Вместе с тем в художественных произведениях крупнейших русских писателей 90-х годов XX века мы действительно нередко будем сталкиваться с гневным изображением присущих этому десятилетию социально-политических жестокостей и несообразностей, имеющим реально-фактическую событийную подоснову, – это, например, повлекший за собой невинные жертвы расстрел российского парламента в 1993 году, присвоение в стране общенародной собственности кучкой оборотистых людей в начале 90-х, хозяйственный развал и нищета в городе и деревне, неудачная военная кампания середины 90-х годов против чеченских бандформирований и др. Именно на такие темы, собственно, написаны В. Беловым, Ю. Бондаревым, А. Зиновьевым, П. Проскуриным, В. Распутиным и другими крупнейшими художниками лучшие произведения 90-х годов. Замалчивать этот факт невозможно. Он был прямо спровоцирован реальными обстоятельствами. Произведения названных и близких им писателей могут кому-то быть не по нраву, но "сделать вид", что этих произведений в литературе нет, никак нельзя – как раз без них нет литературы 90-х годов XX века, как нет литературы 90-х годов XIX века без творений Льва Толстого, А. Чехова, В. Короленко и М. Горького. И естественно, о чертах реальной жизни страны, непосредственно отразившихся в важнейших темах и сюжетах литературы изучаемого периода, говорить в этой книге неизбежно придется – притом, как выражался Маяковский, говорить "во весь голос". Это необходимая составляющая анализа, без которой он был бы неполон, недостоверен, да и просто неудачен.
Многие из писателей, "героев" этой книги, автору знакомы как коллеги по совместной работе в российском писательском вузе – Литературном институте им. А. М. Горького, многие в прошлом – как его студенты, с некоторыми просто дружен.
Литературная среда мне волей-неволей хорошо знакома. Я литературовед, с 1987 года доктор филологических наук, автор нескольких книг по теории литературы и ее истории. Но одновременно – самодостаточный поэт (начинал когда-то именно как поэт, и издал несколько стихотворных сборников, последний из которых вышел совсем недавно), член Союза писателей России (хотя в 90-е годы это членство в силу обстоятельств, о которых речь ниже, по степени целесообразности порой напоминало членство в советском ДОСААФе или в обществе охраны зеленых насаждений). В наблюдениях над литературой, ее закономерностями и путями развития мне по всему этому случается исходить не только из конкретного близкого знакомства с личной "лабораторией" других ныне живущих писателей, но также из творческого самонаблюдения. В прошлом мне как литературоведу, профессионально не чуждому, однако, не только теории художественного творчества, но, так сказать, и его практики, уже удавалось делать некоторые затем воплотившиеся в реальность прогнозы литературного развития.
В пособии рассматриваются проза и поэзия – работа современных критиков в нем не затронута, поскольку в вузах читается специальный курс истории критики, драматургия затрагивается лишь частично, ибо это особое синтетическое творчество, действующее не только по законам литературы, но одновременно по законам и нормам другого искусства (театрального).
Существующие историко-литературные курсы (в частности, пособия дня студентов и аспирантов) заканчиваются на 60-80-х годах XX века. 90-е его годы пока получают в трудах филологов лишь эпизодические характеристики. Данный систематический литературоведческий курс, напротив, посвящен именно новейшей литературе и восполняет образовавшийся пробел.
Подачу материала в курсе новейшей литературы должна отличать своя специфика. Автор книги о литературе прошлых времен может исходить из справедливого убеждения, что изучаемые произведения классиков и крупных писателей, их тексты в основном известны читателю. Потому нередко и удается подолгу рассуждать о чем-то наподобие "образа Онегина" или "символики финала поэмы "Двенадцать", не приводя или почти не приводя сам текст произведений. Он, как говорится, на слуху. Автор книги о новейшей литературе, напротив, должен исходить из того, что произведения, о которых он рассказывает, еще неизвестны или мало известны читателю (особенно верно это в отношении именно литературы 90-х годов XX века с ее микроскопическими, часто кустарными, тиражами – с подобной антикультурной ситуацией историки современной литературы в советское время просто не сталкивались). Поэтому читателя нужно по ходу дела основательно знакомить непосредственно с художественным текстом, приводя достаточно обширные его фрагменты и давая изложение сюжета, сопровождаемое необходимым аналитическим комментарием. Только через конкретное знакомство с текстами писателя можно приблизиться к пониманию его стиля, его личного литературного мастерства.
90-е годы XX века, венчающие собой второе тысячелетие, принесли человечеству много перемен. Весьма сложный и ответственный период составили они для нашей страны, нашего народа, российской государственности и русской культуры. В соответствии с темой учебного пособия нас в первую очередь интересуют события 90-х годов, прямо или опосредованно связанные с литературой.
