«Николай Михайлович Карамзин. Дремучий лес. Сказка для детей, сочинённая в один день на следующие заданные слова – балкон, лес, шар, хижина, лошадь, луг, малиновый куст, дуб, ...»

Николай Михайлович Карамзин.

Дремучий лес.

Сказка для детей, сочинённая в один день на следующие заданные слова – балкон, лес, шар, хижина, лошадь, луг, малиновый куст, дуб, Оссиан, источник, гроб, музыка. Бьёт восемь часов. Время пить чай, друзья мои. Любезная хозяйка ожидает нас на балконе.

Вечер сумрачен. Грозные облака мчатся по синему небу. Там, на западе, образуется чёрная туча. Ветер воет среди развалин нашей древней церкви. Всё уныло, всё печально!

Вы на меня смотрите, любезные малютки!.. Понимаю. Вы хотите, чтобы я под шумом ветра, под тенью сизых облаков рассказал вам какую-нибудь старинную быль, жалкую и ужасную, и минувшее превратил для вас в настоящее. Не правда ли? – Хорошо, слушайте.

Взгляните на древний, густой, мрачный лес, который возвышается перед глазами нашими: как страшен вид его, какие чёрные тени лежат на его кудрявой вершине! Вы слышите глухой шум дерев, потрясаемых ветром, – и чувствуете хлад ужаса в сердцах своих. Знайте же, в старину, веков за десять перед нашим веком, этот лес был в десять раз обширнее, темнее, ужаснее. Никто не прокладывал в нём ни дорожки, ни тропинки; дикие звери жили в его мрачных пустынях, и томный странник в самый жаркий полдень не смел искать прохлады в густой сени его.

Молва, которая носилась по окрестным деревням, ещё более пугала робких поселян. Говорили, что в этом дремучем, лесу – надобно знать, что ему не было другого имени», – издавна жил и царствовал один злой волшебник или чародей, кум и друг адского Велзевула. Часто, в глубокую полночь вылетали оттуда пламенные шары, носились по мрачному воздуху и вдруг с треском исчезали.

Часто при свете луны, когда поселяне издали смотрели на лес, расхаживало между деревами какое-то чудовище, наравне с высокими соснами, и огненными глазами своими освещало всё вокруг себя саженей на сто. Сверх того, случалось несколько тысяч раз, что молодые лошади, которые, будучи смелее людей, заходили иногда в чащу бора, возвращались домой все в ранах, все в крови; и деревенские жители, по естественной логике заключали, что один злой чародей, кум Велзевулов, мог искусать их таким немилосердным образом. – Вы согласитесь, друзья мои, что это было, в самом деле, очень, очень страшно.

Не знаю, как называлась наша деревня в то время, о котором говорю я, но знаю, что в ней жили тогда под кровлею смиренной хижины добрый старик и добрая старушка, муж и жена, в мире и согласии, по закону Небесному, закону чистой совести, жили счастливо, как Филемон и Бавкида, с тою разницею, что фригийские супруги не имели детей, а у наших был сын, Ангел красотою, голубь смирением, и – в двадцать лет – старик разумом. Зависть находила в нём только один порок, а именно тот, что он не любил женщин и не думал искать себе невесты, к великому огорчению всех деревенских красавиц, которые, имея чувствительные сердца, не могли смотреть равнодушно на бело-румяное лицо, чёрные глаза, величавую осанку и прямой стан любезного юноши. Тщетно приступали к нему отец и мать; тщетно говорили ему: «Обрадуй нас в глубокой старости, сын бесценный, обрадуй нас своею женитьбою. Ах! Ужели никогда милые внучата не будут играть на коленях наших?» – «Любезные родители! – отвечал он сквозь слёзы. – Не мучьте вашего бедного сына; ради Бога не мучьте его! Я готов умереть за вас; но только не могу жениться без сердечной склонности. Что мне делать? Наши красавицы не прельщают меня. Будем ждать суженой невесты, любезные родители, и молиться Богу!» – Что делать? Добрые старики вздыхали и молились Богу.

Теперь – слушайте со вниманием!.. В одну ночь, когда добрый старик, добрая старушка и добрый сын их наслаждались тихим и покойным сном, раздался в хижине гремящий голос и сказал родителям: «Пошлите сына в дремучий лес; там найдёт он своё и ваше благополучие» – а сыну: «Поди в дремучий лес; там найдёшь своё и родителей твоих благополучие». Старики проснулись с трепетом; но молодой человек открыл глаза с улыбкою и сказал отцу и матери: «Вы слышали Небесный голос, голос моего Ангела хранителя; надобно ему повиноваться, надобно идти в дремучий лес». – «Идти в дремучий лес! – воскликнули с ужасом добрые старики. – Любезный сын! Что говоришь ты? Там верная смерть ожидает тебя. Нет, не Ангел хранитель твой, а какой-нибудь злой, адский дух, желающий гибели нашей, произнёс такие ужасные слова». – Молодой человек не хотел переменить своих мыслей, и наконец, положено было ждать дальнейших происшествий. – Что же? Другая ночь наступила, и тот же голос раздался в хижине: слова были те же: «Поди в дремучий лес!» Опять затрепетали родители, и молодой человек с прежнею улыбкою сказал им: «Видите!» – Третья ночь наступила: тот же голос, те же слова, с прибавлением: «Горе неимущим веры!» – Тогда отец и мать, несмотря на ужас свой, несмотря на боязливую любовь к милому сыну, ощутили необходимость повиноваться Небу. Воля Его была явна и несомнительна: какой злой, адский дух мог говорить о святой вере? Молодой человек увещевал их иметь полную доверенность к темным путям вышней Премудрости; старался успокоить их весёлым видом своим и доказывал, что дремучий лес может быть страшен для других, а не для него.

Наконец, родители, заплакав горько, согласились расстаться с любимцем души своей. Нежная мать отпустила с ним всё нужное для дороги и надела ему на шею маленький образ, которым благословила её покойная бабушка и который хранил их смиренное жилище не хуже того, как статуя Минервина хранила некогда великолепную Трою. Добрый старик положил обе руки на голову юноше, взглянул на небо и сказал: «Ты будь щитом его!» – Они расстались... на рассвете дня, самого прекрасного из весенних. Родители стояли неподвижно и глядели на своего милого, который с посохом в руке шёл прямо к дремучему лесу, не зная точно, за каким делом. Уже он скрылся от глаз их... Но они всё смотрели; смотрели на мрачный бор, который казался им мрачнее и грознее, нежели когда-нибудь.

Но нам, друзья мои, не должно оставлять юного Героя. Будучи добр и невинен в сердце своём, без всякого ужаса приближался он к лесу – вступил в него – и (следом за беленьким кроликом, который перед ним резвился и прыгал) вышел сквозь густоту дерев на зелёный луг, где цветы благоухали, светлые ручейки журчали и белые козы щипали мураву вокруг прекрасного сельского домика, обсаженного малиновыми и смородинными кустами. Но молодой человек забыл и цветы, и ручьи, и белых коз, и сельский домик, когда увидел вдруг перед своими глазами... «Какое-нибудь чудовище? – думаете вы.

