — за разговором и балагурством. Чай — повод и фон, однако не вселенная, как там, на Востоке. У Михаила Салтыкова-Щедрина сказано: «Ведь вот, кажется, пустой напиток чай! — замечает благодушно Иван Онуфрич, — а не дай нам его китаец, так суматоха порядочная может из этого выйти». Занятное восклицание — «пустой напиток», то есть лишённый всякого целевого наполнения, хотя, без сомнения, и немаловажный; а для русской народной идентичности — эпохальный.
Именно на Восток «сбегали» многие дизайнеры и художники Серебряного века, а типаж индийской танцовщицы был страшно популярен в кафешантанах сластолюбивого Парижа. Гений стиля Поль Пуаре в начале 1910-х создал ориентальное направление, предлагая европейским модницам облечься в шелка, шальвары и тюрбаны с эгретками; запустил в продажу ароматы «Минарет», «Мандарин», «Аладдин», «Магараджа». Кинематографисты стряпали наивные мелодрамы о шейхах и одалисках, а поэты выводили стихи: «На белом пригорке, над полем чайным / У пагоды ветхой сидел Будда , / Пред ним я склонился в восторге тайном, / И было так сладко, как никогда». Помимо Николая Гумилёва сию ниву возделывали тогда очень многие авторы, а юмористы сиё вышучивали, строча уморительные пародии на заигравшихся в экзотику литераторов.
А что же Восток? Он тоже постепенно втянулся в заимствование, которое шло на совершенно ином уровне, — Азия брала у Западного мира его технологии, иной раз доводя оные до заоблачного совершенства. На излёте XX столетия японская техника сделалась не просто передовой, а, по сути, единственно возможной, потеснив старые немецкие фирмы. В Америке тоже беспокоились — скоро их поглотит японский гений. Кроме этого, Восток перенял у Запада синематограф, сотворив потрясающие вариации — утончённое японское кино и музыкально яркое явление индийского Болливуда. Происходила и рецепция социальных идей — восточную версию социализма надо рассматривать в качестве отдельной модели, иной раз мало связанной с классическим европейско-русским марксизмом. Итак, Запад переделывает и препарирует восточные мудрости, создавая на их базе милые сердцу привычки, а Восток пытается встроить западные наработки в свою тысячелетнюю модель мира.
В России, с её восточно-западным расположением, всё проще, но и — сложнее. У нас всё — по максимуму, а византизм смешивается с технократической грёзой о Городах Солнца. Традиционализм — с футуризмом. Одновременное равнение на ордынское наследие и на версальские причуды, но, вопреки унылой логике, яростное отрицание и того и другого. Борьба за себя. Особый смысл. Расширение границ — окно в Европу и покорение Сибири. Острое, беспримерное самоощущение пограничности. Метания. Евразийство — это судьба и крест. И — спасение.
Очерк третий
СЕРЬЁЗНЫЙ РУССКИЙ СМЫСЛ
Большинству из нас категорически не нравятся российские кинокомедии. Современная русскоязычная эстрада, которую менее всего хочется называть «русской» или даже «российской», — также не вызывает положительных эмоций. Вряд ли кому-то придёт в голову превозносить иронические детективы или, например, молодёжные ситкомы (ситуационные комедии, построенные на чередовании нелепых ситуаций с гомерическим закадровым гоготом). Многие патриотически настроенные политики и публицисты утверждают, что причины кроются в отсутствии цензуры — и потому возобладало нахрапистое дурновкусие, всегда столь явное в развлекательном жанре. Именно поэтому комедии выглядят глупыми, эстрада — бездарной и одновременно — пошлой, а приключенческие навороты отдают перегаром и стойким криминальным душком. На мой взгляд, наличие или отсутствие цензуры играет здесь опосредованно-вспомогательную роль. Всё это — попросту не наши жанры. Нам они в принципе не дадены, ибо изначально мелки, легкомысленно скроены и лишены масштабности. У нас иные задачи во вселенной. Ещё в конце XIX столетия один театральный критик выдал буквально следующее: обычный русский водевиль — сиё нечто тяжеловесное и при этом — невыносимо, до жгучего стыда, скабрезное, тогда как французский — на ту же тему — искрист, очарователен и остроумен. Автору бы дописать пару строк, что русский ум не заточен под водевили, кафешантаны, песенки про модисток и прочих девушек с пограничной репутацией. Для француза комедия о похождениях остроумной белошвейки или песенка об адюльтере — часть национальной природы. А у нас оно не выплясывается. У нас хорошо выплясывается только то, где есть философия, притом что в России философия как наука не лидирует (в отличие от физики и лирики). Потому что она — философская мысль — растворена в воздухе и нет резона городить дополнительные построения. Вспомните героев Василия Шукшина — каждый из них философ, эксперт в области мироздания, и в моих словах нет никакого сарказма. Вячеслав Иванов в своём стихотворении «Русский ум» писал так: «Он здраво мыслит о земле, / В мистической купаясь мгле».