Как на большой культурно-исторический факт современности, который относится к литературоведению и философии художественного творчества, следует указать на общественное "открытие" и быстрое широкое признание фигуры великого русского ученого, филолога и философа А. Ф. Лосева, чьи жизнь и творчество, начавшиеся до революции, а завершившиеся в деструктивные годы горбачевской "перестройки", десятками лет протекали в тени поразительного невнимания и общественной неосведомленности.
Лосев Алексей Федорович (1893–1988) – автор книг "Философия имени" (1927), "Диалектика художественной формы" (1927), "Проблема символа иреалистическое искусство" (1976) и ряда других книг по проблемам философии художественного творчества, философии языка, теории литературы, многотомного исследования "Античная эстетика", других трудов по античной культуре.
Сейчас философские концепции Лосева получают международное признание. Его труды в области античной эстетики и литературы своей глубиной поражают специалистов во всем мире. Лосевская философия языка и его филологические концепции начинают оказывать влияние как на языкознание, так и на теорию литературы и на эстетику, объективно "закрывая" или корректируя многие формалистические и структуральные теории, популярные в предыдущие годы.
Важен и факт "возвращения" многие десятилетия замалчивавшихся концепций русских литературоведов прежних времен (А. А. Потебни, Ф. И. Буслаева и др.). Все это в перспективе, несомненно, обогатит современное литературоведение новыми идеями и подходами, поможет ему в более глубоком осмыслении явлений литературы.
Несколько иначе приходится оценивать влияние (уже не на литературоведение, а на современную литературную жизнь) "возвращенных публике" в начале интересующего нас периода многих ранее созданных, но не публиковавшихся в СССР художественных произведений (из "серебряного века", из "зарубежья" и др.). Хотя в самой необходимости этого "возвращения" сомнений нет (к читателю пришли не изданные ранее в СССР произведения Анны Ахматовой, Михаила Булгакова, Владимира Набокова, Андрея Платонова и некоторых других крупнейших художников XX века, а также творчество Георгия Иванова, Даниила Андреева, Иосифа Бродского и др.), конкретные его перипетии были неоднозначны. С одной стороны, такие издания "возвращенного" на несколько лет вытеснили в конце 80-х – начале 90-х годов реальную современную литературу со страниц журналов, поддавшихся соблазну поднять тираж сенсационными "забытыми" именами и произведениями, – а это, несомненно, нарушило естественное литературное развитие и не способствовало нормальной работе ныне живущих писателей. С другой стороны, среди введенных таким манером в обиход авторов резко преобладали модернисты. То, что им в течение упомянутых нескольких лет был обеспечен "моральный абсолют" издательских привязанностей, не могло не сказаться на вкусах и литературных понятиях взрослеющей писательской молодежи. Поспешные подражания Андрею Белому, Федору Сологубу, прозе Владимира Набокова, Бориса Пастернака и иным подобным авторам плюс энергичная пропаганда современных "замалчивавшихся" по тем или иным мотивам модернистов (Саша Соколов, Татьяна Толстая, Дмитрий Пригов, Виктор Кривулин, Сергей Довлатов, Эдуард Лимонов, Венедикт Ерофеев, Виктор Ерофеев и др.) резко видоизменили характер литературы. Помимо всего прочего подражательность значительной части литературной продукции конца 80-х – начала 90-х годов качественно ослабила литературу периода в целом, причем ослабила с небывалой силой.
Все это шло в намеренно провоцировавшейся и подогревавшейся, видимо, "сверху" со времен начатой в 1987 году "перестройки" атмосфере массового психоза. Трудно удивляться, что в такой атмосфере крупнейшие писатели, гордость современной литературы (В. Белов, В. Распутин, Ю. Бондарев и др.) стали подвергаться на грани 80-90-х годов оголтелой травле в средствах массовой информации. Их явно пытались заставить замолчать, поскольку они резко и прозорливо осуждали многое из происходящего.
В конце 10–х и в 20–е годы XX века литературоведы новейшую русскую литературу иногда отсчитывали с 1881 г. - года смерти Достоевского и убийства Александра II. В настоящее время общепризнанно, что в литературу «XX век» пришел в начале 90–х годов XIX столетия., А.П. Чехов - фигура переходная, в отличие от Л.Н. Толстого он не только биографически, но и творчески принадлежит как XIX, так и XX веку. Именно благодаря Чехову эпические жанры - роман, повесть; и рассказ - стали разграничиваться в современном понимании, как большой, средний и малый жанры. До того они разграничивались фактически независимо от объема по степени «литературности»: повесть считалась менее «литературной», чем роман, рассказ был в этом смысле еще свободнее, а на грани с нехудожественной словесностью был очерк, т. е. «набросок». Чехов стал классиком малого жанра и тем поставил его в один иерархический ряд с романом (отчего основным разграничительным признаком и стал объем). Отнюдь не прошел бесследно его опыт повествователя. Он также явился реформатором драматургии и театра. Однако последняя его пьеса «Вишневый сад» (1903), написанная позже, чем «На дне» Горького (1902), кажется в сравнении с горьковской завершением традиций XIX века, а не вступлением в новый век.