– Какого-нибудь дракона, змея, крокодила или злого волшебника, в высокой шапке, верхом на летучей мыши?»...Нет, друзья мои! Совсем иное, совсем другое. Он увидел – юную, прекрасную женщину (в лёгком белом платье с золотым поясом), которая похожа была не на Венеру, но на Ангела непорочного. Она приблизилась к юноше, взглянула на него большими светлыми голубыми глазами, в коих изображалась вместе и кротость сердечная, и трогательная горесть, поклонилась ему, взяла с нежностью за руку и, не говоря ни слова, повела его к сельскому домику. Мог ли он нейти с нею? Мог ли чего-нибудь страшиться, видя её прелести и любезность, печать Небесного благоволения, зеркало красот душевных? Уже сердце его нежно влеклося к её сердцу; уже горесть её трогала его душу; уже хотел он спросить о причине слёз, блиставших на её ресницах... Но тут другое явление представилось глазам его.

Под тенью древнего дуба, омрачавшего домик своими густыми ветвями, сидел беловласый почтенный старец в длинной тканой одежде, какую горные шотландские ветры развевали некогда на священных Друидах и Бардах, современниках Оссиановых. Он воззрел на юношу очами томными...но в них сияли ещё искры небесного огня, пламенеющего в сердце мужей великих... воззрел и, простирая к нему свои объятия, сказал тихим, но внятным голосом: «Небо посылает тебя, о добродетельный юноша! в сию уединённую пустыню, да будешь свидетелем моей смерти и обладателем сокровища, которое достойно первейшего из царей земных, но которого не все цари земные достойны. Приблизься к моему сердцу, да обниму тебя вместе с сею любезною дщерью, любимецею души моей, которую благое Провидение назначило тебе в супруги. Она будет любить тебя, ты будешь любить её, и мирное счастье увенчает дни ваши. Знай, сын мой – ибо мне дано уже священное право называть тебя сим

именем, – знай, что я был одним из оных смертных, которым Божество благоволит открывать вечную премудрость свою и тайны чудесной Природы, да поклоняются они Его величию в восторге душ своих. Здесь, удалённый от суеты мирской, удалённый от злых и развращённых людей, в безмолвной тишине уединения, я вникал духом в законы небесные, правящие вселенною. Но и земные радости веселили душу мою. Я наслаждался оным нежным, сердечным союзом, без коего нет для смертных истинного благополучия; наслаждался любовью милой, добродетельной супруги, которую видишь ты в цветущем образе её дочери. Но давно уже переселилась она в обители небесные: я спешу там соединиться с нею новым союзом. Пришёл час мой – чувствую хладную руку смерти – острая коса её сверкает пред очами моими. Все живущие под солнцем должны рано или поздно в прах обратиться. Я предвидел конец свой и только об участи милой дочери моей сокрушался: невинность оставалась сиротою в мире. Я молился – излил душу свою пред вечною Благостию – и Милосердный услышал моление чистого сердца: Он обещал послать добродетельного супруга моей любезной – глас Неба возвестил мне время, в которое надлежало тебе явиться в нашей пустыне. Сие мирное уединение должно быть вовеки твоим обиталищем; здесь будешь иметь всё нужное для умеренной и покойной жизни. Приведи сюда родителей твоих: пусть некогда и они лежат в земле подле супруги моей, вместе со мною, на берегу святого источника, в тени сего древнего дуба, где я так часто углублялся в священные размышления!.. Провидению не угодно включить тебя в число мудрецов земных; но Оно включает тебя в число добрых – сего довольно, – не жалуйся на судьбу свою. Ты не почувствуешь никогда оных неизъяснимых горестей и внутренних терзаний, которые по закону Всевышнего бывают долею многоведения... Грядущее отверзается пред моим взором... Зрю времена ужаса и страха, зрю веки гибели и клятвы, среди просвещения и величайших успехов разума человеческого. Ещё далеки времена сии; но они придут. Бледная злоба, вооружённая смертоносным кинжалом, будет свирепствовать на земном шаре и разить слабых; реки потекут кровью, и стенания несчастных заглушат бурю. Добрые и праведные осыплют пеплом главы свои, закроют лица и обольются горькими слезами... Но и тогда найдутся ещё тихие убежища для миролюбивой добродетели. Таким образом, чувствительное семейство, общество нежнейших друзей, удаляясь от шумного мира, поселится некогда близ сего дремучего леса, которого ночь озарится со временем лучами света; здесь, не взирая на всемирный мятеж, насладится оно любовью и святою дружбою... Глаза мои темнеют; слова замирают на устах моих... Простите. Бог не оставит вас, милые дети. Обнимите меня... хладеющее сердце моё чувствует ещё теплоту вашего... Простите... умираю». – И святой муж скончался, подобно как тихий свет зари вечерней умирает под мантиею ночи.

Не буду говорить вам о слезах нежной дочери, которые вместе со слезами доброго юноши лились на хладное тело старца; но души не было в сём теле, и земля требовала его в недра свои. Смертные остатки бессмертного мужа, сообразно с его волею, погреблися на берегу светлого источника, в тени древнего дуба, подле гроба его супруги. Предание говорит, что в самую ту минуту раздалася в лесу небесная музыка и что её гармонические звуки тихо исчезли в вышних пространствах воздуха.

Трогательные и торжественные слова умирающего отца; его нежные взоры, обращаемые то на милую дочь, то на доброго юношу; имя любезных детей, которым он называл их вместе, с любовью прижимая их друг к другу в своих хладеющих объятиях; наконец, последний взор его, который, так сказать, между ими делился, и горестный, священный обряд погребения, сливавший в одно их чувства, – всё питало, всё умножало взаимную страсть двух юных сердец, одно для другого сотворённых.Уже тенистый вечер готов был спуститься на землю, когда Герой ведя за руку любезную свою, явился глазам добрых стариков; расставшись с ним, они не хотели войти в хижину, стояли у ворот и ждали беспрестанно его возвращения. «Любезные родители! Вот моё, вот ваше благополучие! Вот оно!»... Он рассказал им всё.

Вы легко можете представить себе их удивление, их радость, Плакали, обнимались, говорили и не слыхали слов своих.

Но – подивитесь странной привязанности людей к наследственному крову, даже к самому низкому и бедному! – им не хотелось променять хижины своей на прекрасный домик дремучего леса. Одно чудо могло их к тому принудить: вдруг откуда ни взялся ветер, сорвал хижину и унёс из виду, так что ни малейшего следа её на земле не осталось. Делать было нечего; старики вздохнули, выронили капли две слёз и пошли, куда Небесная воля призывала их и где они лучше могли наслаждаться остатком дней своих. Что принадлежит до юных любовников, то блаженство их было совершенно; оно скончалось только вместе с их жизнью; и ещё сияло в мире, как заря вечерняя, – сияло в благополучии многочисленного их потомства.

Здесь заключается история дремучего леса.

«А злой волшебник; а пламенные шары, которые вылетали из лесу; а страшное чудовище, которое расхаживало наравне с соснами; а огненные глаза его, которые саженей на сто всё вокруг освещали; а молодые лошади, которые возвращались домой все в ранах, все в крови?» – Вы требуете изъяснения, друзья мои! Знайте же, что слух о злом волшебнике принадлежит к числу нелепых басен, до которых издавна охотники добрые люди; что пламенные шары составлялись из обыкновенных воздушных огней; что ужасное чудовище существовало только в воображении робких поселян, а светлые глаза его были не что иное, как маленькие червячки, которые в летние ночи блестят на траве и на деревьях; что молодых лошадей кусал в бору не кум Велзевулов, а сильный овод.