Русский смысл — это предельная серьёзность . Высокая. Вековая. Не озорной романчик о лукавой красотке, а суровый и обстоятельный роман-эпопея. Характеры, поступки, горести, поиски счастья и, безусловно — богоискательство. Посмотрите, что на том же Западе ценится и принимается как «исконно русское». Лев Толстой с «Войной и миром», Борис Пастернак с «Доктором Живаго» и Михаил Шолохов с «Тихим Доном». Это именно то, что могут и умеют делать исключительно в России: показать судьбы нескольких поколений и всех слоёв общества на фоне исторических катаклизмов.
Глубокая драматургия Антона Чехова. Не его же очаровательная, едкая ироническая проза, не рассказики о конторщиках и дачниках, а именно — пьесы, в которых зашифрована трагическая безысходность, тоска, попытка заглянуть в неумолимое грядущее. И — желание увидеть небо в алмазах. Не себя, любимого, в алмазах, а именно — Божье небо. Кстати, вас не поражает, что «Чайка» (там, где ещё «…Константин Гаврилович застрелился…» ) значится у автора в качестве… комедии? Но это — отдельный разговор. Что у нас далее? Отточенный и техничный, но одухотворённый балет, появившийся у нас во времена Анны Иоанновны. Взятый прямиком из Франции, он со временем сделался исключительной национальной гордостью. Во всём мире слово «балет» почти всегда влечёт за собой прилагательное «русский». Вот вам забавный пример — в старой французской комедии начала 1970-х годов «Человек-оркестр» глава хореографической труппы (его играет Луи де Фюнес) спрашивает, у кого же могла учиться некая одарённая танцовщица. Девушка называет исключительно русские фамилии, причём выдуманные сценаристом. Просто русские. Лишь бы русские. Босс понимает, что девица — настоящий бриллиант, огранённый лучшими мастерами. В 1920-1930-х годах на Западе был популярен такой мошеннический трюк — открыть «пафосный», элитный танц-класс, в котором якобы преподаёт настоящая русская балерина, чудом спасшаяся от большевиков. Разумеется, такие курсы стоили бешеных денег — очень уж было престижно учиться всяческим «battement tendu» у дамочки, которая с самим Дягилевым была «на дружеской ноге». Якобы. Больше того, эти хитрые мошенницы часто «косили» под русских, будучи, например, польскими еврейками, немками или даже англичанками. То есть даже не говорили на «родном» языке или же изъяснялись на оном довольно скверно. Нелишне вспомнить, что и советский балет — во многом яркая противоположность дягилевскому — завоёвывал первые места в мире, а Майя Плисецкая считалась во всём мире настоящей гранд-дамой или, как теперь говорят — «иконой стиля». Ив Сен-Лоран почитал за величайшую честь создавать для неё костюмы. Вам всё ещё обидно, что в России слабенькая эстрада и некачественная буффонада?