Символисты и последующие модернистские направления, Горький, Андреев, даже ностальгический Бунин - это уже бесспорный XX век, хотя некоторые из них начинали в календарном XIX - м.
Тем не менее в советское время «серебряный век» определялся чисто хронологически как литература конца XIX - начала XX века, а принципиально новой на основании идеологического принципа считалась советская литература, якобы возникшая сразу после революции 1917 г. Независимо мыслящие люди понимали, что «старое» кончилось уже с мировой войны, что рубежным был 1914 г. - А. Ахматова в «Поэме без героя», где основное действие происходит в 1913 г., писала: «А по набережной легендарной / Приближался не календарный - / Настоящий Двадцатый Век». Однако официальная советская наука не только историю русской литературы, но и гражданскую историю всего мира делила по одному рубежу - 1917 г.
Идеологические догматы рухнули, и теперь очевидно, что художественную литературу измерять главным образом идеологическими и даже преимущественно политическими мерками нельзя. Но нельзя их и игнорировать. Из - за грандиозного политического катаклизма единая национальная литература была разделена на три ветви (беспрецедентный провой истории случай): литературу, именовавшуюся советской, «задержанную» (внутри страны) и литературу русского зарубежья. У них достаточно различные художественные принципы, темы, состав авторов, периодизация. Революция определила чрезвычайно многое во всех трех ветвях литературы. Но великий раскол произошел не в октябре - ноябре 1917 г. Пользовавшаяся льготами со стороны новых властей «пролетарская» поэзия, возникшая раньше, при всех потугах осталась на периферии литературы, а определяли ее лицо лучшие поэты «серебряного века»:
А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Ходасевич, М. Волошин, В. Маяковский, С. Есенин, внешне как бы затаившиеся М. Цветаева и Б. Пастернак. Разруха первых послереволюционных лет почти полностью истребила художественную прозу (В. Короленко, М. Горький, И. Бунин пишут сразу после революции публицистические произведения) и драматургию, а один из первых после лихолетья гражданской войны романов - «Мы» (1920) Е. Замятина - оказался первым крупным, «задержанным» произведением, открывшим целое ответвление русской литературы, как бы не имеющее своего литературного процесса: такие произведения со временем, раньше или позже, включались в литературный процесс зарубежья либо метрополии. Эмигрантская литература окончательно сформировалась в 1922–1923 годах, в 1923 г. Л. Троцкий явно преждевременно злорадствовал, усматривая в ней «круглый нуль», правда, оговаривая, что «и наша не дала еще ничего, что было бы адекватно эпохе».
Вместе с тем этот автор тут же отмечал: «Литература после Октября хотела притвориться, что ничего особенного не произошло и что это вообще ее не касается. Но как - то вышло так, что Октябрь принялся хозяйничать в литературе, сортировать и тасовать ее, - и вовсе не только в административном, а еще в каком - то более глубоком смысле». Действительно, первый поэт России А. Блок не только принял революцию, хоть и понял ее отнюдь не по - большевистски, но и своими «Двенадцатью», «Скифами», статьей «Интеллигенция и Революция», совершенно не «советскими» в точном смысле, тем не менее положил начало будущей советской литературе. Ее основоположник - Блок, а не Горький, которому приписывалась эта заслуга, но который своими «Несвоевременными мыслями» основал как раз антисоветскую литературу, а в советскую вписался и возглавил ее значительно позже, так что из двух формул, определяющих русскую литературу после 1917 г., - «От Блока до Солженицына» и «От Горького до Солженицына» - правильнее первая. У истоков советской литературы оказались еще два крупнейших и очень разных русских поэта - В. Маяковский и С. Есенин. Творчество последнего после революции, при всех его метаниях и переживаниях, и больше и глубже дореволюционного. В конечном счете все три основоположника советской поэзии стали жертвами советской действительности, как и В. Брюсов, принявший революцию во второй половине 1918 г., и многие другие поэты и прозаики. Но порученное им историей дело они сделали: в советской стране появилась сначала более или менее «своя», а потом и действительно своя высокая литература, с которой не шли ни в какое сравнение потуги «пролетарских поэтов».
Таким образом, литература с конца 1917 г. (первые «ласточки» - «Ешь ананасы, рябчиков жуй, / день твой последний приходит, буржуй» и «Наш марш» Маяковского) до начала 20–х годов представляет собой небольшой, но очень важный переходный период. С точки зрения собственно литературной, как правильно отмечала эмигрантская критика, это было прямое продолжение литературы предреволюционной. Но в ней вызревали качественно новые признаки, и великий раскол на три ветви литературы произошел в начале 20–х.