Примечание: Сказка «Дремучий лес» печатается по изданию: Герлован, О. К. Н. М. Карамзин. Дремучий лес // Русская словесность. – 1993. – № 5. – С. 12-17.

Похожие работы:

«Тесты 1 курс. 1В каком варианте во всех словах на месте пропуска пишется буква е? A) к мо.му братишк., в замерзающ.й проруб. B) на треть.м экзамен., в усмиривш.мся течени. C) в древн.м племен., о подходящ.м материал. D) о краснеющ.й Наталь., на черствеющ.м хлеб. 2В каком ряду во всех словах...»

Николай Михайлович Карамзин, русский историограф, литератор, родился 1 декабря 1766 года в Симбирской губернии, в родовом поместье — селе Богородицком. Отец Карамзина был человек небогатый, принадлежал к среднему дворянству. Будущий реформатор получил первоначальное воспитание в родительском доме, без попечения матери, которая умерла очень рано.

Детские годы Карамзина прошли в деревне, на берегу великой русской реки Волги.

Из сил, влиявших в этот период на развитие характера и личность Карамзина, первое место принадлежит самой природе, которая наделила его чувствительностью в самой высокой степени. Эта чувствительность (сентиментальность), развившаяся в нем еще более от раннего чтения книг романтического содержания, сделалась преобладающей чертой в характере Карамзина. Она обнаружилась в нем с детства и не покидала его до самой смерти. Вся жизнь и деятельность Николая Михайловича проникнуты этой чувствительностью, и отчасти ей объясняются многие явления, факты и даже противоречия в жизни этого замечательного человека. Карамзин ввел так называемый «сентиментализм» и в русскую литературу и считается истинным представителем его.

Отец Карамзина, человек небогатый, не мог пригласить к сыну лучших учителей, поэтому будущему ученому пришлось овладевать азами грамотности у деревенского дьячка. Книги религиозного характера на славянском языке — вот что приходилось читать поначалу мальчику. Изучал Николай Михайлович и немецкий язык. Его наставником был доктор, немец, оказавший большое влияние на впечатлительного мальчика своим добрым и сердечным нравом.

Второй период образования Карамзина происходил в пансионе Шадена, профессора философии в Московском университете. Здесь он обучался иностранным языкам, слушал уроки нравственной философии от Шадена и посещал другие лекции. По окончании пансиона Карамзин думал довершить свое образование за границей, в Лейпцигском университете, но план этот почему-то не осуществился, и он, по-тогдашнему обычаю дворян, поступил на службу в гвардию. На службе он сошелся со своим земляком, баснописцем И.И.Дмитриевым, и по его примеру стал заниматься литературой, начал переводить с немецкого.

После смерти отца Карамзин вышел в отставку и уехал в Симбирск для устройства дел по наследству. Здесь он начал вести довольно рассеянную жизнь. К счастью, тогда в Симбирске находился И.Тургенев, весьма умный и образованный человек. Он с болью в душе видел, как тратится напрасно время даровитым человеком и стал уговаривать его поехать в Москву. Ему это удалось. В 1785 они прибыли в большой город. Там они вступили в кружок Новикова, тогдашнего русского общественного деятеля. Кружок Новикова имел громадное влияние на Карамзина. Время пребывания в нем можно считать третьим и чуть ли не самым важным периодом умственно-нравственного образования Карамзина. В этом кружке он сошелся с А.Петровым, человеком образованным и честным. Вместе с Петровым он принялся за издание «Детского Чтения». В течение пяти лет молодые литераторы издали двадцать частей «Детского чтения». Уже здесь Карамзин начал задумываться о красоте русской речи. Публика была в восхищении от его слога. В 1788 году издание «Детского Чтения» прекращается, а в 1789 году Карамзин осуществляет давно задуманный им план путешествия по Европе.

Он объехал всю Германию, Францию, Швейцарию и Англию. Плодом этого путешествия были его путевые заметки, известные под заглавием «Письма русского путешественника». Письма эти познакомили его соотечественников с Западом с русской точки зрения, сообщили много интересных сведений о европейских знаменитостях и, главное, показали образец неслыханного дотоле изящного языка. В отношении языка Карамзин, вообще говоря, оказал важную услугу русской литературе. Он, так сказать, «пересоздал» русский язык и по справедливости назван реформатором его. Реформа же эта состояла в следующем: он, во-первых, придерживался того взгляда, что нужно писать так, как говорят, и отрешился совершенно от тех узких рамок, в которые Ломоносов вынужден был поставить русскую речь, и этим уже окончательно способствовал отделению русского литературного языка от славянской речи — книжной речи; во вторых, он отстранил тяжелую латино-немецкую конструкцию и заменил ее более легкими французскими и английскими оборотами речи; в третьих, он вполне удачно привнес в русский язык много отдельных слов из иностранной литературной и русской народной речи.

Как и всякая реформа, карамзинская также встретила сильный отпор: явилась целая партия почитателей литературной старины во главе с Шишковым, которая явно восстала против Карамзина и его нововведений; но явились также и сторонники карамзинского слога и воззрений — и, таким образом, завязался литературный спор о языке. Сам Карамзин не принимал никакого участия в этом споре; он только прислушивался к обеим сторонам и пользовался дельными замечаниями. Возвратившись из Европы, Карамзин посвятил всю свою остальную жизнь литературе и принялся за издание журналов. Из них замечателен «Московский журнал», в котором помещались «Письма русского путешественника». Издавал он также много сборников под различными заглавиями. Но самый замечательный журнал, который он издавал — это был «Вестник Европы». Этот журнал замечателен по обширности программы, по успеху и влиянию, которое он оказал на русское общество. Заметно было, что Карамзин не довольствовался журнальной и издательской деятельностью. В 1803 году, когда мысль о капитальном труде, который служил бы великим памятником этому громкому литературному имени, конечно уже занимала его. В последней книжке «Вестника Европы» показалось, насколько он тяготился этой журнальной деятельностью и последующая его почти 25-летняя деятельность посвящена была «Истории России». Приступая к этому труду, Карамзин обращается к М.Н.Муравьеву, товарищу министра, известному покровителю просвещения. Через месяц после отправки письма император Александр I, одобрив идею, приказал выдавать Карамзину ежегодно по 2000 рублей ассигнациями и открыть свободный доступ в архивы государства, по званию историографа.

Через семь лет, то есть в 1810 году, Карамзин сделался лично известным императору Александру. В 1816 году Карамзин поднес императору первые восемь томов «Истории Государства Российского», был награжден орденом, и получил на издание его труда 60000 рублей ассигнациями. С того времени Карамзин жил в Петербурге, продолжая свой труд.

В 1823 году Карамзин претерпел сильную горячку, здоровье его стало расстраиваться, а беспрерывный труд расположил его к изнурительной чахотке, которая и открылась в 1826 году. Карамзин надеялся поправить свое здоровье путешествием в Италию. Государь, узнав об этом, пожаловал ему на дорогу большую сумму денег и повелел снарядить фрегат для отправления его на юг. Но Карамзин не дожил до этого и вскоре умер. Последние дни его были осчастливлены радостью от письма, которое он получил лично от государя Николая Павловича. В этом письме ясно было видно высокое благоволение и трогательное участие к нему императора.