Что же я всё об искусстве? Россия — это, прежде всего, прорыв в космос. Небо в алмазах. Подняться над суетой. Объять пространство. Россия — это ещё и умение побеждать врагов. Жуков и — Калашников. Это — фундаментальная наука. Недаром на Западе так ценятся выпускники наших технических вузов. Россия — это лидерство в спорте. Олимпиада. Если кино, то — Андрей Тарковский и Сергей Эйзенштейн. Русский ум не разменивается на частности, детали, мелочи, шпильки-заколки . Хорошо это или глупо, каждый решит для себя сам. Если уж герой наших книг и убивает старушку-процентщицу, так исключительно чтобы проверить: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» — а материальный смысл преступления мгновенно стирается или теряется. Если уж он — учёный, то занимается «…как и вся наука . Счастьем человеческим…». Наши люди «…просто честно работают там, где поставила их жизнь. И вот они-то в основном и держат на своих плечах дворец мысли и духа . С девяти до пятнадцати держат, а потом едут по грибы» . Читайте Стругацких и Ефремова — они писали с натуры, хотя, как творцы собственно science fiction, эти авторы уступают знаменитым американцам. Советская фантастика — вторична. К тому же она «социальна», говорит о Человеке Будущего, а не увлекает коллизиями. Мы не умеем создавать захватывающие «приключения ради приключений». Только держать на плечах дворец мысли и духа.
Или вот. Сравните знамен
- Что с ним такое? - шепнула пораженная Ленайна, широкоглазая от ужаса.
- Старость, вот и всё, - ответил Бернард самым небрежным тоном. Он тоже был ошеломлён, но крепился и не подавал вида.
- Старость? - переспросила она.
Олдос Хаксли «О дивный новый мир».
В современном мире царит непререкаемый культ молодости. Не «активного долголетия», о котором так много и так энергично говорили в Советском Союзе, а именно – внешнего проявления, оболочки. Откройте любой гламурный или недо-гламурный журнальчик – везде-то вам предложат омолаживающие процедуры, за три дня (или за три недели) превращающие потасканную тушку в упругие стати. Для богатых – подороже, с использованием достижений науки (жалко науку). Для тех, кто победнее – волшебные кремы и маски с «лифтинговым эффектом». Усталая провинциальная бухгалтерша 45 лет от роду, чьи девичьи и профессиональные (что важнее) мечты так и не сбылись, тоже хочет приобщиться к волшебным метаморфозам! Она рассуждает примерно так: «Вот стану снова двадцатилетней красавицей и явится Принц на белом коне, который почему-то затерялся в пути. Или, наконец-то сменю постылую работу и стану креативным дизайнером очень модной одежды. И вообще - не всё же топ-моделям сиять розово-персиковым великолепием на страницах любимого издания!»
Итак, налицо устойчивый культ юной наружности – иной раз при полном небрежении внутренним содержанием. Нет-нет, я не моралист, я не про ум, честь и совесть. Я про здоровье, про внутренности. Иметь в сорок лет двадцатилетнее личико при шестидесятилетнем сердце и таких же измученных всякими чизбургерами почках. Главное – это казать товар лицом. Быть слабым и не мочь подтянуться на турнике – не стыдно. Иметь морщинки и целлюлит – какой ужас! Почитание рафинированной обёртки – встречают-то по одёжке. В этой связи вспомнились благообразные, одинаковые маски больных и уродливых жителей планеты Десса из культовой картины начала 1980-х годов «Через тернии - к звёздам» . Но внешне-то ты юный да гладкий, значит, тебе принадлежит мир. Что характерно, именно сейчас появилась антиутопия Дмитрия Глуховского «Будущее» . Вот вам цитата из этого произведения: «"Источник" - пиршество для глаз, сады свежести, красоты и желания, храм вечной юности. Тут нет ни единого старика и ни одного ребёнка: посетители ‘Источника" не должны испытывать ни малейшего морального и эстетического дискомфорта» . Глуховский нарисовал мир, где всем жителям Европы даровано бессмертие – люди не знают ни старости, ни тлена. Они живут вечно. Правда, есть нюанс…
Как вы, наверное, уже поняли, в этом обществе нет никакого Прекрасного Далёко, никаких межпланетных шахматных турниров, никаких вершин духовности. Интересно, что автор показывает нам две заброшенные и никому не нужные сферы – это религия и космос. Детали – изуродованный храм и старое обшарпанное панно, посвящённое космонавтам. Этому обществу Небо не нужно, в принципе. Ни в виде Бога, ни в виде Проксима Центавра и Тау Кита. Тема такого бездарного (sic!), но моложаво-бодренького грядущего не нова. Вспомним жестокую классику – «О, дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Там тоже – культ юности, резвости и жизнерадостных тел. Не людей, даже не людишек, а именно - тел. Старость им кажется не просто унылой, но и дикой, отталкивающей, патологичной. По сюжету герои, живущие в культурном «раю», сталкиваются с «дикарями», не знающими всех этих живительных процедур и прочих милостей цивилизации. Они видят безобразного, с их точки зрения, старика, а потом и пожилую женщину, которая была некогда обитательницей «дивного мира», но волею судеб очутилась в мире дикарей. Поэтому она состарилась в положенный ей срок, превратившись в «уродливое существо». Примечателен и монолог, который произносит один из персонажей:
«-Мы не даём им дряхлеть. Мы ограждаем их от болезней. Искусственно поддерживаем их внутренне-секреторный баланс на юношеском уровне. Не позволяем магниево-кальциевому показателю упасть ниже цифры, соответствующей тридцати годам. Вливаем им молодую кровь. Постоянно стимулируем у них обмен веществ. И, конечно, они выглядят иначе. Они в большинстве своем умирают задолго до возраста, какого достигла эта развалина. У них молодость сохраняется почти полностью до шестидесяти лет, а затем хруп! - и конец».