«Рубежом был, - писал один из лучших советских критиков 20–х годов В. Полонский, - 1921 год, когда появились первые книжки двух толстых журналов, открывших советский период истории русской литературы. До «Красной нови» и «Печати и революции» мы имели много попыток возродить журнал «толстый» и «тонкий», но успеха эти попытки не имели. Век их был краток: старый читатель от литературы отошел, новый еще не народился. Старый писатель, за малым исключением, писать перестал, новые кадры были еще немногочисленны». Преимущественно поэтический период сменился преимущественно прозаическим. Три года назад проза решительно приказала поэзии очистить помещение», - писал в статье 1924 г. «Промежуток», посвященной поэзии, Ю. Тынянов, используя скорее поэтическую метафору. В 20–е годы, до смерти Маяковского, поэзия еще в состоянии тягаться с прозой, которая, в свою очередь, многое берет из поэтического арсенала. Вл. Лидин констатировал, что «новая русская литература, возникшая после трех лет молчания, в 21–м году, силой своей природы, должна была принять и усвоить новый ритм эпохи. Литературным провозвестником (пророчески) этого нового ритма был, конечно, Андрей Белый. Он гениально разорвал фактуру повествования и пересек плоскостями мякину канонической формы. Это был тот литературный максимализм (не от формул и комнатных вычислений), который соответствовал ритму наших революционных лет». В то время первым советским писателям «взорванный мир казался не разрушенным, а лишь приведенным в ускоренное движение» и в немалой мере действительно был таковым: на еще не вполне разрушенной культурной почве «серебряного века» грандиозный общественный катаклизм породил исключительный энтузиазм и творческую энергию не только среди сторонников революции, и литература 20–х, а в значительной степени и 30–х годов действительно оказалась чрезвычайно богатой.
С середины 80-х гг. коммунистическая идеология, составлявшая прежде основу мировоззрения большинства общества, вступила в полосу серьезного кризиса. Официальные идеологи не могли объяснить процессы и явления, происходящие в своей стране и в мире. На фоне распада мировой системы социализма, а затем и СССР коммунистическая идея перестала быть популярной. Люди попытались осознать свое место в мире при помощи иных идейных, религиозных и философских концепций.
«Революция сверху», начавшаяся в России в 1991 г., сопровождалась отказом не только от коммунистических идей, но и от многих традиционных, веками формировавшихся ценностей, обычаев, традиций. Широкое использование зарубежных экономических и политических моделей неизбежно привело и к заимствованию западных (преимущественно либеральных) духовных ценностей, основанных не на традиционном коллективизме, а на индивидуализме, на приоритете не духовного, а материального начала.
Изменились и общественные ожидания. Если до перестройки значительная часть населения все же верила официальной пропаганде и идее построения в конечной перспективе коммунизма, то с начала 90-х гг. эта вера сменилась ожиданием построения обещанного в короткий срок властями «народного капитализма». По мере неудач в экономической политике и нарастания проблем в межнациональных отношениях общественные настроения стали вновь меняться.
Либеральные идеи воспринимались значительной частью общества как чуждые. Постепенно возвращался интерес к национальной культуре, традиционным духовным ценностям, старым фильмам, песням, народным традициям. На этой основе особо популярными для части населения становились идеи национализма. Правда, общественное сознание не вернулось на путь поддержки даже обновленной коммунистической идеологии. Оно оказалось готово воспринять скорее национально-либеральную идеологическую концепцию.
Одной из главных особенностей духовной жизни общества в 90-е гг. стал реальный идейный плюрализм: законодательно были сняты все запреты и ограничения на любые идейные учения (кроме тех, что призывали к насилию, социальной и национальной вражде).
ИЗ ПОСЛАНИЯ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОМУ СОБРАНИЮ «РОССИЯ НА РУБЕЖЕ ЭПОХ» (1999):
Мы убедили людей в том, что процесс преобразований пройдет легко и быстро. И в результате сформировали избыточные ожидания от самих реформ. В итоге - разочарование и то, что принято называть «синдром поражения».
Влияние религии и церкви на общественное сознание
Кризис общественных идеалов и сложившейся системы ценностей всегда сопровождался обращением людей к вере. Также и кризис коммунистической идеологии на рубеже 80-90-х гг. вызвал бурный всплеск религиозных настроений в обществе. К середине 90-х гг., по данным социологических опросов, до 34% взрослого населения страны считало себя верующими, а еще 35% колебалось между верой и неверием.