Карамзин скончался 22 мая 1826 года. Он погребен в Александро-Невской лавре. Двадцать лет спустя ему возвигнут был в Симбирске памятник.

Н. М. Карамзин

Прекрасная царевна и счастливый карла
Старинная сказка, или Новая карикатура

Русская литературная сказка / Сост. и примеч. Н. А. Листиковой. -- М.: Сов. Россия, 1989. О вы, некрасивые сыны человечества, безобразные творения шутливой натуры! вы, которые ни в чем не можете служить образцом художнику, когда он хочет представить изящность человеческой формы! вы, которые жалуетесь на природу и говорите, что она не дала вам способов нравиться и заградила для вас источник сладчайшего удовольствия в жизни -- источник любви! не отчаивайтесь, друзья мои, и верьте, что вы еще можете быть любезными и любимыми, что услужливые Зефиры ныне или завтра могут принести к вам какую-нибудь прелестную Псишу, которая с восторгом бросится в объятия ваши и скажет, что нет ничего милее вас на свете. Выслушайте следующую повесть. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь добрый человек, отец единой дочери, царевны прекрасной, милой сердцу родителя, любезной всякому чувствительному сердцу, редкой, несравненной. Когда Царь добрый человек, одеянный богатою багряницею, увенчанный венцом сапфиро-рубинным, сидел на высоком троне среди народного множества и, держа в правой руке златой скипетр, судил с правдою своих подданных; когда, воздыхая из глубины сердца, изрекал приговор должного наказания, тогда являлась прекрасная Царевна, смотрела прямо в глаза родителю, подымала белую руку свою, простирала ее к судящему, и пасмурное лицо правосудия вдруг озарялось солнцем милости, виновный, спасенный ею, клялся в душе своей быть с того времени добрым подданным царя доброго. Бедный ли приближался к Царевне? она помогала ему; печальный ли проливал слезы? она утешала его. Все сироты в пространной области Царя доброго человека называли ее матерью, и даже те, которых сама природа угнетала, несчастные, лишенные здравия, облегчались ее целительною рукою, ибо Царевна совершенно знала науку врачевания, тайные силы трав и минералов, рос небесных и ключей подземных. Такова была душа Царевнина. Телесную красоту ее описывали все стихотворцы тогдашних времен, как лучшее произведение искусной природы, а стихотворцы были тогда не такие льстецы, как ныне; не называли они черного белым, карлы великаном и безобразия примером стройности. В древнем книгохранилище удалось мне найти одно из сих описаний; вот верный перевод его: "Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она, как гордый лебедь, как любимая дочь неба; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз ее, тонкие брови, как радуги, изгибаются над ними, щеки ее подобны белым лилеям, когда утренняя заря красит их алым цветом своим; когда же отверзаются нежные уста прекрасной Царевны, два ряда чистейших жемчужин прельщают зрение; два холмика, вечным туманом покрытые... Но кто опишет все красоты ее?" Крылатая богиня, называемая Славою, была и в те времена так же словоохотлива, как ныне. Летая по всей подсолнечной, она рассказывала чудеса о прекрасной Царевне и не могла об ней наговориться. Из-за тридевяти земель приезжали царевичи видеть красоту ее, разбивали высокие шатры перед каменным дворцом Царя доброго человека и приходили к нему с поклоном. Он знал причину их посещения и радовался сердечно, желая достойного супруга милой своей дочери. Они видели прекрасную Царевну и воспламенялись любовию. Каждый из них говорил Царю доброму человеку: "Царь добрый человек! Я приехал из-за тридевяти земель, тридесятого царства; отец мой владеет народом бесчисленным, землею прекрасною; высоки терема наши, в них сияет серебро и золото, отливают разноцветные бархаты. Царь! отдай за меня дочь свою!" -- "Ищи любви ее!" -- отвечал он, и все царевичи оставались во дворце его, пили и ели за столом дубовым, за скатертью браною, вместе с Царем и с Царевною. Каждый из них смотрел умильными глазами на прекрасную, и взорами своими говорил весьма ясно: "Царевна! полюби меня!" Надобно знать, что любовники были в старину робки и стыдливы, как красные девушки, и не смели словесно изъясняться с владычицами сердец своих. В наши времена они гораздо смелее, но зато красноречие взоров потеряло ныне почти всю силу. Обожатели прекрасной Царевны употребляли еще другой способ к изъявлению своей страсти, способ, который также вышел у нас из моды. А именно, всякую ночь ходили они под окно Царевнина терема, играли на бандурах и пели тихим голосом жалобные песни, сочиненные стихотворцами их земель; каждый куплет заключался глубокими вздохами, которые и каменное сердце могли бы тронуть и размягчить до слез. Когда пять, шесть, десять, двадцать любовников сходились там в одно время, тогда они бросали жеребий, кому петь прежде, и всякий в свою очередь начинал воспевать сердечную муку; другие же, поджав руки, ходили взад и вперед и посматривали на окно Царевнино, которое, однако ж, ни для кого из них не отворялось. Потом все они возвращались в свои шатры и в глубоком сне забывали любовное горе. Таким образом проходили дни, недели и месяца. Прекрасная Царевна взглядывала на того и на другого, на третьего и на четвертого, но в глазах ее не видно было ничего, кроме холодного равнодушия к женихам ее, царевичам и королевичам. Наконец все они приступили к Царю доброму человеку и требовали единодушно, чтобы прекрасная дочь его объявила торжественно, кто из них нравен сердцу ее. "Довольно пожили мы в каменном дворце твоем,-- говорили они,-- поели хлеба-соли твоей и меду сладкого не одну бочку опорожнили; время, возвратиться нам во свои страны, к отцам, матерям и родным сестрам. Царь добрый человек! мы хотим ведать, кто из нас будет зятем твоим". Царь отвечал им сими словами: "Любезные гости! если бы вы и несколько лет прожили во дворце моем, то, конечно бы, не наскучили хозяину, но не хочу удерживать вас против воли вашей и пойду теперь же к Царевне. Не могу ни в чем принуждать ее; но кого она выберет, тот получит за нею в приданое все царство мое и будет моим сыном и наследником:". Царь пошел в терем к дочери своей. Она сидела за пяльцами и шила золотом, но, увидев родителя, встала и поцеловала руку его. Он сел подле нее и сказал ей словами ласковыми: "Милая, разумная дочь моя, прекрасная Царевна! ты знаешь, что у меня нет детей, кроме тебя, света очей моих; род наш должен царствовать и в будущие веки: пора тебе о женихе думать. Давно живут у нас царевичи и прельщаются красотою твоею, выбери из них супруга, дочь моя, и утешь отца своего!" Царевна долго сидела в молчании, потупив в землю голубые глаза свои; наконец подняла их и устремила на родителя, тут две блестящие слезы скатились с алых щек ее, подобно двум дождевым каплям, свеваемым с розы дуновением зефира. "Любезный родитель мой! -- сказала она нежным голосом.