Не правда ли, сие похоже на то, что мы наблюдаем сейчас? Оболочка восхитительна, здоровье – хуже некуда. Мы и не собираемся жить до ста лет! Танцуй, пока молодой! Актуальный фитнес оттачивает линию бёдер и наращивает мышцу, но ничего не даёт, собственно, для оздоровления. Большинство всех этих шикарных качков сдохнут в любой экстремальной ситуации. Моложавые феи, выделывающие па на очередной модной аэробике, не смогут пробежать даже пять километров. А им и не надо! Эти мускулы и прелести не для покорения вершин, а для чистой красоты. Это искусство ради искусства. И не надо требовать от подтянутого красавчика - супермена сдачи норм ГТО, которые были по плечу его «совковому» прадедушке.
Твой прадедушка умер в возрасте девяноста лет и до конца своих дней трудился на дачном участке, а ты прочёл в ироничной статейке, что старость – это ужасно и уродливо. И несексуально. А что может быть страшнее?! Быть иль не быть после сорока лет? – вот в чём вопрос. Искусство фотошопа достигло небывалого уровня – нас повсюду сопровождают образы никогда не стареющих, вечно молодых дев и юношей с нечеловечески-прекрасными телами. Есть, к чему стремиться. Есть, куда спустить заработанные деньги. В этом – суть. Деньги. Но к этому мы ещё вернёмся. Меж тем, открываем другую знаковую вещь – «Возвращение со звёзд» Станислава Лема. И тут никому не нужен Космос, зато все заняты собой и своими совершенными - гибкими и грациозными - телами. И, разумеется, старость тут некомильфотна. Как некомильфотны такие проявления, как ярость, ревность и риск. Смотрите:
«- Вы седой, Брегг.
Разве это имеет какое-нибудь значение?
Да. Седина означает старость. Никто сейчас не седеет, Брегг, до восьмидесяти, да и после это довольно редкий случай».
В знаменитом фантастическом фильме «Бегство Логана» (1976) общество тоже не знает старости. Но там всё просто – люди доживают до тридцати лет, после чего они должны пройти красивый и торжественный обряд «перерождения». Это у них так называется. На деле же, «стариков» попросту убивают – все прелести нового мира должны быть поделены между юными и пригожими. По логике этого мира, после тридцати лет человек – старик. Зачем его держать на балансе и тратить на него еду, воду и прочее электричество?! Да что там говорить? Даже культовый персонаж советской и постсоветской интеллигенции – Филипп Филиппович Преображенский занимался вопросами омоложения, да и не только ими. Цитирую: «Я заботился совсем о другом, об евгенике, об улучшении человеческой породы. И вот на омоложении нарвался». Впрочем, мечты о вечной молодости знакомы человечеству давно – молодильные яблочки не давали покоя ещё героям мифов и сказок. Мне могут сказать - в СССР тоже был своеобразный культ молодости, недаром везде и всюду звучала песня «Чтобы тело и душа были молоды!» Правда, там дальше было про укрепление здоровья путём спорта и круглогодичного закаливания: «Ты не бойся ни жары и ни холода, Закаляйся, как сталь!» Молодость рассматривалась как время созидания и дерзания. Крепкое тело нужно для того, чтобы работать, лазать по горам и прыгать с парашютом. Чтобы иметь здоровое потомство.