По всей стране развернулось восстановление и строительство храмов, мечетей, синагог, дацанов. В Москве всего за 5 лет был восстановлен храм Христа Спасителя, построенный в XIX в. на деньги миллионов простых людей в память о великой победе в Отечественной войне 1812 г. Теперь он стал символом духовного возрождения России. Большим спросом стала пользоваться религиозная литература, издающаяся большими тиражами.
Вместе с тем распад СССР повлек за собой тяжелые последствия и для церкви. В Прибалтике власти потребовали передачи приходов и имущества РПЦ под управление Константинопольского патриархата. На Украине небольшая группа церковного руководства объявила об автокефалии (независимости) Украинской православной церкви. Это вызвало раскол православия на Украине, которое к тому же испытывает агрессивный напор со стороны униатской церкви. При поддержке властей униаты силой захватили практически все православные церкви в западных областях Украины.
Возобновились массовые паломничества православных христиан в Иерусалим, мусульман в Мекку.
Однако демократизация политической и духовной жизни, с одной стороны, и религиозная неграмотность вчерашних атеистов - с другой, привели к экспансии в Россию самых разных религиозных сект и течений, в том числе радикальных. Традиционным религиозным конфессиям впервые пришлось заботиться о сохранении своих позиций в борьбе за умы верующих.
Литература и искусство
На развитие отечественной культуры в 90-е гг. оказали значительное влияние три основных внешних фактора: снятие ограничений на свободу творчества; резкое сокращение государственных ассигнований на развитие учреждений культуры; серьезное снижение общекультурного уровня населения.
«Закон маятника» привел к тому, что метод социалистического реализма оказался быстро забыт еще в конце 80-х гг. Многие деятели культуры устремились к утверждению непривычного и казавшегося им заманчивым концептуализма, постмодернизма, неоавангардизма, других художественных направлений. Однако это привело к «элитаризации» искусства, интересного в большинстве своем узкому кругу специалистов и почитателей. Те произведения литературы и искусства, которые в 90-е гг. получили международное признание, были созданы в традиционном, реалистическом ключе. Так, в 1995 г. премии «Оскар» американской киноакадемии был удостоен фильм Н. Михалкова «Утомленные солнцем», а в 1996 г. специальным призом Каннского кинофестиваля был отмечен фильм С. Бодрова «Кавказский пленник». Рост интереса к истории и традициям народа нашел отражение в другом фильме Н. Михалкова - «Сибирский цирюльник» (1999). Новые, непривычные явления жизни, характерные для 90-х гг., получили воплощение в фильмах В. Тодоровского «Страна глухих», А. Балабанова «Брат» и «Брат-2», А. Хотиненко «Мусульманин» и др. Возродилась традиция проведения Международных московских кинофестивалей. Ежегодно стал проводиться и Всероссийский кинофестиваль «Кинотавр» в Сочи. Однако число фильмов, выпускаемых киностудиями страны, заметно сократилось.
Новые явления имели место и в российской литературе. Творческим кризисом было отмечено мастерство тех литераторов, которые в прошлые годы выступали апологетами советской системы.
Для большинства писателей советского времени характерным стало создание публицистических произведений, в большинстве которых они подвергали критике характер начавшихся в 90-е гг. общественных преобразований. Об этом говорилось, в частности, в сборнике статей известного писателя-диссидента В. Максимова «Самоистребление», публицистических статьях А. Солженицына, Л. Бородина, В. Белова, стихах-размышлениях С. Викулова «Мой народ» (1993) и др.
Литераторы пережили в 90-е гг. и кризис идентичности в условиях распада единого государства (повесть Ф. Искандера «Пшада» и др.). Новые обстоятельства жизни и ее герои («новые русские», безработные, беженцы, бездомные и др.) нашли отражение в повести 3. Богуславской «Окнами на юг: Эскиз к портрету «новых русских». Ностальгическая печаль по уходящему образу жизни, тоска по идеалу чистоты и непорочности патриархальной России звучали в творчестве В. Распутина. Характерно, что в 90-е гг. он стал одним из родоначальников нового направления в российской литературе - «постдеревенской прозы». В центре внимания его новых работ («В одном сибирском городе», «Россия молодая» и др.) оказались проблемы городской жизни, идеалов городской интеллигенции. Плодом многолетней духовной эволюции Л. Леонова стал его последний роман «Пирамида» (1994), в котором автор говорит о противоречиях прогресса, своем отношении к православию и церкви. В своем романе «Прокляты и убиты» В. Астафьев подводил итог своим многолетним раздумьям о героизме, дегероизации и пацифизме, показывал войну с самой неприглядной стороны, сделав акцент на невыносимых условиях ратного труда и быта.
В книге В. Аксенова «Новый сладостный стиль» (1998) выражено отношение писателя к внешнему и внутреннему состоянию современного человека.