-- Будет мне время горевать замужем. Ах! и птички любят волю, а замужняя женщина не имеет ее. Теперь я живу и радуюсь; нет у меня ни забот, ни печали; думаю только о том, чтобы угождать моему родителю. Не могу ничем опорочить царевичей, но позволь, позволь мне остаться в девическом моем тереме!" Царь добрый человек прослезился. "Я нежный отец, а не тиран твой,-- отвечал он Царевне,-- благоразумные родители могут управлять склонностями детей своих, но не могут ни возбуждать, ни переменять оных; так искусный кормчий управляет кораблем, но не может сказать тишине: превратися в ветер! или восточному ветру: будь западным!" Царь добрый человек обнял дочь свою, вышел к принцам и сказал им с печальным видом и со всевозможною учтивостью, что прекрасная Царевна ни для кого из них не хочет оставить девического своего терема. Все царевичи приуныли, призадумались и повесили свои головы, ибо всякий из них надеялся быть супругом прекрасной Царевны. Один утирался белым платком, другой глядел в землю, третий закрывал глаза рукою, четвертый щипал на себе платье, пятый стоял, прислонясь к печке, й смотрел себе на нос, подобно индийскому брамину, размышляющему о естестве души человеческой, шестой... Но что в сию минуту делал шестой, седьмой и прочие, о том молчат летописи. Наконец, все они вздохнули,-- так сильно, что едва не затряслись каменные стены,-- и томным голосом принесли хозяину благодарность за угощение. В одно мгновение белые шатры перед дворцом исчезли, царевичи сели на коней и с грусти помчались во весь дух, каждый своею дорогою; пыль поднялась столбом и опять легла на свое место. В царском дворце стало все тихо и смирно, и Царь добрый человек принялся за обыкновенное дело свое, которое состояло в том, чтобы править подданными, как отец правит детьми, и распространять благоденствие в подвластной ему стране,-- дело трудное, но святое и приятное! Однако ж у хлебосола редко бывает без гостей, и скоро по отъезде принцев приехал к царю странствующий астролог, гимнософист, маг, халдей, в высокой шапке, на которой изображены были луна и звезды, прожил у него несколько недель, водил за стол прекрасную Царевну, как должно учтивому кавалеру, пил и ел по-философски, то есть за пятерых, и беспрестанно говорил об умеренности и воздержании. Царь обходился с ним ласково, расспрашивал его о происшествиях света, о звездах небесных, о рудах подземных, о птицах воздушных и находил удовольствие в беседе его. К чести сего странствующего рыцаря должно сказать, что он имел многие исторические, физические и философические сведения, и сердце человеческое было для него не совсем тарабарскою грамотою, то есть он знал людей и часто угадывал по глазам самые сокровеннейшие их чувства и мысли. В нынешнее время назвали бы его -- не знаю чем, но в тогдашнее называли мудрецом. Правда, что всякий новый век приносит с собою новое понятие о сем слове. Gen мудрец, собравшись, наконец, ехать от Царя доброго человека, сказал ему сии слова: "В благодарность за твою ласку,-- (и за твой хороший стол, -- мог бы он примолвить),-- открою тебе важную тайну, важную для твоего сердца. Царь добрый человек! Ничто не скрыто от моей мудрости, не сокрыта от нее и душа твоей дочери, прекрасной Царевны. Знай, что она любит и хочет скрывать любовь свою. Растение, цветущее во мраке, прозябает и лишается красоты своей; любовь есть цвет души. Я не могу сказать более. Прости!" Он пожал у Царя руку, вышел, сел на осла и поехал в иную землю. Царь добрый человек стоял в изумлении и не знал, что думать о словах мудрецовых: верить ли им или не верить, как вдруг явилась Царевна, поздравила отца своего с добрым утром и спросила, спокойно ли спал он в прошедшую ночь? "Очень беспокойно, любезная дочь моя! -- отвечал Царь добрый человек.-- Душу мою тревожили разные неприятные сны, из которых один остался в моей памяти. Мне казалось, что я вместе со многими людьми пришел к дикой пещере, в которой смертные узнавали будущее. Всякий из нас желал о чем-нибудь спросить судьбу; всякий по очереди входил в сумрачный грот, освещенный одною лампадою, и писал на стене вопрос, через минуту на том же месте огненными буквами изображался ответ. Я хотел знать, скоро ли будут у меня милые внучата? и к ужасу моему увидел сии слова: может быть, никогда. Рука моя дрожала, но я написал еще другие вопросы: Разве у дочери моей каменное сердце? разве она никогда любить не будет? Последовал другой ответ: Она уже любит, но не хочет открыть любви своей и крушится втайне. Тут слезы покатились из глаз моих; тронутое мое сердце излилось в нежных жалобах на тебя, прекрасная Царевна! Чем я заслужил такую неискренность, такую недоверенность? Будет ли отец врагом любезной своей дочери? Могу ли противиться сердечному твоему выбору, милая Царевна? Не всегда ли желания твои были мне законом? Не бросался ли я на старости лет моих за тою бабочкою, которую ты хвалила? Не собственною ли рукою поливал я те цветочки, которые тебе нравились?" Тут Царевна заплакала, схватила руку отца своего, поцеловала ее с жаром, сказала: "Батюшка! батюшка!" -- взглянула ему в глаза и ушла в свой терем. "Итак, мудрец сказал мне правду,-- размышлял Царь добрый человек, -- она не могла скрыть своего внутреннего движения. Жестокая! думал ли я... И для чего таить? Для чего было не сказать, который из царевичей пленил ее сердце? Может быть, он не так богат, не так знатен, как другие; но разве мне надобны богатства и знатность? Разве мало у меня серебра и золота? Разве он не будет славен по жене своей? Надобно все узнать". Он в ту же минуту решился идти к прекрасной Царевне, подошел к дверям ее терема и услышал голос мужчины, который говорил: "Нет, прекрасная Царевна! никогда отец твой не согласится признать меня зятем своим!" Сердце родителя сильно затрепетало. Он растворил дверь... Но какое перо опишет теперь его чувства? Что представилось глазам его? Безобразный придворный карла, с горбом напереди, с горбом назади, обнимал Царевну, которая, проливая слезы, осыпала его страстными поцелуями! Царь окаменел. Прекрасная Царевна бросилась перед ним на колени и сказала ему твердым голосом: "Родитель мой! умертви меня или отдай за любезного, милого, бесценного карлу! Никогда не буду супругою другого. Душа моя живет его душою, сердце мое его сердцем. В жизни и в смерти мы неразлучны". Между тем карла стоял покойно и смотрел на царя с почтением, но без робости. Царь долго был неподвижен и безгласен. Наконец, воскликнув: "Что я вижу? что слышу?", упал на кресла. Царевна обнимала его колени. Он взглянул на нее так, что прекрасная не могла снести сего взора и потупила глаза в землю. "Ты, ты..." -- голос его перервался. Он посмотрел на карлу, вскочил, хлопнул дверью и ушел. "Как, как могла прекрасная Царевна полюбить горбато-то карлу?" -- спросит, или не спросит, читатель. Великий Шекспир говорит, что причина любви бывает без причины: хорошо сказано для поэта! но психолог тем не удовольствуется и захочет, чтобы мы показали ему, каким образом родилась сия склонность, по-видимому невероятная. Древние летописи, в изъяснение такого нравственного феномена, говорят следующее. Придворный карла был человек отменно умный. Видя, что своенравная натура произвела его на свет маленьким уродцем, решился он заменить телесные недостатки душевными красотами, стал учиться с величайшею прилежностию, читал древних и новых авторов и, подобно