Что за всем этим стои́т? Ну, разумеется, капиталы. И немалые. Это очень прибыльный бизнес – омолаживающие процедуры. Даже если они не дают никакого эффекта, всё равно, они дарят хотя бы иллюзию, хотя бы мечту. А многие люди готовы оплачивать хотя бы призрачную грёзу. Ты главное помажь рожицу, а счастье само прискачет или заползёт. Ты, милая, тянись за «поп-звёздами», потому тянуться к звёздам нынче не принято. Там, говорят, ничего и нет, кроме темноты и вакуума. Живи сегодня и здесь. Будь презентабельной и - покупаемой. Запомни – любой работодатель предпочитает стройных девочек и резвых юношей – строго до тридцати пяти. Потом – мыль верёвку и прощайте, голуби! Кстати, о работодателях. В реальной жизни, в нормальных фирмах, где ценится именно работа, а не её шикарная видимость, кадровики вообще не смотрят на возраст. Куда как важнее для них диплом, стаж и желание трудиться. Но девочкам и тётенькам, а также дяденькам уже внушили, что после тридцати пяти они - мусор. Это выгодно тем, кто трудится на ниве омоложения тушки. Пусть тебе сорок, но если ты выглядишь на двадцать, у тебя ещё есть шансы, как в личной, так и в общественной жизни.
Но что же это я всё про деньги-то, а? Ведь за этим стоит и философский вопрос, связанный со страхом смерти . Это базовая человеческая фобия, по сути, подчиняющая себе многие устремления и направленности. Так вот, современным людям – на подсознательном уровне – кажется, что если они молоды телом, если у них юная кожа и блестящие глаза, то смерть их не заметит, проскочит мимо со своей неумолимой косой. Туда, дальше, к сморщенной старушке с её некрасивыми ногами и обрюзглым туловищем. Но смерть почему-то щадит восьмидесятилетних бабулек – наверное, потому что они излучают внутренний свет и мудрость прожитых десятилетий. Они сдали все свои положенные нормы ГТО, выстояли в войну, подняли детей и внуков – у них есть запас прочности. А вот умотанная процедурками леди, выпорхнувшая из SPA-салона, возможно, не протянет и до пятидесяти. Возьмёт рякнется на пути из салона в фитнес-клуб. А, впрочем, ей не больно-то и хотелось доживать до состояния «увы». Она в этот мир развлекаться пришла. А пока – журнальчик и сладенькая статья «Не бабушка, но девушка!» или ещё что-нибудь про «...уведи у дочки парня!» .
Об авторе.
Галина Радковна Иванкина родилась в Москве
28.02.1971.
Закончила Московский технический университет связи и информатики (МТУСИ/МЭИС,
Новый гуманитарный университет Натальи Нестеровой,
Московскую государственную юридическую академию (МГЮА). Историк моды, блогер. Специализируется на истории костюма от Галантного века до «золотых 80-х». Сфера интересов - бытовая культура советской эпохи.
Юрист.
Принято считать, что вещизм, шопингомания и культ одежды - порождение капитализма. Многие мои современники (из тех, кому сейчас лет 45–50) говорят примерно следующее: «Мы были другими! Но у нас отобрали великую идею и подсунули блескучие тряпки, поп-музыку да комиксы!». Товарищи, видимо, подзабыли, что именно их страсть к импортным вещам и завлекающим картинкам сделала, в частности, возможным отказ от притязаний построить царство справедливости на земле?
В позднем СССР бытовало форменное ханжество: с одной стороны, подвергались критике «мещане» и «западники», а с другой - создавались все условия для укоренения вещизма. Например, с помощью кино - самого массового искусства XX столетия.
Все прекрасно помнят момент из «Служебного романа» (1978), когда секретарша бахвалится по телефону: «Угадай, что я сейчас курю? Marlboro!».
Верочка звонит человеку, с которым яростно и непримиримо рассорилась, но… тут такое событие! Добродушный босс кинул ей пачку иноземного курева. Жизнь удалась! А ещё - «в Швейцарии компьютеры»
. О них всё время пытался вещать Самохвалов, желая удивить и заворожить бесчувственную «мымру» Калугину.