90-е годы характерны появлением множества новых имен в российской литературе. Одним из наиболее популярных молодых писателей стал Виктор Пелевин, известный двумя своими романами «Чапаев и пустота» и «Generation П», характерной чертой которых выступают не только фантастические сюжеты, но и философски-метафизическое, иронично-гротескное отношение ко всему советскому. Свежим взглядом на окружающий мир и необычным сочетанием современной тематики и жанрового стиля сказания отличалось творчество Юрия Буйды («Люди на Острове», «Дон Домино»). В рамках постмодернистских подходов создавал свои стихи Дмитрий Пригов (сборник «Пятьдесят капелек крови»). Премии им. Аполлона Григорьева в 2000 г. была удостоена книга стихов поэта-авангардиста Виктора Сосноры «Куда пошел? И где окно?». Признанными лидерами метафорической поэзии 90-х гг. стали Александр Еременко («Громадный том листали наугад…») и Иван Жданов («Пророк»).
Основной чертой новых литературных произведений стали ирония над советским прошлым и поиск необычных форм самовыражения авторов.
Переход к рыночным отношениям поставил представителей творческой интеллигенции в необычные для них условия: с одной стороны, государство впервые сняло все запреты на творчество, но с другой - оно практически прекратило прежнее финансирование творческой деятельности.
«Открытие Запада» обернулось не только знакомством с лучшими сторонами его культуры, но и хлынувшим в страну потоком низкопробных подделок. Это не могло не привести к размыванию многих черт традиционной для россиян морали, падению нравов, росту преступности.
Таким образом, развитие отечественной науки и культуры в 90-е гг. носило такой же противоречивый характер, как и в других сферах жизни: с одной стороны, творческая интеллигенция получила полную свободу самовыражения, но с другой - лишенная финансовой поддержки государства в условиях рынка и резкого падения стремления большей части населения к приобщению к культурным ценностям была не в состоянии реализовать свой потенциал в полной мере.
Небольшой исторический экскурс, наполненный ностальгией и сентиментальностью
В прошлый раз мы вспоминали , в конце которых наступил кризис во всей жизни страны, что не могло не сказаться на книгах и чтении.
В начале 90-х еще некоторое время сохранялось наследие СССР в виде книжных магазинов, пришедших скоро в упадок. Все еще можно было купить за копейки никому уже не нужные идеологические книги. Мой одноклассник Юра по прозвищу Тесла как-то признался, что читает «Капитал » Маркса . Купленный за сущие гроши увесистый том лежал в его сортире, страница прочитывалась перед использованием. Вряд ли Маркса обрадовал бы такой читатель.
Вскоре государственные книжные магазины стали переходить в частные руки и массово менять профиль. Сохранившиеся же срочно меняли ассортимент. Тусклые советские обложки заменялись аляповатыми новыми, сплошь с заграничными фамилиями.
Типичные обложки: советская, 90-е, современная:
В те далекие времена считалось, что все хорошее должно быть заграничным, это касалось и писателей. Вопреки ожиданиям политически активных граждан эпохи перестройки, уже не запрещенный «самиздат » с его диссидентами и эмигрантами, популярностью у читателей почему-то не пользовался. Если запретный плод сладок, то, видимо, разрешенный становится кисл. А может, люди уже устали от политики и хотели простого развлечения.
Так или иначе, люди покупали и читали большей частью заграничных авторов. Фантастика, детективы, всякий криминал. Настоящей звездой и символом эпохи был забытый ныне Джеймс Хедли Чейз
, например. Его детективы если и отличались от творений Донцовой
, то не в лучшую сторону.
Думаю, все эти зарубежные писатели издавались пиратским методом, в плохих переводах.
Тогда же возникло такое интересное явление, как массовое издание разных местных графоманов под американизированными псевдонимами. Плохонькая фантастика, плохие детективы. Плохой язык, отсутствие стиля, полное незнание западных реалий, в которых обычно происходили события. Издевательство над зарубежными именами и топонимами, ляпы с географией. Однако другого выхода не было. Покупали только яркие книги с англосаксонскими фамилиями. Герои тоже должны были быть американцами и жить, естественно, в США.
Отдельным подвидом такой литературы являлась новеллизация Голливудских «шедевров». Похоже, не было ни единого успешного фильма или сериала, который не удостоился бы чести быть перенесенным на бумагу каким-то косноязычным анонимом.
В середине 90-х книжные раскладки были забиты всякими «Рэмбо
», «Терминаторами
», «Хищниками
», «Твин Пиксами
» и прочим адским трэшем. Не только Голливуд, кстати, подвергся этой напасти. Были и «Рабыни Изауры
» с «Богатыми тоже плачут
». На всех книжицах, конечно, стояли условно английские фамилии, а обложкам позавидовал бы суперпопулярный в те времена художник Борис Вальехо (обзываемый чаще Валеджо).