афинскому ритору Демосфену, ходил на берег моря говорить волнам пышные речи, им сочиняемые. Таким образом скоро приобрел он сие великое, сие драгоценное искусство, которое покоряет сердца людей и самого нечувствительного человека заставляет плакать и смеяться, то дарование и то искусство, которым фракийский Орфей пленял и зверей, и птиц, и леса, и камни, и реки, и ветры -- красноречие! Сверх того он имел приятный голос, играл хорошо на арфе и гитаре, пел трогательные песни своего сочинения и мог прекрасным образом оживлять полотно и бумагу, изображая на них или героев древности, или совершенство красоты женской, или кристальные ручейки, осеняемые высокими ивами и призывающие к сладкой дремоте утомленного пастуха с пастушкою. Скоро слух о достоинствах и талантах чудного карлы разнесся по всему городу и всему государству. Все искали его знакомства: и старые, и молодые, и мужчины, и женщины -- одним словом, умный карла вошел в превеликую моду. Важная услуга, оказанная им отечеству... Но о сем будет говорено в другом месте. Когда прекрасной Царевне было еще не более десяти или двенадцати лет от роду, умный карла ходил к ней в терем сказывать сказки о благодетельных феях и злых волшебниках, под именами первых описывал он святые добродетели, которые делают человека счастливым, под именами последних гибельные пороки, которые ядовитым дыханием своим превращают цветущую долину жизни в юдоль мрака и смерти. Царевна часто проливала слезы, слушая горестные похождения любезных принцев и принцесс, но радость сияла на прекрасном лице ее, когда они, преодолев наконец многочисленные искушения рока, в объятиях любви наслаждались всею полнотою земного блаженства. Любя повести красноречивого карлы, неприметно полюбила она и повествователя, и проницательные глаза ее открыли в нем самом те трогательные черты милой чувствительности, которые украшали романтических его героев. Сердце ее сделало, так сказать, нежную привычку к его сердцу, у которого научилось оно чувствовать. Самая наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образом прекрасной души; и скоро показалось царевне, что тот не может быть красавцем, кто ростом выше двадцати пяти вершков и у кого нет напереди и назади горба. Что принадлежит до нашего героя, то он, не имея слепого самолюбия, никак не думал, чтобы Царевна могла им плениться, а потому и сам был почти равнодушен к ее прелестям, ибо любовь не рождается без надежды. Но когда в минуту живейшей симпатии прекрасная сказала ему: "Я люблю тебя!", когда вдруг открылось ему поле такого блаженства, о котором он прежде и мечтать не осмеливался, тогда в душе его мгновенно воспылали глубоко таившиеся искры. В восторге бросился он на колени перед Царевною и воскликнул в сладостном упоении сердца: ты моя! Правда, что он скоро образумился, вспомнил высокий род ее, вспомнил себя и закрыл руками лицо свое, но Царевна поцеловала его и сказала: "Я твоя или ничья!" Девическая робость не позволяла ей открыться родителю в своей страсти. "Сия любовь прекрасной Царевны хотя и к умному, но безобразному карле,-- говорит один из насмешников тогдашнего времени,-- приводит на мысль того царя древности, который смертельно влюбился в лягушечьи глаза и, созвав мудрецов своего государства, спросил у них, что всего любезнее? "Цветущая юность", -- отвечал один по долгом размышлении; "Красота", -- отвечал другой; "Науки", -- отвечал третий; "Царская милость", -- отвечал четвертый с низким поклоном, и так далее. Царь вздохнул, залился слезами и сказал: "Нет, нет! Всего любезнее -- лягушечьи глаза!" Теперь обратимся к нашей повести. Мы сказали, что Царь добрый человек хлопнул дверью и ушел из царевнина терема, но не сказали куда. Итак, да будет известно читателям, что он ушел в свою горницу, заперся там один, думал, думал и наконец призвал к себе карлу, потом прекрасную Царевну, говорил с ними долго и с жаром, но как и что, о том молчит история. На другой день было объявлено во всем городе, что Царь добрый человек желает говорить с народом, и народ со всех сторон окружил дворец, так что негде было пасть яблоку. Царь вышел на балкон, и когда восклицания: "Да здравствует наш добрый государь!" умолкли, спросил у своих подданных: "Друзья, любите ли вы Царевну?" Тысячи голосов отвечали: "Мы обожаем прекрасную!" Царь. Желаете ли, чтобы она избрала себе супруга? Тысячи голосов. Ах! Желаем сердечно! Он должен быть твоим наследником, Царь добрый человек! Мы станем любить его, как тебя и дочь твою любим. Царь. Но довольны ли вы будете ее выбором? Тысячи голосов. Кто мил Царевне, тот мил и твоим подданным! В сию минуту поднялся на балконе занавес, явилась прекрасная Царевна в снегоцветной одежде, с распущенными волосами, которые, как златистый лен, развевались на плечах ее, взглянула, как солнце, на толпы народные, и миллионы диких людей покорились бы сему взору. Карла стоял подле нее, спокойно и величаво смотрел на волнующийся народ, нежно и страстно на Царевну. Тысячи восклицали: "Да здравствует прекрасная!" Царь, указывая на карлу, сказал: "Вот он, тот, кого Царевна вечно любить клянется и с кем хочет она соединиться навеки!" Все изумились, потом начали жужжать, как шмели, и говорили друг другу: "Можно ли, можно ли... То ли нам послышалось? Как этому быть? Она прекрасна, она царская дочь, а он карла, горбат, не царский сын!" "Я люблю его", -- сказала Царевна, и после сих слов карла показался народу почти красавцем. "Вы удивляетесь,-- продолжал Царь добрый человек, -- но так судьбе угодно. Я долго думал и наконец даю свое благословение. Впрочем, вам известно, что он имеет достоинства; не забыли вы, может быть, и важной услуги, оказанной им отечеству. Когда варвары под начальством гигантского царя своего, как грозная буря, приближались к нашему государству; когда серп выпал из рук устрашенного поселянина и бледный пастух в ужасе бежал от стада своего, тогда юный карла, один и безоружен, с масличною ветвию явился в стане неприятельском и запел сладостную песнь мира; умиление изобразилось на лицах варварских, царь их бросил меч из руки своей, обнял песнопевца, взял ветвь его и сказал: "Мы друзья!" Потом сей грозный гигант был мирным гостем моим, и тысячи его удалились от страны нашей. "Чем наградить тебя?" -- спросил я тогда у юного карлы. "Твоей милостию", -- отвечал он с улыбкою. Теперь..." Тут весь народ в один голос воскликнул: "Да будет он супругом прекрасной Царевны! да царствует над нами!" Торжественная музыка загремела, загремели хоры и гимны, Царь добрый человек сложил руки любовников, и бракосочетание совершилось со всеми пышными обрядами. Карла жил долго и счастливо с прекрасною своею супругою. Когда Царь добрый человек, после деятельной жизни, скончался блаженною смертию, то есть заснул, как утомленный странник при шуме ручейка на зеленом лугу засыпает, тогда зять его в венце сапфиро-рубинном и с златым скипетром воссел на высоком троне и обещал народу царствовать с правдою. Он исполнил обет свой, и беспристрастная история назвала его одним из лучших владык земных. Дети его были прекрасны, подобно матери, и разумны, подобно родителю.