Памятен и другой фрагмент, когда всё тот же Юрий Григорьевич приглашает Новосельцева посидеть в своей машине - там у него стереофонический Philips, о чём и сообщается с барственной непринуждённостью. По ходу фильма постоянно мелькают лейблы, цитируются журналы мод - насчёт блайзеров и «комбинаторности», а в туалете висит объявление: «Продаю колготки».
Все при деле: посреди рабочего дня - по магазинам; с утра - макияж (у простушек - от «Новой зари» и фабрики «Свобода»; у завзятых модниц - популярная тушь Louis Philippe). Все эти люди - томятся. Им надоело доставать сапоги и покупать колготки… в туалете. Они хотят, чтобы всё как в Швейцарии: и одежда, и мысли, и, непременно, компьютеры. По сюжету вычислительная машина есть и в калугинском офисе, но разве тутошнее
сравнимо с тамошним
?! Зачем вся эта бодяга про «яблони на Марсе» и «коммунизм в следующей пятилетке», если пролетарии умственного труда грезят о Philips’e?
Безусловно, калугинский зам - резко отрицательный персонаж с прямо-таки «говорящей» фамилией. Однако же вокруг него - десятки сослуживцев, обычных и даже хороших людей. Их приглашают на банкет. Они с подобострастной увлечённостью озирают богатые хоромы, а одна не в меру любопытная дамочка интересуется: а был ли Самохвалов на стриптизе? Кокетливо-шутливые реплики персонажей подчёркивали, что это, разумеется, нам не нужно, хотя… Почему бы и нет? Заграница рисовалась как интересное и увлекательное приключение (правда, не всем доступное). Выездным гражданам люто завидовали. С ними хотелось завести крепкую дружбу или взаимовыгодное общение. Да! Им не надо покупать колготки в туалете. У них и так всё в шоколаде (в швейцарском шоколаде, конечно же).
Теперь вспомним, как ненавязчиво проводилась мысль, что наша жизнь довольно-таки неказисто устроена. Обеденные перерывы в статистическом управлении и в гастрономе совпадают, а потому надо бежать за гусем и арбузом посреди рабочего дня. На службе можно вязать шарфики, сплетничать, писать любовные послания и обсуждать их с боевитой Шурочкой. Работа - фон. Главное, что «в ГУМе батники выбросили».
Поясню для молодых: «выбросили» означало «явили на прилавок»,
а не на помойку. Торговля «кидала» шмотки гражданам, чтобы те «хватали», предварительно помучившись в километровой очереди. Так было. Но авторы фильмов старательно выводили это как некую закономерность: мы тут
в очередях, а у них там
- Philips и компьютеры.
Мы часто забываем, что именно такие - бытовые и безобидные - картины воспитывали население. В 1970–1980-х годах большинству людей были интересны вещи, а не сверхидеалы. Последние оказались нежизненными и - бесполезными. Устроение рая на земле, то бишь коммунизма, стало представляться эфемерным. Об этом не говорили вслух, но все понимали или же чувствовали. Стремление заполнить гардероб, купить авто, похвалиться джинсами - всё это стало закономерной реакцией разочарованного хомо советикуса на крушение иллюзий:
дорога, о которой так много пелось в 1960-е годы, не давала ответов на вопросы и в конечном счёте обернулась дорóгой в никуда. Именовать советский социум эпохи застоя «обществом потребления» нельзя по причине царившего в стране товарного дефицита, однако в те годы у людей начала складываться психология, близкая к психологии общества потребления: идеи измельчали рядом с предметами. Обещанный рай–коммунизм пропал где-то за линией горизонта, а вот стильная футболка с надписью Adidas ощущалась как вполне досягаемая
- стоило только прогнуться перед расторопной спекулянткой. Врéменное излечение от уныния.
…Вспомните, куда мечтал пойти герой фильма «Любовь и голуби» (1984) Вася Кузякин? В бар. Занятный диалог: «- Куда он всё хотел-то, говоришь? - Ну, в бар! - Где ж я ему возьму-то, этот бар? - Вот побарствует маленько и притопает».
Смех смехом, а ведь не на ровном месте появилась эта любопытная «сцепка» бара с барством. Буржуйские бары, пабы и клубы манили и зазывали. Но советская власть, как и непрезентабельная деревенская Надюха, только и могла ответить: «Где ж я ему возьму-то, этот бар?»