Подозреваю, эти самые обложки рисовались не художниками, а альтернативно одаренными учениками ПТУ, либо спившимися оформителями афиш сельских клубов. Все книги 90-х годов, как на подбор, были изданы на дрянной газетной бумаге мажущимися при чтении красками. Обложки держались на соплях и быстро отваливались от остальной книги. Часто брошюры никак не сшивались, а держались на одном клее. Книга распадалась при первом же прочтении.
Позакрывались не только книжные магазины, но и суперпопулярные в 80-е толстые журналы. Люди обеднели, перестали тратить на них деньги. При распаде СССР, видимо, накрылась медным тазом и система подписки через почту. В библиотеки стали ходить значительно меньше, по бедности ассортимент в них с советских времен практически не обновлялся. Библиотеки при всяких заводских ДК и сельских клубах вообще прекратили свое существование.
Люди в целом стали читать меньше. Если вспомнить 80-е, книга была самым доступным видом развлечения. В 90-х на первый план вышло видео. Вал пиратских боевиков, ужасов, мелодрам и комедий накрыл недавнего советского человека. Причем, не нужно было ходить в видеосалоны и кинотеатры. Пиратский Голливуд радовал зрителей ежедневно по всем каналам телевидения. Когда тут еще читать?
Почившие с миром книжные магазины сменились в малых городах уличными лотками, в больших - целыми книжными рынками. В Киеве, например, в 90-х открылся знаменитый рынок «Петровка », существующий в измененном виде и поныне. На «Петровке» цены были низкие, оптовые. Там отоваривались периферийные лоточники, а также я, бедный студент. Большим подспорьем была жизнь в общаге и свободный оборот литературы между комнатами. Без какого-либо развлекательного чтива я никогда не оставался.
Ближе к концу десятилетия опять стали появляться русские авторы. Люди вволю накушались заграничного и подделки под него, все эти чужие американцы с их чужими проблемами были уже не так интересны, как наши отечественные бандиты, тюрьмы и менты. Маринина , Донцова , Корецкий , Шитов , Тополь , Кивинов и прочие. В основном эти авторы стали появляться в дешевых карманных изданиях в мягкой обложке, что добавило популярности. Не только криминал, но и русская фантастика стала набирать популярность.
В самом конце 90-х появились робкие признаки грядущего столетия: электронные книги. Нет, не в виде компактных устройств с экранами на электронных чернилах, а просто книги в цифровом виде. Еще у очень немногих людей были персональные компьютеры и выход в Интернет. Но уже тогда там тоже были книги. Знаменитая библиотека Мошкова, например, работает с 1994 года. Однако еще в 1998 году я читал книгу с принесенной другом дискеты, на жутко мигающем 14-дюймовом мониторе. Интернет был роскошью. Как сейчас помню, текст в каком-то дремучем ДОСовском виде - белые буквы на синем фоне. Это был Баян Ширянов с его «Низшим пилотажем ».
Где-то в конце 90-х была утрачена вся необычайность и экзотика предыдущих десятилетий. Начало двухтысячных особо не отличается от сегодняшнего дня. Чуть другой ассортимент, чуть другое качество и цены, слегка другие магазины. Писать о двухтысячных и десятых смысла уже нет, просто осмотритесь вокруг себя.
Последние десятилетия XIX века были обозначены серьезными переменами в общественной и литературной жизни России.
Утверждение капитализма в экономике повлекло изменения в социальной, культурной, духовной сферах русской жизни. После либеральных реформ 60-70-х годов во внутренней политике восторжествовал консервативный курс.
В общественной мысли изжили себя просветительские иллюзии, потерпели крах идеи народничества, утопизм общинного социализма. Но в то же время вызревали новые интеллектуальные силы, шла упорная, часто подспудная работа коллективной мысли.
На смену революционным призывам стремительной коренной ломки устаревших государственных институтов пришли идеи постепенного преобразования страны. Молодежь "манила к себе легальная общественная деятельность, но на этой почве мы все же готовили себя к борьбе за свои идеалы, терпеливой, настойчивой, неуклонной", Кизеветтер А.А.На рубеже столетий. Воспоминания. 1881-1914. М., 1997. С. 126. - писал современник. Не были утрачены прогрессивные и гуманные идеи, которыми жила русская интеллигенция предшествующих лет, однако разочарование в прежних политических идеалах вызвало спад общественного движения, измельчание общественных интересов, появление упаднических настроений.
Определились новые духовные искания интеллигенции. Н. А. Бердяев писал: "Были признаны права религии, философии, искусства независимо от социального утилитаризма, моральной жизни, то есть права духа, которые отрицались русским нигилизмом, революционным народничеством ианархизмом...". Бердяев Н.А.Русская литература XIX века и ее пророчества // Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 70.