ПРИМЕЧАНИЯ

Н. М. Карамзин родился в 1766 г. под Бузулуком в семье симбирского среднепоместного дворянина. Учился в частных пансионах Симбирска и Москвы. В 1802 г. Карамзин основал журнал "Вестник Европы"; в 1818 г. был избран членом Российской Академии. Карамзин является крупнейшим представителем русского сентиментализма, повлиявшим на развитие русского литературного языка. Выступая как поэт, прозаик и критик, он сыграл значительную роль в подготовке классического периода русской литературы. В XIX веке вместе с Державиным и Жуковским входил в число национальных классиков -- предшественников Пушкина. Огромную, уже прижизненную, славу Карамзин снискал как крупнейший историк за весь XVIII век и первую половину XIX столетия. В его двенадцатитомной "Истории государства Российского", по меткому выражению Пушкина, "древняя Россия казалась найдена Карамзиным как Америка Колумбом". Сказка "Прекрасная Царевна и счастливый карла" печатается по изд.: Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя.-- М., 1986.

Так игра в литературу перерастает в литературу игры.

В Знаменском Карамзин написал и подготовил к печати основные материалы двух томов альманаха «Аглая».

«Аглая» как совершенно новый тип издания в некотором отношении близка к брошюре «Les amusemens de Znamenskoe» - Дух семейной интимности пронизывает альманах. Само название его, как и посвящение второго тома, обращено к Настасье Ивановне; обращение в стихах к Александру Алексеевичу, включение сказки «Дремучий лес», намеки на странствия Карамзина - все придает изданию интимный характер. Но «Аглая» адресована читателю, т. е. к чужому, незнакомому человеку. Интимность здесь превращается в «как бы интимность», имитацию дружески-непосредственного общения. Между писателем и лично неизвестным ему читателем устанавливаются отношения, имитирующие дружескую близость. Создается тип отношения, который в будущем сделается обязательным для альманаха (некоторый оттенок «альбомности») и который в принципе отличен от функционирования книги.

«Альбомность», включение текста не в анонимную аудиторию книги, а в как бы интимный круг близких людей естественно придает авторскому «я» конкретно-биографический характер. Читатель, не колеблясь, отождествляет его с реальным Николаем Михайловичем Карамзиным. Это поддерживается тем, что в ч. 1 включен отрывок из «Писем русского путешественника» (из «английской» части - вся французская была в 1794 году цензурно невозможной), а во 2-й - Письма Мелодора к Филалету и Филалета к Мелодору. Автобиографический характер этих произведений не вызывал у читателя сомнения.

И вдруг это авторское «я» начинает, к удивлению читателя, двоиться. Рассказчик - все тот же путешественник, но рассказ его приобретает лирические и романтические черты, проза начинает напоминать поэзию, а реальное путешествие все более явственно превращается в воображаемое. Автор, каким он создал сам себя в своем воображении, подается читателю как равноправный двойник реального писателя.

Повесть «Остров Борнгольм» предлагает читателю, который уже знаком с «Московским журналом» и первыми публикациями «Писем русского путешественника», верить, что Карамзин действительно, возвращаясь из Англии в Петербург, остановился на датском острове Борнгольм и пережил там таинственные встречи. Позже, когда «Письма» были опубликованы полностью, читатель получал две версии возвращения и мог выбирать любую в качестве «подлинной». Любопытно, кстати, отметить, что, возможно, обе являются плодом литературного вымысла. Г. П. Шторм, рассматривая списки прибывающих в столицу, подававшиеся полицмейстером Н. Рылеевым императрице, обнаружил такую запись: «Из Москвы отставной поручик Карамзин (первоначально описка: Карамзан. - Ю. Л.) и стал в той же части (т. е. во 2-й полицейской части. - Ю. Л.) в доме купца Демута» . На основании этого Г. П. Шторм приходит к выводу, что Карамзин приехал в Петербург 15 июля 1790 года не морем из Лондона через Кронштадт, как это указано в «Письмах», а из Москвы сухим путем. Последнее представляется странным: если уж Карамзин вернулся из-за границы в Москву, ему решительно было незачем спешить в Петербург затем, чтобы обратно направиться в Москву. Такой странный вояж не мог бы остаться незамеченным Плещеевыми, Петровым, Дмитриевым, Державиным, с которыми Карамзин был тесно связан. Между тем ни в каких документах этого круга лиц он не нашел отражения. Можно было бы предположить, что «из Москвы» означает «москвич», если бы в записях этого рода не было обязательным указывать, откуда прибыло то или иное лицо, и делалось это именно такой формулой: из Москвы; из Новагорода, из чужих краев. Может быть, это ошибка, которую надо понимать так, что Карамзин, доехав по морю до какого-то порта (Любека, Кенигсберга или Ревеля?), прибыл в Петербург в карете и по неопытности назвал как место отбытия свой начальный пункт путешествия. Дежурный же унтер-офицер облек ответ в привычную формулу. Мы не можем сейчас решить этот вопрос окончательно, но маршрут прибытия на родину не только в фантастическом «Острове Борнгольм», но и в «документальных» «Письмах русского путешественника» остается под сомнением до обнаружения каких-либо новых материалов.

Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Централизованная библиотечная система Отдел - специализированная библиотека №1 «Мир искусств» Урок №6. Тема: «Сказочный калейдоскоп» (по сказкам Н.М. Карамзина). Интерактивная викторина, конкурс рисунков. Подготовила ведущий библиотекарь Бабинская И.М.. НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ КАРАМЗИН – знаменитый русский писатель, поэт, историограф, по праву возглавляющий славную плеяду уроженцев Симбирского края. Он написал или перевёл для юных читателей около 30 произведений, сыграв тем самым значительную роль в истории детской литературы. Культ дружбы и нежных чувств, внимание к окружающему и природе, повышенный интерес к переживаниям и внутреннему миру человека, его земным радостям – всё это характерно для Карамзина как основоположника сентиментального направления и делает его произведения интересными и близкими детям и юношеству. В творчестве Н.М. Карамзина нет такой книги, которая была бы недоступна или нежелательна для детского и юношеского чтения. Сказки Н.М. Карамзина «Прекрасная царевна и счастливый Карла», «Дремучий лес» и «Илья Муромец» малоизвестны среди детской и взрослой аудитории, не издавались отдельным изданием и не иллюстрировались. Они представляют несомненный интерес для прочтения, изучения и популяризации. Предлагаем вам совершить путешествие в волшебный мир сказок Николая Михайловича Карамзина и узнать о судьбах героев этих сказок. Прекрасная царевна и счастливый Карла. Сказка о «Прекрасной Царевне и счастливом карле» Н. М. Карамзина - дитя русского сентиментализма, со всеми характерными признаками этого литературного направления. Она написана в 1792 году, и в ней развивается мотив известной сказки Шарля Перро «Рике с хохолком». У Перро любовь прекрасной принцессы преображает безобразную внешность принца Рике, потому что герои от рождения наделены волшебной силой преображать своего избранника. У Карамзина аналогичный сюжет значительно сложнее и глубже. Волшебный элемент в нем отсутствует совсем. Более того, прекрасная царевна в его сказке полюбила не принца, пусть и безобразного, а горбатого придворного карлу, предназначенного для всеобщей потехи. Как же смогла царевна предпочесть блестящим женихам - царевичам и принцам - несчастного шута? Карамзин с присущим ему психологизмом рассказывает историю этой невероятной любви. Во-первых, «придворный карла был человек отменно умный. Видя, что своенравная натура произвела его на свет маленьким уродцем, решился он заменить телесные недостатки душевными красотами». Во-вторых, царевна, зная карлу с детства, привыкла к его наружности, и «сама наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образцом прекрасной души». То есть любовь царевны и карлы - вовсе не «невероятная», а естественная любовь двух возвышенных прекрасных сердец. Н.М. Карамзин во всех своих произведениях отстаивал право людей на любовь. В сказке “Прекрасная царевна и Счастливый Карла” главной является тема любви и свободного выбора. Прекрасная царевна полюбила “безобразного придворного” Карлу, и ради этой любви она готова пожертвовать всем. В сказке происходят чудесные превращения: безобразное становится прекрасным благодаря победе добрых сил над злыми. Добро порождает красоту, а красота – добро. Вот что повествуется в этой сказке: “В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь добрый человек, отец царевны прекрасной, редкой, несравненной. Из-за тридевяти земель приезжали царевичи видеть красоту её: “Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна <…>; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца <…>, как сияют златые власы на плечах её; ходит она, как гордый лебедь <…>; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз её, тонкие брови, как раду-ги, изгибаются над ними, щёки её подобны белым лилиям...” Все царевичи единодушно требовали, чтобы царевна объявила, кто из них мил её сердцу. Царь и говорит дочери своей: “Милая, разумная дочь моя, прекрасная Царевна! Пора тебе о женихе думать. Выбери из них супруга, дочь моя, и утешь отца своего!” “Любезный родитель мой! Не могу ничем опорочить царевичей, но позволь мне остаться в девическом моём тереме!” В одно мгновение белые шатры перед дворцом исчезли, царевичи сели на коней и с грусти помчались во весь дух, каждый своею дорогою…” Дремучий лес Наибольший интерес представляет прозаическая сказка «Дремучий лес». В подзаголовке к ней указывалось: «Сказка для детей, сочиненная в один день». Все боялись Дремучего леса и не ходили туда, так как в нем царствовал, как полагали, злой волшебник, чародей, кум и друг Вельзевула (главы демонов). В селе, недалеко от леса, жили старик и старуха с двадцатилетним сыном, который был как «ангел красоты и голубь смирения». Однажды ночью в их дверь постучали и зычный голос произнес: «Пошлите сына в Дремучий лес. Родители были в ужасе, а сын «доказывал, что Дремучий лес может быть страшен для других, а не для него». Родители вынуждены были согласиться, и сын пошел в Дремучий лес «следом за беленьким кроликом, который перед ним резвился и прыгал». В лесу у чудесного домика юноша встретил красавицу, которая была предназначена судьбой ему в жены. Понятно, что после свадьбы герои жили долго и счастливо. А если читатель захочет узнать, где же злой волшебник и чудовище, то автор отвечает, что это слух, который «принадлежал к числу басен», «ужасное же чудовище существовало в воображении добрых поселян». Через сказочные образы и события автор убеждает детей не бояться леса, любить природу, наслаждаться ее красотой и дарами. Сказка «Дремучий лес» чисто литературная. В ней нет следов народного творчества. Как и в других своих произведениях, Карамзин придерживается поэтики сентиментализма. Полная тайн и загадок, сказка начинается так: “Бьёт восемь часов. Время пить чай, друзья мои. Любезная хозяйка ожидает нас на балконе. Вы на меня смотрите, любезные малютки!.. Понимаю. Вы хотите, чтобы я под шумом ветра, под тенью сизых облаков рассказал вам какую-нибудь старинную быль, жалкую и ужасную. Хорошо, слушайте. Взгляните на древний, густой, мрачный лес, который возвышается перед глазами нашими: как страшен вид его, какие чёрные тени лежат на его кудрявой вершине! Знайте же, в старину, веков за десять перед нашим веком, этот лес был в десять раз обширнее, темнее, ужаснее. Молва, которая носилась по окрестным деревням, ещё более пугала робких поселян. Говорили, что в этом дремучем лесу издавна жил и царствовал злой волшебник или чародей. Часто при свете луны, когда поселяне издали, смотрели на лес, расхаживало между деревьями какое-то чудовище, наравне с высокими соснами, и огненными глазами своими освещало всё вокруг себя. В этой сказке лес – это олицетворение жизни (незнакомой, а потому страшной и опасной для многих молодых). Главный герой поначалу, как и все жители, боится дремучего леса, но, переборов страх и зайдя в него, он встречает там… А, впрочем, прочитав, вы всё узнаете сами. Илья Муромец Произведение “Илья Муромец” названо богатырской сказкой. В ней рисуется поэтическая картина природы, создаётся образ Ильи Муромца, непохожего на былинного богатыря, а лишь частично напоминающего его. Главный герой показан не в сражениях с врагами родины, а в общении с очаровательной красавицей в рыцарских доспехах. Мы не знаем, чем заканчивается эта сказка, так как она не была закончена. Зачитывается небольшой отрывок из «Богатырской сказки» Карамзина. Детям предлагается по мере прочтения определить, какое военное снаряжение будет упоминаться в тексте и сколько всего предметов? “Кто на статном соловом коне, чёрный щит держа в одной руке, а в другой копьё булатное, едет по лугу, как грозный царь? На главе его пернатый шлем с золотою, светлой бляхою; на бедре его тяжёлый меч; латы, солнцем освещённые, сыплют искры и огнём горят. Кто сей витязь, богатырь младой? Он подобен маю красному: розы алые с лилиями расцветают на лице его. Он подобен мирту нежному: тонок, прям и величав собой. Взор его быстрей орлиного и светлее ясна месяца. Кто сей рыцарь? – Илья Муромец”. Мы с вами определили снаряжение Ильи Муромца, а теперь я вам загадаю загадки про его оружие и доспехи, которые упоминались в тексте: Чтоб грудь защитить от ударов врага, уж вы это знаете наверняка, на левой руке у героя висит тяжелый, блестящий и кругленький… (Щит) Оружие это не просто поднять, не просто поднять и в руке удержать. Снести им легко было голову с плеч… Ну, что, догадались? Конечно же… (Меч) Железная шапка с острым концом, а спереди клюв навис над лицом. (Шлем) Рубашку такую не вяжут, не шьют, ее из колечек железных плетут. (Кольчуга)? Подводя итоги, детям задаются вопросы: - Бывают ли в наше время богатыри? (ответы детей) - Можно ли назвать богатырями тех, кто защищал нашу Родину во время Великой Отечественной войны, охраняет границу сейчас, спасает людей из огня, спортсменов - Олимпийских чемпионов? Итак, богатырь не обязательно силач. И вы можете стать богатырями, но что для этого надо делать? (Заниматься спортом, развивать силу воли). Всем ребятам предлагается дома нарисовать рисунки по сказкам Н.М. Карамзина и поучаствовать в конкурсе на лучший рисунок. А теперь предлагаем вам ответить на вопросы интерактивной викторины. Список использованной литературы: 1. Герлован, О. К. Н. М. Карамзин. Дремучий лес // Русская словесность. – 1993. – № 5. – С. 12-17. 2. Карамзин, Н. М. Илья Муромец / Н. М. Карамзин // Избранные сочинения в двух томах. – Москва-Ленинград: Художественная литература, 1964. – Т. 4. – С. 45-57. 3. Карамзин, Н. М. Прекрасная царевна и счастливый Карла / Н. М. Карамзин // Городок в табакерке. – Москва: Правда, 1989. – С. 78-89.