. Действительно, с подачи наших мастеров искусств мы проникались убеждением: заграница - это рестораны, сияющие огни реклам, шикарные дивы, умопомрачительные наряды, а также ямайский ром да коктейли пряные. Вечная дискотека. А тут… Что тут? Перевыполнение плана, очередь за ботинками и митинги вместо стриптиза. Двигаемся дальше! Инженерша Клюева из комедии про «самую обаятельную и привлекательную» (1984) бежит отовариваться к всемогущему фарцовщику. Его квартира забита аудиотехникой и ярким барахлом, а на экране видео - Аманда Лир как символ элитарной фортуны. Как там говорили в эпоху моей юности? «Упакованный в фирму́»,
- со странным ударением на последнем слоге. «Бери Кардена - не ошибёшься!»
- советует подруга. Лёгкий налёт цинизма, ибо восторженны только идиоты. Потребительство как стиль существования; фирмá как идея.
А вот ещё одна незначительная (вроде бы) деталь. Вера Силкова, героиня лирической комедии «Влюблён по собственному желанию» (1982), заходит в промтоварный магазин. И… ничего не покупает. «Здесь же ничего нет»,
- сообщает какая-то «эпизодическая» девушка, и растерявшаяся Вера тут же становится жертвой мошенницы. Наблюдавшая за этой сценой тётка-фарцовщица подсовывает непутёвой библиотекарше кусок ткани вместо розовой кофточки... Проходная, но запоминающаяся мелочь из великолепного «Мимино» (1978) - тема игрушечного крокодила, которого не-воз-мож-но купить в СССР. Потому что в советских магазинах продаются только оранжевые рептилии, а нужно бы - зелёного. И, разумеется, Валико находит такого - правильного! - аллигатора исключительно за границей. Что же это за страна, где крокодилы оранжевые, а кофточки одинаковые? А колготок нет! Нет. И не будет. Звоните Верочке.
Помимо этого, возникла тема так называемых мальчиков-мажоров - у них есть всё и даже больше. Феномен «золотой молодёжи», в принципе, характерен для любого общества, будь то Древний Рим, Франция времён Людовика XIV или, скажем, викторианская Англия, и везде эта элитная поросль вызывала недобрые чувства со стороны общества. Другое дело, что в Советском Союзе само её наличие было чем-то вроде «ошибки в расчётах», ибо в стране, которая семимильными шагами шла к построению коммунизма, наличие юных циников-потребителей казалось досадным нонсенсом. Отсюда - осуждение, фельетоны и злобные карикатуры образца «Папиной "Победы"» (1950-е). Подвыпивший пижон-стиляга изображён близ шикарного авто. Примерно тогда же появился нашумевший материал под названием «Плесень» (1953), где чётко говорилось: все эти зарвавшиеся подонки - сыновья именитых или же обеспеченных родителей. Ребятки не просто гуляли в коктейль-холле и зависали в ресторанах - они в результате пошли на преступления. Авторы не постеснялись перечислить: «Андрей Передерий - сын крупного учёного. У Александра Лехтмана мать - кандидат технических наук. Отец Альберта Пнёва - полковник в отставке. Не испытывала материальных затруднений и семья Анатолия Деева».
Но подлинный триумф мажоров наступил в эпоху «застоя» и «перестройки». Вспомним злободневную прессу конца 1980-х. Что там писалось о богатеньких отпрысках? Термин «мажор», вошедший в моду с лёгкой руки Юрия Шевчука, имел тогда хождение не во всех городах. В фельетонах и статьях бытовало сложное, неудобоваримое словечко «хайлайфисты» (от high life - высший свет, бомонд). В основном же их называли крутыми, фирменными и фирмóвыми, навороченными, деловыми, солидными, etc. «Я была солидной девочкой, как говорили у наших»,
- писала в редакцию журнала «Юность» (№8, 1987) некая пресыщенная хайлайфистка, по имени Юнона. Кстати, не удивлюсь, если все эти письмена сочиняли в самой редакции. Тем не менее из этих статей мы узнавали, что солидно-фирменные девушки должны вести себя следующим образом: «Каждый вечер я выкуривала треть "Мальборо" (треть сигареты, конечно), вела беседы о моде, слушала последние записи, принимала изысканные комплименты от молодых людей с накачанными мышцами и руками, на которых невозможно было увидеть мозоли».