Изменения коснулись и литературы. Ушли из жизни в начале 80-х годов Тургенев и Достоевский, отошел от художественного творчества Гончаров. На литературном горизонте появилась новая плеяда молодых мастеров слова - Гаршин, Короленко, Чехов.
В литературном процессе отразилось напряженное развитие общественной мысли. Вопросы общественного и государственного устройства, быта и нравов, национальной истории - по сути, вся русская жизнь была подвергнута аналитическому освещению. При этом был обследован огромный материал, поставлены великие, определяющие дальнейший прогресс страны проблемы. Но вместе с тем русская литература наряду с так называемыми "проклятыми вопросами" отечественной действительности приходит к постановке и общечеловеческих нравственных и философских проблем.
Реалистическое направление оставалось господствующим, достигнув выдающихся успехов в предшествующий период. Тем не менее, с начала 80-х годов ряд крупных мастеров слова обнаруживают стремления к поиску новых выразительных средств. В переписке, статьях Л. Толстого, В. Короленко, А. Чехова, позднее М. Горького постоянно возникали вопросы о дальнейших судьбах реализма. Процесс развития и трансформации художественного реализма носил общеевропейский характер. Об этом писали Ромен Роллан, Анатоль Франс.
Развитие капиталистических отношений обозначилось не только ростом городов, строительством железных дорог, фабрик и заводов, но и изменениями в психологии людей. Новые условия жизни прождали новые понятия, меняли человеческие чувства, восприятия и духовные потребности. Актуальную остроту обретал вопрос, заданный Чеховым в одном из писем: "Для кого и как писать? ". В это же время Толстой неоднократно признавался в письмах и дневниках, что ему совестно изображать вымышленных героев.
О дегероизации литературного персонажа писал Короленко: "Мы теперь уже изверились в героях, которые (как мифический Атлант - небо) двигали на плечах артели (в 60-х годах) и "общину" (в 70-х). Тогда мы все искали героев, и господа Омулевские и Засодимские нам этих героев давали. К сожалению, герои все оказались... не настоящие, головиные. Теперь поэтому мы, прежде всего, ищем не героя, а настоящего человека, не подвига, а душевного движения, хотя и не похвального, но непосредственного".
Творческие искания Толстого, Чехова, Короленко были глубоко индивидуальны. Но их объединяла общая направленность - в судьбах литературных персонажей усматривается отражение судеб общества, личная судьба становится поводом для постановки общечеловеческих нравственных проблем, по-новому осуществляется связь объективного повествования и субъективного авторского видения обстоятельств повествования. Поиски новых средств выразительности приводили в некоторых случаях к склонности употреблять символы, иносказания, аллегорические концовки повествования, введение в реалистический текст фактических или философских сюжетов.
В то же время попытки художественного осмысления действительности привели часть писателей к натуралистическому ее воссозданию. Целью этого направления стало непосредственное воспроизведение возможно большего количества современных жизненных фактов и явлений. Наиболее показательным в этом отношении являлось творчество П.Д. Боборыкина - фантастически плодовитого писателя (автора 20 романов, 50 повестей и рассказов, 20 драматических произведений и огромного количества статей), романы которого содержали массу эпизодов и действующих лиц. Целью писателя было "схватить и изобразить настоящий момент". Но при этом многочисленным произведениям Бобрыкина не хватает глубины, они содержат сырые, необработанные жизненные зарисовки, большое количество ненужных для сюжета персонажей.
Механическое копирование жизни и угождение вкусам определенной группы читателей нередко приводили к апологетике героев, полностью принявших устои современной социальной жизни, буржуазии. Чехов в письме Суворину писал о "бодром" таланте И.Н. Потапенко и о представителе мещанской беллетристики К.С. Баранцевиче: "Это буржуазный писатель, пишущий для чистой публики, ездящей в III классе. Для этой публики Толстой и Тургенев слишком роскошны, аристократичны, немножко чужды и неудобоваримы... Станьте на ее точку зрения, вообразите серый, скучный двор, интеллигентных дам, похожих на кухарок, запах керосинки, скудость интересов и вкусов - и вы поймете Баранцевича и его читателей. Он не колоритен. Он фальшив, потому что безнравственные писатели не могут быть не фальшивыми". Чехов А.П.Полн. собр. соч. и писем. В 20 т. М., 1949. Т. 16.С.160.
Таким образом, осуждая приукрашенное, фотографически подобное, но не истинное воспроизведение современной жизни, Чехов утверждал необходимость нравственной идеи в художественных произведениях. Это же требование было творческим стимулом крупнейших писателей-реалистов конца XIX века.
Отечественное бытие, особенно провинциальное с его особенностями и пороками, стало предметом пристального внимания одного из наиболее социальных писателей тех лет - В.Г. Короленко.