Часто эти молодые люди могли быть эрудированными, подтянутыми и активными, но при этом все их интересы крутились вокруг понятия «престиж». Основой их стиля было статусное потребление - приобретение вещей или услуг, выделяющих человека из толпы. Кроме всего прочего (это снова мадемуазель Юнона), «от девушки требовалось: красота, ухоженность, интеллект, обаяние, умение быть звездой-загадкой, умение быть сумасшедшей».
Многие хайлайфисты занимались теннисом, горнолыжным спортом, плаванием. Однако они посещали именно те бассейны, куда было очень трудно достать абонемент. Не просто плавать, а в «элитном» месте. Спектакли, выставки и концерты, на которые ходил мальчик-мажор, тоже должны отвечать вышеозначенному требованию, причём это могло быть не только выступление модного поп-идола, но и гастроли знаменитого скрипача. Тут оказывался важен факт «дефицитности», модности, крутости. В мажорных кругах было принято «любить» поэтов «серебряного века», импрессионистов, экзистенциалистов, разговаривать между собой на английском языке, небрежно произносить наименования крупнейших мировых фирм. Эта небрежность и слыла их отличительным знаком. Настоящий мажор никогда не показывал, что вещь или билет на спектакль достался ему (точнее, его родителям) с большим трудом. В его мире всё происходило непринуждённо и без проблем.
В культовой молодёжной драме «Курьер» (1986) главный герой Иван (житейски умён, слегка циничен, но добр и прекрасен душой) попадает в компанию хайлайфистов, которые жадно смотрят по видео какое-то кун-фу, попивают импортное пойло и хвалятся друг перед другом невыносимой крутизной, понятной только в позднем СССР. Особенно запоминается одна смуглая фифа: листая журнал мод, она уверяет окружающих, что такой «отстой» в Париже давно уже не носят. В ответ на это Иван устраивает шоу с употреблением французского парфюма вовнутрь. Мажорство лечится только шоковой терапией. Нам показывают, что мир Ивана и мир позднесоветского high life с его видеострастями никак не могут пересекаться. Или вот - кино под нехарактерным для советского проката названием «Соблазн» (1987). Девочка, живущая в непрезентабельной хрущёвке, воспылала страстью к мальчику из элитной среды, для чего и попыталась затесаться в чужой для неё социум. Красиво солгала. Немножко предала. Финал сказки о Золушке оказался много печальнее, чем мы привыкли ожидать: перестроечную Сандрильону грубо измордовали одноклассницы-богачки. Она им ответила, и тоже при помощи кулаков. Но суть не в этом - её жизнь никогда не будет прежней. Что нам хотели сказать? Только одно: мажорная среда - особый мир. Культ тряпок и мещанской пошлости, помноженный на вседозволенность? Безусловно. Но как блестит и манит! Хороших мажоров в перестроечном кино попросту нет. Совсем. Если крутые фирмачи появляются на экране, стало быть, сейчас нам покажут либо пошлость, либо подлость, либо даже преступление. Для солидного мальчика нет запретных и табуированных тем. В «Дорогой Елене Сергеевне» (1988) именно крутой сынок подбивает ребят на злодеяние. Смысл: ему-то при любом раскладе всё сойдёт с рук. Мажоры инфантильны, мерзковаты, подловаты. Отсюда - образы подонков, как, например, в «Аварии - дочери мента» (1989). Замечу, что измываются над девчонкой не гопники и не какие-нибудь любера, а зарвавшиеся мажоры. Но во всём этом «осуждении» отражалось вовсе не благородное желание изменить жизнь, а банальная зависть общества - к тем, у кого есть импортное пиво. Искусство всегда отражает состояние мира. Что было в реальности? Приравнивание счастья - к обладанию. Изначальная подмена идеалов (рай на земле невозможен, а потому обречён) привела к ещё большему коверканью и извращению смыслов. От романтической веры в ирреальный коммунизм люди перешли к нахрапистому вещизму, который и разразился сокрушительной «перестройкой». От разочарования - к унынию, а потом и к попытке прикрыть зияющую душевную пустоту...